Андрей Дашков - Оазис Джудекка

• Название: Оазис Джудекка
• Автор: Андрей Дашков
• Жанр: Ужасы и Мистика

Здесь есть всё: и крутой полковник, загубивший проект «Замок»; и сам металлический замок, где люди под присмотром и по правилам Его Бестелесности ведут смертельную борьбу за выживание; и странное общество, где люди и их ангелы-хранители (гарды) ходят рядом и последние свято соблюдают кодекс Конвоя; и старуха Смерть, и Парис, и Сирена, и ...

Всё это может быть на самом деле, а может только в воображении больного шизофренией ангела-хранителя, причем далеко не однозначно, кто свихнулся, подопытный кролик или его исследователи.

---

Наваждение прошло так же быстро, как возникло.

– Тебе лучше? – спросила она. – Все еще хочешь кофе?

– Нет.

– Освежает, правда? – Она нежно улыбалась ему. Он всякий раз вздрагивал, видя эту улыбку. И черные, всепонимающие глаза старухи на неправдоподобно юном и красивом лице…

Ладони разжались. Упала железная маска. Под нею уже было другое существо – беззащитное, уязвимое и робкое. Существо, которое давно утратило силу творить. Что дальше? Импотенция? Кто сказал, что секс – не созидание?

– Все это бесполезно, – почти простонал Лоун. – Кому нужны твои дешевые приемчики! Я не могу больше писать.

– Я понимаю, – шепнула Дез. – Я пытаюсь помочь.

Ох эта ее ласковая настойчивость! Порой ему казалось, что таким мягким, но неотвратимым нажимом можно разрушить любую стену и сдвинуть с места Эверест.

– Да, ты поможешь! – Сарказм давался с трудом. Лоун собрал во рту скопившуюся слюну и поискал взглядом, куда бы сплюнуть.

– А кто же еще, дурачок? Не сопротивляйся. Расслабься. Разреши мне вести тебя. Начнем…

Он покорно отставил бутылку и включил компьютер. В конце концов, это ничего не значило. Очередная мелкая уступка, непрерывный компромисс, в который превратилась его жизнь. Он и раньше по многу часов просиживал впустую, уставившись в экран, на котором было только меню редактора, и не мог выдавить из себя ни строчки. Источник иссяк. По пересохшему руслу катились только безжизненные камни. И хоронили под собой писателя Лоуна.

Вот и сейчас молчание длилось сорок минут. Сорок незаметных минут. Он слушал только свое дыхание. Все это время Дез сидела неподвижно, ничем не выдавая своего присутствия. Ни запаха, ни флюидов, ни звука. Но он знал: стоит ему дернуться – и…

Прилив бодрости закономерно сменился отливом. Его снова клонило в сон.

…И ее рука легла сзади на его левое плечо.

– Не получается, – сочувственно констатировала Дез. – А ведь ты вправду был хорош. Даже в «Кодексе бесчестия» еще чувствуется прежний Лоун. Сколько целебного яда! Сколько беспощадной силы! А эта предельная обнаженность, которая и не снилась эксгибиционистам прошлой «волны»! Эта декадентская червивость в сочетании с животной грубостью!..

Издеваясь, она цитировала критические статейки. Если без дураков, она была его самым тонким критиком. Тонким, как скальпель, препарирующий монстров, которых плодила извращенная матка. Она была единственной, кого он не мог обмануть. Да и не хотел. Она была тенью его подлинного «я».

Между тем Дез продолжала:

– Лиза как-то призналась мне, что от некоторых твоих страниц у нее пробегали мурашки по спине… По-моему, в какой-то момент она испугалась того, кого скрывает эта маска. – Указательный палец «выстрелил» в лицо Лоуну. – Все равно что, живя с садовником, вдруг обнаружить, что на самом деле спишь с палачом.

«Мурашки по спине»? Смешно. Что она могла знать об отвращении к себе и страхе, настоящем страхе? Кроме того, Лиза – не вполне удачный пример. Одна из его последних пассий. Не самая умная. Но чутье у нее было. Она чуяла сладкий запашок распада за километр… И сколько времени прошло после того, как он закончил «Кодекс»? Три с половиной года. С тех пор он пожинал плоды с денежного дерева, посаженного в стране дураков. И каждый новый день, каждую новую ночь ему становилось все больше не по себе.

Эта сучка Дез прекрасно понимала, что по-настоящему хорош он был в «Девяти кругах рая», неплох в «Солнце полуночи», а «Кодекс» – лишь эхо призыва, заставляющее неискушенных блуждать в потемках. С искушенными как раз проще – те привыкли дурачить сами себя.

Сплетения фраз, сплетения кишок. Все заканчивается либо облегчением, либо неизлечимым запором.

* * *

– …Я буду рассказывать тебе о прошлом, настоящем, немножко о будущем, – мурлыкала Дез. – О тех, кто был у меня раньше. А ты печатай. На клавиши еще не разучился нажимать?

– Это твое прошлое, – сказал он, тупо сопротивляясь, предугадывая ловушку, сделку с совестью (резиновой писательской совестью, не имеющей ничего общего с человеческой, – эдаким дырявым кондомом, который пропускает все что угодно, кроме плагиата, и отфильтровывает чужое, каким бы мелкодисперсным ни был раствор).

– Ошибаешься. Это и твое прошлое. Те люди, которые прошли через мои руки… они ведь не напрасные жертвы, правда? Если ты думаешь иначе, значит, еще не повзрослел. Мы с тобой двигались навстречу друг другу сквозь столетия и расстояния, которые ты себе представить не можешь. Поверь мне, милый, твоя частная история писалась спермой и кровью за сотни поколений до того, как твое существование стало необходимым, до того, как проявилось твое изображение. И не преувеличивай трагизм, ты же знаешь, я этого не люблю. Ты должен написать об этом, болван, иначе кое-кто начнет сердиться. А теперь посмей сказать, что ты ни о чем таком не подозревал!

Дез умела увещевать. Она также являлась его психоаналитиком. Бесплатные сеансы в любое время дня и ночи, если не считать, что он расплачивался всей своей жизнью. Цивилизованно и комфортабельно, разве не так?

Лоун решил попробовать. Собственно говоря, он ничего не терял. Ничего, кроме времени. Вдруг его осенило: а что, если он – не первый и даже не тысячный в списке тех, кто согласился от бессилия сплясать под их дудку? Что, если все давно превратились в статистов непонятной игры, затеянной гардами? Значит, «клиенты» – только пешки, прикрытие, муляжи. И что, если все вокруг создано не нами, людьми? Когда, в какой момент произошла подмена? Или гарды подменяли нас постепенно и повсюду, вытесняя из тех областей деятельности, которые мы наивно считали исключительно своими, сугубо человеческими? Взять, например, искусство. Кто будет оспаривать существование разрыва в восприятии? Или ставшее очевидным разделение на две касты со всеми вытекающими болезненными противоречиями?.. Эти подозрения могли завести очень далеко.

Странное дело: церковники тысячелетиями твердили о Боге и дьяволе – и никого не удивляло, что обе силы являлись как бы внешними по отношению к маленькому растерянному человечку, носящему в себе безымянную высоту души. Даже тогда, когда ее, изрядно отутюженную тяжелой артиллерией грехов, сожгли напалмом, доставленным прямиком из преисподней, и не осталось ничего живого, она продолжала считаться полем битвы добра и зла.

Но вот начинаешь говорить о подмене реального мира виртуальным, о всеобщей катастрофической слепоте, о некоей сознательной силе, которая стремится проявиться, подстерегая у грани человеческого и нечеловеческого, чтобы в удобный момент подтолкнуть эволюцию вида homo sapiens к совершению качественного скачка, – и тебя называют паникером, параноиком, ретроградом, маразматиком или просто недоумком.

Лоун не находил себе места в этом бешено вращающемся колесе истории, среди очень интеллектуальных, но все же отупевших белок, которым оставалось только одно: бежать быстрее и быстрее. И что вообще означает «место»? Может, это смахивает на номер, проставленный в билете, который выдан в кассе театра? На более или менее удобное кресло, в котором положено просидеть до тех пор, пока не упадет занавес? Лоун заранее ненавидел силу, распределяющую места, независимо от того, окажется она слепой или зрячей.

Но цель была. Поборники «прогресса» обещали появление существа будущего. Продолжительность жизни – двести лет; компьютерный контроль на клеточном и генном уровнях; полная заменяемость органов.

«Какого черта я встаю у этого на пути? – думал Лоун. – Кто я такой? Песчинка в жерновах тупиковой цивилизации. Что я возомнил о себе? Жалкий писателишка, потерявший самого себя на дороге в ад. Не потому ли я вяло пытаюсь сопротивляться, подергивая усыхающим членом, надвигающейся лавине сверхчеловеков, что осознаю собственную несостоятельность, да и никчемность всех этих людишек прошлого, не сумевших распорядиться обрушившимся на них технологическим валом, всем этим добром из ящика Пандоры, которое превратило нас в заложников самоубийц? Это похоже на жизнь внутри бомбы, которую все мы непрерывно доделываем и совершенствуем. Бомба не обязательно взорвется и разнесет на куски этот чертов мир. Совсем не обязательно. Сколько деталей в ее часовом механизме? Шесть, семь, восемь миллиардов. Их может быть и гораздо больше – десять, пятнадцать, двадцать миллиардов. Идеальный термитник с виртуальной королевой, которую никто никогда не видел, но она плодила иллюзии столь убедительные, что они удерживали рабов в плену в течение сотен лет…»

И существовал только один доступный способ проверить свои подозрения. Руки Лоуна потянулись к клавиатуре. Дезире начала диктовать. Ее слова звучали в тишине, как шорох свежего дождя.