Александр Бушков - Самый далекий берег

• Название: Самый далекий берег
• Автор: Александр Бушков
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-373-01070-2

Пациент психиатрической больницы Кирьянов предлагает своему лечащему врачу почитать рукопись под названием «Самый далекий берег». Кирьянов настаивает на том, что это дневник нескольких последних месяцев его жизни. События, описанные там, настолько невероятны, что это не может быть дневником…

---

– А вы найдите. И не полистайте, а почитайте.

– И?

– Это не роман, – сказал Кирьянов. – Это дневник нескольких последних месяцев. Мой дневник. А первая страничка… для отвода глаз. Всегда можно выдать за творение какого-нибудь друга-графомана – фантастики нынче столько…

– Хорошо, допустим, я прочитаю. И что?

– Говорю вам, это дневник. Это все было на самом деле. Все. Умному достаточно… Только, говорю вам, помните: это все было на самом деле…

«А собственно, чем не выход? – подумал Терехов вяло. – Рассусоливать с ним далее нет смысла, главное сказано. Происшествий в отделении нет, пара часов свободного времени обеспечена. А через два часа он у меня отсюда все равно вылетит со страшной силой… А как же иначе, что там может оказаться такого, чтобы… Должно быть, все-таки наркота… Пошел он…»

– Хорошо, – сказал он быстро. – Договорились. Я читаю…

– Вы, главное, помните, что все это было на самом деле…

– Постараюсь помнить, – сказал доктор уже отстраненным, профессиональным тоном. – Идите пока…

Он вернулся в кабинетик минут через пятнадцать. Положил перед собой нетолстую рукопись, исполненную определенно на компьютере. Ну да, Себастьян Ян, «Самый далекий берег», фантастический роман, в конец заглядывать не будем, и наугад листать не будем, а будем читать так, как того и заслуживает фантастический роман, – с первой страницы… так, вот тут «Кирьянов», и тут, он не от первого лица свой пресловутый дневник писал, а от третьего… но это, в конце концов, ни о чем еще не говорит, просто творческий метод такой… Итак, что у нас? Чему меня призывают безоговорочно верить? «Они ехали в аэропорт знакомой дорогой, и по бокам мелькали то пологие холмы, то деревни…» Ну, пока что верить можно каждому слову. Нет ничего удивительного в том, что человек ехал в аэропорт знакомой дорогой. По бокам таковой и в самом деле то пологие холмы, то деревни. Пока что всему верится…

Глава третья Черные погоны

Они ехали в аэропорт знакомой дорогой, и по бокам мелькали то пологие холмы, то деревни, и потрепанный уазик защитного цвета шел чересчур уж ходко для армейского ветерана – гладко и плавно, без скрипа и дребезжания, невероятно ровно рокоча мотором, без особого труда обходя по крайней левой навороченные иномарки. Водитель был неплох, Кирьянов это должным образом оценил, а впрочем, и машина хороша, остается стойкое впечатление, что это персональный генеральский экипаж, ухоженный и перебранный вручную до последнего винтика, да и мотор, очень может оказаться, форсированный. Ничуточки не походит на обычную разгонную тачку, склепанную на общем конвейере и доверенную первогодку, у которого руки растут из пятой точки… Ничего похожего.

Ему нравилась и машина, и манера езды молчаливого водителя (вовсе не напоминавшего того самого первогодка), но сидел он насупясь. Он был откровенно недоволен собой. Не понимал, как могло такое случиться…

Военные сборы, долг и обязанности – это понятно. Особенно человеку, семнадцать лет оттрубившему пусть и не в армии, а в пожарной охране – тоже, знаете ли, не запорожская вольница и не дом отдыха профсоюза работников легкой промышленности. И все же, все же…

Он как-никак был не сержантом запаса, а подполковником, занимавшим немаленькую должность в городской «пожарке». Он умел выполнять приказы, но и цену себе, подполковнику, знал, умел за себя постоять, где дипломатией, а где и легким обнажением клыков. Прекрасно понимал, что занимает на некой невидимой лесенке отнюдь не нижнюю ступеньку, а это уже подразумевает нешуточное умение отстаивать собственное достоинство.

Отчего же он, когда приперся этот прапорщик с повесткой (военные сборы, в течение двух часов прибыть с подателем сего), поплелся следом покорно и тупо, словно неразумный щенок на веревочке? Без особого внутреннего сопротивления согласился, что так и не заедет домой попрощаться с женой и детьми, что уедет с прапором как есть, в чем был, что никому ничего не скажет – все, мол, улажено, оговорено и утрясено, и есть еще такая штука, как военная тайна…

Словно арестованный на пятнадцать суток бомжик, честное слово! Эта тупая покорность была совершенно не в его характере – особенно в той части, что касалась прощания с семьей. И тем не менее… Ну наваждение какое-то, право слово! Будто этот рослый прапор, корректный, невозмутимый и вежливый, был не только прапором, но еще и колдуном и каким-то чудом лишил всякой собственной воли. Колдун, гипноз… Ну и чушь лезет в голову!

Кирьянов злился на себя – и уныло осознавал, что и эта злость была какой-то дохленькой, вялой, словно бы не настоящей. Как будто его лишили не только воли, но и особо сильных эмоций. Состояние было странное, очень непривычное, быть может, пугающее – но и страх этот опять-таки вялый, дохлый…

Рядом пошевелился прапорщик Шибко – наградил же Господь фамилией! – повернул к соседу гладко выбритую физиономию, классическую ряшку образцового солдатика с казарменного плаката – в меру одухотворенную знанием устава, в меру смазливую, в меру мужественную. Усмехнулся:

– Сердитесь, товарищ подполковник?

– С чего бы вдруг? – ответил Кирьянов тоном, который старательно пытался сделать нейтральным, но не мог определить, насколько это удалось.

– Сердитесь, – убежденно сказал прапорщик. – Только я тут ни при чем, честное слово. Прапорщик – он всегда ни при чем и всегда при ком-то… Мне поручили – я исполнил. От и до, от сих и до сих…

– Значит, все-таки Чечня?

– Да ну, с чего вы взяли? Скажете тоже… Тихое местечко, не сойти мне с этого места, не дослужиться мне до старшего прапорщика. Покой и безветрие, тишина и симметрия… И никаких боевых.

– А зачем там пожарный?

– Там же кислород, – сказал прапорщик Шибко.

– В баллонах?

– Нет, в атмосфере, – ответил прапорщик без тени улыбки. – В надлежащей пропорции. А если имеется кислород в надлежащей пропорции, теоретически в любой момент и в любом месте может произойти непредсказуемое окисление кислорода, именуемое в просторечии загоранием. Или, как правильно, возгоранием? Отсюда логически проистекает необходимость в присутствии пожарного. Убедительно?

– Весьма, – сказал Кирьянов ему в тон. – Вы, часом, не философский кончали?

– Бог миловал, – сказал прапорщик Шибко. – Ничего я не кончал. Если и кончал, то не «что», а «где». На бабе. Простите солдафона за хамские каламбурчики, уж каков есть… Вася, давай прямиком в ворота.

– А то я не знаю… – проворчал под нос водитель Вася, почти такой же рослый и широкоплечий, со столь же плакатной физиономией отличника боевой и политической подготовки.

И недрогнувшей рукой направил машину прямо на серые высокие ворота в высоченной бетонной стене – не снижая скорости, небрежно держа руль одной правой.

Кирьянов невольно зажмурился, открыл глаза, дернулся было – но в следующий миг, когда меж радиатором уазика и крашенным в серое железом оставалось не более полуметра, ворота проворно распахнулись, словно двери с фотоэлементом в московском аэропорту, и машина пролетела внутрь.

– Шуткуешь, Васючок, – недольно сказал Шибко. – Если какой попутчик, не ровен час, обкакается – не сносить тебе буйной головы… Гарантом буду, загоню в самую гнусную дыру, какая только сыщется. Вы как, товарищ подполковник?

– Не дождетесь, – сердито сказал Кирьянов.

– Молодой он еще. Выпендривается.

– Я понимаю.

– Вот и ладушки. Вася, давай к ангару.

– А то я не знаю… – проворчал водитель, круто поворачивая влево.

Они неслись по бетонке, расчерченной на аккуратные огромные квадраты, далеко огибая стоявшие стройной шеренгой разнокалиберные самолеты, в сторону низких обширных ангаров, где Кирьянов, летавший из аэропорта раз сто, ни разу не бывал, как и любой из пассажиров, знакомых лишь с немудрящим маршрутом «накопитель – трап». Несмотря на дурное настроение, ему стало по-настоящему любопытно – всегда интересно, когда знакомое место открывается с неожиданной стороны и ты оказываешься там, где посторонним вход воспрещен…

– Сигнал! – менторским тоном напомнил Шибко.

– Да знаю я…

– Мы уже где? – В голосе Шибко звенел металл.

– В зоне…

– Тогда?

– Есть – сигнал! – уже ничуть не придуриваясь, вполне уставным тоном рявкнул Вася, посуровев плакатной физиономией.

И одним пальцем перекинул вверх какой-то тумблерчик справа. Кирьянов ожидал воя сирены, какого-то иного звука, но ровным счетом ничего не последовало, что ничуть не озаботило ни прапорщика, ни водителя. А значит, некий сигнал все-таки был, неслышимый и невидимый.

Машина, не снижая скорости, как давеча перед воротами, неслась прямо к стене огромного ангара – серой, гофрированной, тускло поблескивавшей. На сей раз Кирьянов сохранял полнейшую невозмутимость и правильно сделал: вновь в последний миг с поразительной быстротой разъехались в стороны две серые полосы, уазик проскочил внутрь, замер в лихом развороте без малейшего скрипа или писка тормозных колодок – положительно, генеральская тачка…