Юлий Буркин - Бриллиантовый дождь

• Название: Бриллиантовый дождь
• Автор: Юлий Буркин
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06052-9

Если кошка смеется, двухмесячный сын по ночам болтает с виртуальным нянем, а ДУРдом, в котором я живу (в смысле – дистанционный управляемый разумный дом), вдруг начинает пить по-черному и вместо того, чтобы мыть посуду, создает ремейки популярных песен «Битлз» – это не шизофрения. Просто я один из «Russian Soft Star’s Soul», самой популярной в мире группы на конец XXI века, тонкая творческая натура, требующая ярких впечатлений и необычных эмоций. А как иначе музыку сочинять и текстики на нее накладывать, да так, чтобы за душу брало? Вот и приходится соответствовать. А как мы дошли до жизни такой? Признаться, я не слишком-то и помню, с чего все началось. По-моему, с того, что однажды на стереоэкране моего ДУРдома появилась весьма бледная и совершенно незнакомая мне физиономия…

---

– Это я и без тебя знаю, – перебил Толстой. – Что там дальше-то? Что про «Каренину»?

– Сейчас, сейчас… «Духом скорбного раздумья, безрадостного взгляда на современность веет от романа «Анна Каренина»… Здесь сузились эпические горизонты, меньше той простоты и ясности душевных движений, что были свойственны героям «Войны и мира»… – Та-ак, и вот ещё: – «Анна Каренина» – остропроблемное произведение, насыщенное приметами времени, вплоть до газетной «злобы дня», подобно написанным в ту же пору романам Тургенева и Достоевского…»

– Сузились, значит… Докатился, – мрачно сказал Толстой, – с Достоевским сравнили. Был бы его Мышкин здоров, чистота его трогала бы нас. Но написать его здоровым, у Достоевского не хватило храбрости. Да и не любит он здоровых людей. Думает, если сам болен, то и весь мир болен… Да-а, видно, зря я за «Каренину» взялся. А ведь и сам чувствовал: мелко. Для меня-то…

– Вот-вот, – подтвердил очкарик.

– Ладно… Что там еще пишут? Что за книги были у меня еще?

– Та-ак… «В восьмидесятые годы Толстой заметно охладевает к художественной работе и даже осуждает как «барскую забаву» свои прежние романы и повести. Он увлекся простым физическим трудом, пашет, шьет себе сапоги…»

– Молодец, – оживился граф, – всегда мечтал в глубине души…

– Да вот только непоследовательны вы, – перебил его юноша. – В девяносто девятом у вас опять вышел роман. «Воскресение»…

– Хороший?

– Да ничего, конечно. Вы же, Лев Николаевич, все-таки мастер… Я, правда, не читал, кино только видел… Конец там какой-то дурацкий…

– А герои кто?

– Проститутка. Маслова, по-моему, у нее фамилия. И еще какой-то барин…

– Омерзительно. Гадко. И как книжонку сию грязную публика встретила? Восторженно, небось? Как все низкое.

– Давайте, посмотрим… Та-ак… Вот. «Резкая критика церковных обрядов в «Воскресении» была одной из причин отлучения Толстого святейшим Синодом от православной церкви…»

– Отлучение? Неужели так?..

– Написано. Значит, точно…

– Если уж честно говорить, нам с Богом всегда было тесно, как двум медведям в одной берлоге… Но отлучение… Это, братцы, чересчур…

– Я вам про что и говорю, – проникновенно сказал пришелец, – не надо вам все это писать. Один у России великий писатель, и тот скурвился – про проституток пишет, от церкви отлучается… Кому это надо? Какой вы пример народу подаете? Написали «Войну и мир» да и хватит. Хорошая книжка! Я читал. Честное слово, в восьмом классе… Там все что надо есть – и национальный характер, и национальная идея, и национальный оптимизм… Да всё!.. Не опошляйтесь. Пашите землю, шейте сапоги. Может тогда и не будет у вас этих неприятностей в девятьсот десятом, и не побежите вы из дома, не замерзнете на станции…

– Может, мне и Соньку бросить, пока не поздно? – заговорчески наклонился граф к собеседнику.

– Ну, это вы уж сами решайте, Лев Николаевич. Тут я вам не советчик…

– Может, мне с духоборами в Америку махнуть? – всё так же искательно смотрел граф на гостя. – Они вроде собираются…

– Лев Николаевич, увольте. Не мне это решать.

– Да я не тебя, шельму, спрашиваю, – выпрямился граф, – я так, сам с собой… А ты-то уже, я так понимаю, скоро к себе, в будущее вернешься? Давеча пришли ко мне двое мужиков, один говорит: «Вот пришли незваны», а другой вторит: «Бог даст – уйдем не драны»… – Толстой по-детски захихикал, но тут же осадил себя и продолжил: – Уж не серчай на меня, что не гостеприимно принял…

– Да ладно, чего там, – засмущался пришелец. – Все нормально. Вы мне главное скажите. Не будете «Анну Каренину» писать?

– Да ни за что! Всё, хватит. Отписался.

– А «Воскресение»?

– Ни за какие коврижки! Еще чего не хватало! Церковь я, чего греха таить, недолюбливаю, но отлучаться не собираюсь… Жить буду в свое удовольствие… Про меня еще скажут: нашел в себе силы уйти в зените славы… И не унизился до ее эксплуатации… – от удовольствия граф прищурился.

– Обязательно скажут, – подтвердил пришелец.

Толстой вздрогнул. Похоже, он и забыл о его присутствии.

– Сколько тебе тут осталось? – спросил. Гость глянул на часы:

– Одна минута.

– Ну и как там, в будущем?

– Нормально. Жить можно.

– А Россия как?

– Да… Так себе…

– Худо, – покачал головой Толстой. А в Бога-то веруют?

– По-всякому… Вот, дядька у меня, например…

Раздался легкий хлопок, и пришелец исчез. Внезапный ветер смахнул со стола бумажные листы и закружил их по комнате.

– Вот, значит, как… – Граф, кряхтя, поднялся, отпер дверь и крикнул:

– Софья!

– Слушаю, Левушка, – появилась та на пороге и настороженно заглянула в комнату. – А где ж твой гость странный?

– А-а… – неопределенно махнул рукой граф. – Вот что, свет мой. Будь так добра, собери весь этот мусор, – он указал на разбросанные по полу исписанные страницы. – Собери и сожги. Только сама. Не хочу, чтобы прислуга знала… А после – готовься к выезду. Едем сегодня в город. В оперу.

* * *

Одно время племянник Боба, студент филологического факультета денно и нощно торчал в студии «Russian Soft Star’s Soul». Даже, помнится, по текстам наших песен писал курсовую. И вот как-то Петруччио заявил, что в отечественном роке сегодня нет такого мистического и мрачного, а главное концептуального, альбома, каким был «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band»[7] «Битлз». И именно мы – «RSSS» можем дать его слушателю.

– Вы только представьте, – говорил он вдохновенно, – слушатель перестает быть слушателем, он становится соучастником, со-творцом…

– Какукавки! – восхищенно заметил племянник Боба.

Покосившись на него, Петруччио продолжил:

– Мы должны придумать новый мир, странный, неожиданный мир, и каждый выберет себе роль в этом мире, и все песни будут посвящены тем или иным взаимоотношениям этих персонажей, будут их иллюстрацией, выражением переживаний…

– Какукавки! – снова повторил племянник.

– Да какой такой, к собакам, Какукавки! – взорвался Петруччио. – Кто она такая, эта твоя Какукавка!

С перепугу студент втянул голову в плечи:

– Я говорю, «Как У Кафки», – старательно разделяя слова, пояснил он. – Как у писателя Кафки…

Мы долго хохотали по этому поводу, и с тех пор прозвали бедолагу Какукавкой.

… – Так что же он натворил? – спросил я Боба, опрокинув рюмку и занюхав рукавом.

– Неделю назад он попросился сюда, в сарай, к сессии готовиться, – сказал Боб, поглаживая Рыжего, который уже забрался на верстак. – Мол, тишина тут. Им там горы книг читать надо… Я и пустил, второй ключ для него смастерил. Я же не знал, что он во всем разберется… Вообще не думал, что полезет, он же гуманитарий…

– В чем разберется? Куда полезет?! – снова начал я злиться.

– В приставку мою, куда же еще? Сегодня подхожу к сараю, вижу, он изнутри закрыт. Значит, там, змееныш. Отпер ключом, зашел… Приставка включена, а Какукавки нет. – Голос Боба стал замогильным. – Тут я сразу все и понял.

Та-ак… Лично я, в отличие от Боба, так и не понял, в чем трагизм ситуации, но, что дело худо, осознал. Парень Какукавка неплохой, «вот только ссытся и глухой». Два года назад, например, он, чтобы похвастаться перед своими одногруппниками, скачал себе черновую версию готовящегося к выпуску третьего альбома «RSSS». Представьте наше разочарование, когда наши недоделанные песни зазвучали по всем каналам радио, а мы ни гроша от этого не получили…

От неминуемой гибели его спасло лишь то, что именно этот «сырой» альбом и принес нам настоящую славу. Два предыдущих – лишь локальную известность. Кто знает, доведи мы альбом до ума, стал бы он столь популярным? И мы его простили. И уговорили Боба остаться с нами, а то ведь он чувствовал себя настолько виноватым, что собирался покинуть группу.

– Объясни, что ты по этому поводу думаешь и хватит уже темнить, – попросил я Боба.

– Я что, темнил? – обиделся тот. – Чего тут непонятного?

– Мне ничего не понятно. Где Какукавка?

– В прошлом.

– То есть?

Боб встал, прошел в угол сарая и заглянул в монитор своей машины, по сети соединенной с нашим студийным нейрокомпьютером.

– Раз, два, три… – стал он тыкать по экрану пальцем. – Тут установлено последовательно шесть дат и мест. Прыгает из эпохи в эпоху, из страны в страну. В каждой – по часу. Если, конечно, все нормально получилось.

– А зачем?

– Я откуда знаю? В том-то и дело. Я и боюсь, как бы он там дров не наломал. Сам-то я ее даже испробовать побоялся: мало ли что может случиться… Кстати, последняя дата – тысяча восемьсот семьдесят пятый, Россия, Тульская область, Щекинский район, деревня Ясная Поляна… Что-то знакомое… Тебе это название что-то говорит?

– Толстой, – без напряга вспомнил я.

И тут наш разговор прервался. Рыжий выгнул спину и зашипел. Хорошо, что Боб уже отошел от компьютера, потому что Какукавка материализовался прямо в том месте, где тот только что стоял.