Александр Бушков - Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга первая

• Название: Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга первая
• Автор: Александр Бушков
• Издательство: Олма-Пресс, Бонус, Нева
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2002
• ISBN: 5-7867-0033-Х, 5-224-02477-3, 5-224-03783-2

От создателя «России, которой не было»…

Интрига нового прочтения всемирно известного романа Александра Дюма – уже в самом названии.

Кто бы мог представить, что Атос, Портос и Арамис – коварные интриганы, а д'Артаньян – хитроумный идальго, распутывающий интриги?… – Конечно же, Александр Бушков!

---

Дым стоял в зале, словно над артиллерийскими редутами. Достаточно было поманить услужающего и согласно лексикону той эпохи распорядиться: "Любезный, я хочу испить трубочку никотианы!", как тебе мгновенно доставляли заказанное. Д’Артаньян, торчавший тут уже три дня, успел узнать, что в здешних домах обустроены особые комнаты, куда хозяйка сгоняет всех курильщиков, а иные невесты, выходя замуж, требуют внести в брачный контракт пункт, согласно которому будущий супруг никогда не будет пить в доме никотиану, или тобакко, как здесь еще называют американскую траву.

Еще одно несомненное достоинство – тут каждый второй говорил по-французски, что очень облегчало жизнь "шевалье де Лэгу". Увы, в настоящий миг ему казалось, что трехдневному безделью пришел конец, и на горизонте обозначилась несомненная опасность…

Д’Артаньян давно уже приглядывался к столику в углу, где сидел молодой, не старше его самого, человек в скромной одежде и, то и дело бросая на гасконца – именно на него, никаких сомнений! – пристальные, пытливые взгляды, что-то упорно царапал на листе желтоватой бумаги новомодным приспособлением под названием карандаш.

Это продолжалось уже довольно долго, и д’Артаньян всерьез стал подозревать, что имеет дело со шпионом, беззастенчиво, в открытую записывавшим какие-то свои наблюдения. Вполне возможно, что уже вскрылась история с фальшивым Арамисом, и за д’Артаньяном следили агенты заговорщиков, – то-то три дня никто не дает о себе знать…

"Может, выманить его под благовидным предлогом на улицу, завести в темный уголок и проткнуть шпагой? – по-деловому размышлял д’Артаньян. – Пока-то хватятся… А труп, пожалуй что, можно скинуть в канал. В городе, где на каждом шагу текут каналы, словно нарочно созданные для утопления убранных с пути шпионов, грех не использовать такую возможность… Точно, шпион. И вон тот капуцин с нахлобученным на нос капюшоном, что второй час сидит над стаканом вина, тоже выглядит крайне подозрительно – где это видано, где это слыхано, чтобы монах цедил жалкий стаканчик вина битый час?! Да настоящий монастырский житель обязан за это время с парой кувшинов управиться! И это шпион, ясное дело!"

Он пытался, как мог, угомонить разошедшуюся фантазию, но ничего не удавалось с собой поделать, – как всякому новичку тайной войны, ему повсюду мерещились шпионы, в невероятных количествах сновавшие вокруг. Все подмеченные жесты казались тайными знаками, а невинные реплики окружающих – исполненными двойного смысла. Рошфор, наскоро объяснивший ему кое-какие ухватки, которыми должен владеть опытный лазутчик, как раз и предостерегал от подобных крайностей, но сейчас д’Артаньян, удрученный, раздосадованный и удивленный тем, что за три дня никто к нему так и не подошел, не назвал пароля и не показал монету, особым образом продырявленную и изрезанную, сидел, как на шильях…

И он в конце концов не выдержал – отложив погасшую трубку, встал, направился прямехонько к юноше с бумагой и, остановившись над ним в вызывающей позе, решительно спросил:

– Эй вы, что это вы там пишете? И почему при этом глаз с меня не сводите?

Юноша, испуганно подняв на него глаза, сконфузился – тоже, надо полагать, начинающий лазутчик вроде самого д’Артаньяна, лицом владеть не умеет…

– Видите ли, сударь, я…

Он окончательно смешался и, замолчав, показал д’Артаньяну лист, на котором был изображен какой-то очень знакомый человек, ну просто близко знакомый…

– Черт меня раздери со всеми потрохами! – сказал д’Артаньян, сразу позабыв о прежних подозрениях. – Так вы что же это, сударь, меня изобразили? Ну в самом деле, это же я самый! То-то мне сразу стало казаться, что я уже где-то видел эту рожу! В зеркале, вот где! Нет, положительно, это я!

– Именно так, сударь, – чуть осмелев, сказал молодой человек. – Понимаете ли, у меня нет денег, чтобы нанять натурщика…

– Кого-кого?

– Такого человека, который дает рисовать себя за деньги… Здешний хозяин мой дальний родственник, и он великодушно позволяет рисовать посетителей… Вы, надеюсь, не имеете ничего против?

– А с чего вдруг? – изумился д’Артаньян. – Это мне даже интересно, меня отроду не рисовали, даже в тюрьмах ограничивались тем, что описывали внешность своим корявым полицейским наречием…

– Неужели вы сидели в тюрьмах, сударь?

– А как же! – гордо сказал д’Артаньян. – Законы у нас во Франции, друг мой… – тут в нем взыграл патриотизм, и он резко изменил тон, – то есть законы у нас лучшие в Европе, если не считать эдиктов о дуэлях. Можете себе представить, незнакомец: не успеешь проткнуть шпагой какого-нибудь нахала на парижской улице, как тебя тут же хватают и волокут в тюрьму! Но не на того напали, да будет вам известно! Д’Ар… Арамиса, – торопливо поправился он, – голыми руками не возьмешь! Как приволокут, так и отпустят! Послушайте, а что это за шлем вы у меня на голове нарисовали? Вы, вообще-то, мастер, это видно, но у нас во Франции таких шлемов в войсках не водится…

– Это древнеримский шлем, сударь… – робко пояснил юноша.

– Древнеримский?

– Ну да. Уж простите за такую вольность… Но лицо у вас столь решительное, профиль так резко очерченный, что вы мне показались форменным древнеримским воином… Если вас это оскорбляет…

– Да ну, отнюдь! – запротестовал д’Артаньян. – Наоборот, в этом определенно что-то есть… Многие, дамы особенно, отмечали в моем лице эту вот решительность, но я и не подозревал, что она древнеримская. Черт возьми, я уважаю древнеримских воинов! Они были неплохие вояки! Особенно этот, как его, Мурлыций, который всем побежденным врагам отрубал левые руки, за что его и прозвали Мурлыций Сцевола, то бишь Левша…[31] И еще Щипион Африканский, получивший это имя за то, что молодецкими ударами щепил щиты врагов вдребезги![32] Читал я про них, как же!

– Значит, сходство несомненное? – с надеждой спросил молодой человек.

– А как же! – заверил д’Артаньян. – Уж себя-то я сразу узнаю! Эй, а что это у вас на столе жалкий стаканчик пива? Так не пойдет, не пойдет! Эй, господин услужающий! Перенесите-ка сюда с моего стола все, что там есть, да принесите господину живописцу того же самого, я за все плачу! Значит, вы изволите быть живописцем?

– Я еще только делаю первые шаги, – признался юноша, покраснев от смущения. – Мое имя Рембрандт-Гарменц Ван Рин, можете называть меня просто Рембрандт… Я, собственно, нигде и ни у кого не учился, у меня нет покровителей и мэтров, есть только страстное желание стать живописцем…

– Ну-ну, не скромничайте, любезный Римкрант! – сказал д’Артаньян. – Видно птицу по полету! Я вон у вас получился, как живой! Подумаешь, нигде не учились… Я тоже нигде не учился, а успел уже пощекотать шпагой полдюжины парижских бретёров и удостоиться аудиенции у короля! Тут не в учебе дело, а в жизненном упорстве! А ну-ка выпьемте бургундского! Клянусь плащом святого Мартина, из вас выйдет настоящий живописец! Эк вы стакан-то лихо осушили! – Убедившись, что шпионажем тут и не пахнет, д’Артаньян стал благодушен, дружелюбен и словоохотлив. – Попомните мои слова: из человека, способного осушить стакан единым махом, выйдет мастер живописи! Уж я-то и в этом знаю толк. Я, понимаете ли, три дня маюсь тут от безделья, и от нечего делать прочитал забытую кем-то книгу про знаменитых живописцев. Черт возьми, они мне понравились! Умели люди радоваться жизни во всех ее проявлениях. Мне, правда, не по нутру этот самый да Верцелли, что вместо женщин жил с юношами, за что и получил кличку Содома, но вот Торриджано очень даже нравится – он однажды одним ударом кулака сломал нос какому-то Микелеанжело, а потом на войне захватил знамя и прослыл доблестным офицером. Ваятель Сильвио тоже был человек своеобразный, он, изволите ли видеть, однажды в целях искусства выкопал покойника, нарисовал его во всех видах, а потом содрал с него кожу и сшил себе нательную рубашку… Вот этого я решительно не понимаю. Зато некий Фра Филиппо, лихой, должно быть, малый, похитил монахиню из монастыря, бежал с ней, и они потом даже произвели на свет сына. А еще мне нравится такой Триболо – он, пишут, нарисовал с натуры трех повешенных за ногу капитанов, бежавших с солдатским жалованьем. Черт побери, так с ними и надо поступать! Но более всех восхитил меня Бенвенуто Челлини. Вот был человек! Средь бела дня прикончил на улице своего врага, пробившись через целую ораву его телохранителей, вообще перебил кучу народу, бежал из тюрьмы, совращал дам, подделывал античные фигуры! Когда я про него прочитал, мне страшно захотелось вызвать его на поединок – пусть он и не дворянин, но с таким сорвиголовой всякому лестно подраться, хоть он и простого звания![33] И, вообразите себе, милейший Ремпрант, я узнаю вдруг, что он уж лет с полсотни как помер! Меня взяла такая тоска и разочарование, я будто осиротел в одночасье… Знаете, что? Только не обижайтесь, право… По моему мнению, вам бы нужно взять себе имя поблагозвучнее, на манер всех этих итальянцев. Джотто, Леонардо, дель Сарто – так легко запомнить! А если вы и дальше будете зваться Римкрант… Рембрандт, то это никак за слух не зацепится. Возьмите да и наименуйтесь… скажем, Рембрачио. Отличие невелико, а запомнить гораздо легче. Сравните сами: где Рембрандт, а где Рембрачио!