Андрей Дашков - Неприкаянный дух

• Название: Неприкаянный дух
• Автор: Андрей Дашков
• Жанр: Ужасы и Мистика

Он отказался уйти и найти забвение. С тех пор и бродит неприкаянным, испытывая бесконечные страдания.

---

Беспробудный кошмар нес его на незримых крыльях – слишком медленно для полета, слишком неодолимо для ходьбы по неосязаемой поверхности. Купола церквей и синагог были похожи на гигантские окаменевшие яйца в покинутых гнездах. Только пыль бесполезных религий под скорлупой…

Из музыкального магазина доносился рок-н-ролл, который звучал тоскливее материнского плача. Звуки были искажены, будто неизбежная прогрессирующая фальшь уже начинала разъедать мелодию, как ржавчина разъедает металл. Ему казалось, что, если он окажется здесь спустя некоторое время, то услышит бренчание, затем – какофонию, еще позже – скрежет, не имеющий ничего общего с музыкой. Эрозия чувств обнажала пустоту.

Вдруг ему почудилось, что он заметил человека, но это был всего лишь манекен, выставленный возле двери бара. Он засмеялся с горечью, доступной только тому, у кого нет рта. Свидетелями его странствия по личному аду были манекены, резиновые девы, стареющие в секс-шопах, и каменные изваяния мертвых поэтов. Это казалось символичным даже там, где растворялись за ненадобностью все символы, а ориентиры потеряли значение на пути в никуда.

Громадный термометр, укрепленный на стене многоэтажного дома, показывал съеживающиеся градусы декабря. Он пересекал площадь, и свет фонарей дробился в бесчисленном множестве капель дождя, повисших в воздухе. Он словно очутился внутри разреженного кристалла, пронизанного светом и наполненного замерзшими слезами.

Он понимал, что разделил участь миллионов людей, живших до него, и где-то должен был блуждать хотя бы еще один неприкаянный дух. Но он не видел никого, кто претендовал бы на этот огромный пустой музей – сомнительное наследство самоубийц. Возможно, каждый из мнимых мертвецов обитал в своем срезе времени, отделенном от других ничтожно малыми промежутками.

На пути ему попалась детская коляска, в которой лежали только одеяла и погремушки. Велосипед застыл на двух колесах, будто приклеенный к асфальту. В шляпе нищего лежали монеты и мелкие купюры. Все, что осталось нетронутым, сделалось мусором. Вот уж действительно – ничего не возьмешь с собой туда, где все обесценивается, где нет даже жизни, за которую можно было бы цепляться. Он чувствовал себя частью пустоты в границах тлеющего сознания.

Он приближался к реке. Над нею висел туман – такой же плотный, как туман его мыслей. Мутная серая пелена совершенно скрывала противоположный берег, на котором должна была располагаться промышленная зона – раковая опухоль города. И даже оказавшись на самой набережной, он ничего не мог различить за этим странным задернутым занавесом, состоящим из одной мглы.

Он не сразу заметил, что исчезли мосты. Не осталось опор; дороги обрывались в пустоту. Трамвайные рельсы нависали над водой, будто срезанные ножом огромной гильотины. Ни на чем не закрепленные куски проводов вопреки здравому смыслу и силе тяжести висели почти горизонтально. Все выглядело так, словно по ту сторону неуловимой границы сумеречный промежуток окончательно терял право на существование.

Сила притяжения и сила отталкивания уравновесились. Теперь он двигался вдоль набережной. Невольно он вспомнил, что когда-то гулял здесь со своей единственной настоящей возлюбленной. Как же безотрадна и мучительна была новая прогулка! Будто невероятно долгая дорога на эшафот. А между тем способ казни все еще оставался неизвестен.

От одного пятна света к другому. Открыв архипелаг безысходности, он был вынужден перемещаться с острова на остров… Ее лицо то и дело возникало в мерцании фонарей… Вкус поцелуев на несуществующих губах… Жизнь, принесенная в жертву любви… Тело на окровавленном алтаре… Отказ от соития, от продолжения рода… Но, оказалось, ничем нельзя задобрить безжалостного божка, всегда отнимающего либо любовь, либо жизнь…

Впереди появился из тумана низкий павильон, стоявший у самой воды. Часть его уступом нависала над гранитной набережной и была подперта сваями. Уродливая, старая, ничем не примечательная постройка. По пути к ней он миновал пришвартованный к берегу речной прогулочный катер, превращенный в плавучее кафе. Из него доносилась музыка; звуки дребезжащего пианино навевали образы сломанных марионеток, погруженных в кокаиновые грезы декаданса – несмотря на дергающиеся руки кукловодов и рвущиеся нити судеб. И уже не туман – папиросный дымок плыл над неподвижной водой…

Он заглянул в салон катера. Там, кроме нескольких столиков, действительно стояло пианино. И клавиши проваливались и выскакивали, будто над ними колдовали невидимые руки.

В окошке павильона горел свет. Это была лодочная станция. На столбе висел спасательный круг. У причала была привязана лодка – всего одна. Весел в ней не было. Она билась бортом о сваю. Ржаво скрежетала цепь.

Он долго стоял возле лодочной станции, окутанный темным вихрем сомнений. Похоже, у него появился выбор между плохим и худшим. И его снова охватил страх перед тем, что опять казалось последней дверью, но, скорее всего, ею не являлось. Старое правило: не узнаешь наверняка, пока не откроешь. Однажды он уже совершил подобную глупость. Но все равно его, как и прежде, притягивали миазмы неотвратимости.

В конце концов он вошел. И попал в комнату, стены которой были обклеены календарями с голыми красотками. Обилие загорелой, здоровой, жаждущей земных наслаждений плоти здесь, за чертой вещественности, выглядело почти противоестественно. Да и сам лодочник отнюдь не казался тенью человека. Это был розовощекий толстяк, который сидел в кресле, положив ноги на низкий столик, и со смаком объедал куриное бедрышко, держа его жирными пальцами. В трех шагах перед ним на экране работающего телевизора два ученых мужа глубокомысленно беседовали о «черных дырах».

Тот, кто вошел, не обрадовался встрече с первой живой душой. Наоборот, он понял, что вовлечен в жестокую игру. Приглядевшись повнимательнее к календарям, он увидел нелепые числа, обозначавшие года. И, конечно, не стоило задумываться над летоисчислением.

Увидев вновь прибывшего, лодочник выбросил косточку и вытер руки о засаленную футболку с изображением ребенка, стоящего в манеже, и надписью «Одной ногой в могиле». Затем спросил:

– Готов, приятель?

– К чему? – Он не только улавливал, но и передавал «образы» звуков. Это была речь бесплотных, это были выхолощенные «голоса» обитателей мертвого моря.

– А, понятно. Хочешь все знать наперед, да? Извини, на этот раз ничего не выйдет. Или поплыли, или проваливай.

– Что там, на другом берегу?

Лодочник ухмыльнулся:

– Дурацкий вопрос, дружище, тебе не кажется? Откуда мне знать!

Или ты думаешь, что кто-нибудь возвращается только для того, чтобы потрепаться со мной?

– Но хоть что-нибудь ты видел?

– Ни черта я не видел. Если хочешь услышать мое мнение, то там и нет ни черта.

– Совсем?

– Совсем.

– А ты здесь зачем?

– Чтобы придурки вроде тебя надоедали мне своими вопросами.

– Тогда последний вопрос: зачем они переправлялись?

– Чтобы превратиться в ничто. Чтобы перестать быть. Но, сдается мне, это удовольствие доступно далеко не всем. Только не говори, что тебе нечего терять, иначе ты не торчал бы тут, как Буриданов осел. И учти: возврата не будет. Я перевожу только в одну сторону.

– Теперь мне некуда спешить.

– Это верно. Но ты придешь сюда раньше, чем думаешь.

– Что-то мне расхотелось переправляться.

Лодочник смотрел на него чуть ли не с жалостью.

– Куда ты денешься? Погуляешь еще немного – и созреешь. Ты не первый и не последний.

Неприкаянному захотелось убить мерзавца. Но это было абсолютно нереализуемое побуждение. Он мог лишь душить пустоту терявшими форму размытыми пальцами.

– Дерьмо, – бросил он.

– Ага, – охотно согласился лодочник. – Оно и есть. Поэтому не утону, сколько бы ни выпил всякой дряни. Но тебе, приятель, на ту сторону без меня никак не перебраться. Для вашего брата здешний ветер попутным не бывает.

* * *

Лодочник сказал правду.

Неприкаянный убедился в том, что «ветер» никогда не бывает попутным. Ему не удалось даже войти в воду, манившую непроницаемой чернотой небытия. Потом он скитался под небесами без Бога по кругам остывшей преисподней. Запас страданий оказался неисчерпаем. Он пытался хоть как-то соотнести время, прожитое ТАМ, и проведенное тут. Да и можно ли было назвать «временем» ту зыбкую слякоть, в которую он погружался, ту трясину, в которой увяз, ту глушь, в которой не рождались даже вопли отчаяния? Ему казалось, что прошли столетия. Кое-какие вещи старели, разрушались, истлевали; неощутимый поток проносил их мимо, превращая в свидетельства утраты; кое в чем еще сохранялась причинно-следственная связь. Но все это были лишь жалкие осколки потерянного, рано или поздно становившиеся орудиями пытки.

Неприкаянный отправлялся на поиски других городов. Расстояния не имели значения. Везде он видел одно и то же. Сила, носившая бесплодное семя, гнала его куда угодно, только не позволяла утонуть в ТОЙ реке. И даже единственная лодка была недоступна. Он пересек множество других рек, но не находил покоя на их берегах. Он угодил в какую-то дьявольскую ловушку. Избавиться от проклятия можно было лишь в одном месте. Это напоминало прижизненные поиски смысла, только теперь смыслом сделалось небытие.