Егор Радов - Якутия

• Название: Якутия
• Автор: Егор Радов
• Издательство: АКМ
• Жанр: Современная проза

...Однажды Советская Депия распалась на составные части... В Якутии - одной из осколков Великой Империи - народы и партии борются друг с другом за власть и светлое будущее... В романе `Якутия` Егор Радов (автор таких произведений как `Змеесос`, `Я`, `Или Ад`, `Рассказы про все` и др.) выстраивает глобальную социально-философскую, фантасмагорию, виртуозно сочетая напряженную остросюжетность политического детектива с поэтической проникновенностью религиозных текстов.

---

Идам шел в лабиринте, упорно пытаясь его преодолеть, чтобы выйти к новым этапам соревнования, но ничего не получалось у этого старика, и он запутывался все больше и больше, и мог теперь уповать только на случайное освобождение, которое, однако, никак не наступало. Софрон ушел от коня и полз по траве. Альберт подошел к козлу, вдруг раздался голос:

- Пафнутий умер! Мир домешнику его, пусть прах станет пухом, а земелька пером. Помолчим?

Все встали, Головко пихнул Софрона в бок, и они тоже встали. Все смолкло; были только слышны разнообразные шебуршания старичков, продолжающих свое состязание, и какие-то извращенные взвизги Пети, которые все еще боксировал. Через какое-то время все сели. Голос в громкоговорителях сказал:

- Итак, уа, продолжаем! Старички занимаются главным из всех дел!.. Израиль вышел в конец!..

Головко ухмыльнулся и тут же посмотрел на Израиля, который, пошатываясь, взмахивая руками, медленно двигался в сторону детской горки, нащупывая перед собой путь правой ногой, и лишь затем делая осторожный шаг. Какой-то истошный голос сверху завопил:

- Изра-иль!.. Изра-иль!..

- Это вы наколдовали! - возмущенно воскликнул Софрон.

- Еще ничего не известно, - довольным тоном проговорил Головко. - Все происходит так, как должно происходить.

- Ах вот оно что! - крикнул Софрон, и в это же время, взмахнув как обычно левой рукой, Израиль ударился о детскую горку. Он ойкнул, остановился и стал дуть на руку. Стадион заревел, все опять встали как при известии о смерти Пафнутия, и торжественный голос отчетливо произнес:

- Победил Израиль!!!

- Уа!!! - раздалось вокруг.

- Вот блин, - прошептал Жукаускас.

- Дорогой мой, - сказал продолжающий сидеть на своем месте Головко, - неужели вы не чувствуете истинной прелести воплощенной в реальности глупой символики, дразнящей петушащихся индивидов, когда они этого хотят, и не означающей ровно ничего больше самой себя?! Вам ведь понравилось это выступление старчества? У нас ведь в Якутске они сидят по углам, да по домам престарелых?

- Надоело все, - пробурчал Софрон.

- Сколько времени? - спросил Головко. - Не правда ли, занятная раса в этом Мирном живет, не правда ли, смешная?

- Времени полно. Надоело, не хочу в магазин, не хочу в бар. Ну это все в попочку, я уже хочу назад. А как считаете вы?

- Я хочу посадить дерево, - сказал Головко.

- Я не думаю, что это трудно, - проговорил Софрон Жукаускас и тут же направился к выходу из стадиона, где уже толпилось большое число самых разнообразных людей. Обернувшись, он увидел, как улыбающемуся Израилю длинный человек в лиловом плаще вещает на шею большую золотую медаль, и все хлопают вокруг. И он отвернулся, и пошел вперед, а за ним шел Абрам Головко, и солнце сквозь облако освещало этот город в стране, и его людей; и эта история, словно устремленный к победе старик, продолжала свое движение.

Замба восьмая

- Вам ведь не безразлична вся наша величайшая Якутия и прекрасная тайга? - спросил Павел Амадей Саха, одетый в блестящий голубой костюм.

Они сидели в полутемном баре <Порез> за круглым белым столиком и пили пиво. Громко играла примитивная музыка и сверкали какие-то лазерные блики, высвечивающие полуголые тела длинных женщин, танцующих в кружок в центре бара, и отражающиеся матовым светом на большом лбу Саха, который от этого ритмично мигал, словно сломанная трубка неонового светильника. И когда включалось что-то специальное, пробегали целые световые пузырьки - радужные зайчики - струящиеся по креслам, стенам и столам, и проносящиеся также по уверенной фигуре сидящего напротив Абрама Головко, делая его похожим на ангельское существо, прибывшее с небес или звезд, и переполненное своей прекрасной добротой и яркой энергией. Софрон Жукаускас тоже был здесь, и пил жиздру со льдом, наслаждаясь умиротворительным весельем, царившем в этом месте, и не желая ничего говорить. Головко отхлебывал пиво и презрительно окидывал взглядом худую блондинку, стоявшую у стойки.

- Вы не понимаете моих словечек?! - выкрикнул Павел Амадей, стараясь перекричать музыку. - Вы ж должны сражаться за якутскую идею?!

- А ты здесь танцевать будешь?.. - рявкнул Головко, нагло улыбнувшись блондинке.

- Так вы танцуйте! - сказал Саха. - Я ж вас привел для этого!

- Не хочу, - твердо заявил Абрам, не смотря более на блондинку. - Плевать я хотел на этот мир!

- На Мирный?

- И на Мирный.

- Чего это он? - спросил Саха.

- Он хочет создать Великий Израиль, включив в него Якутию, - сказал Жукаускас. Павел Амадей Саха замолчал, потом достал сигарету и громко засмеялся.

- Но это ведь чушь, бред!..

- Как и все остальное, - решительно сказал Головко, залпом допивая пиво: - Впрочем, я все время шутил. На самом деле я готов умереть во славу Якутии. Я могу осуществить <пиф-паф> во имя якутское. Я согласен сделать <хрясь-хрясь> ради будущего счастья всей Якутии. Ибо Бог есть Якутия.

- Уа! - крикнул Саха, хлопая в ладоши. - Я знал, что вы - прекрасны! Эй, половой, несите пива!

Через три минуты подскочил услужливый человек в розовом фартуке и выставил три огромных кружки пива.

- Мне бы жиздры, - нерешительно проговорил Софрон.

- На здоровье! - обрадовался Саха. - Только смотрите! Вам сегодня лететь! А завтра придется трудно. Поэтому пейте. И танцуйте! Но будьте осторожны! Вот так! На-на!

- Перестань верещать, - грубо сказал Головко.

- Да будет вам... - обиженно буркнул Павел Амадей Саха.

- Глупая у вас, дурацкая, сытая реальность, - злобно проговорил Головко. - Вы, гады, продали все наши алмазы и кайфуете тут, а мы мерзнем и воюем. Ничего - если мы победим, конец вам. Закончится ваше солнце и всякие интегральные прятки глухих старичков!

- Слепоглухонемых старичков, - поправил Жукаускас.

- Какая разница?! Они тут, падлы, наши с тобой алмазы пропили и пропидорасили!

- Да! - крикнул Софрон.

- Да вы что?.. - пораженно сказал Павел Амадей Саха. - Я вообще художник и поэт, при чем тут я?

- Какой ты там поэт!.. - мрачно воскликнул Абрам, допивая свое пиво. - Ну, прочти свое стихотворение.

- Ну, хорошо, - сказал Саха. - Пук-пук.

- Это что, стихотворение?

- Да.

Головко хлопнул себя рукой по ноге и громко рассмеялся, так что даже брюнетка в красном лифчике обернулась на него.

- Такое стихотворение и я могу написать: пись-пись.

- Ну и что? - спросил Саха. - Разве смысл творчества в единичности, уникальности данного произведения искусства? Это ведь как раз уже было неоднократно, такой подход давно устарел. Сейчас существует другое письмо, основанное на расхожести, тривиальности, глупости и безличности. Стих, который я вам сказал, есть истинно смиренное творение: он даже не является текстом, даже не заставляет обратить на себя внимания, даже не позволяет подумать о себе, как об искусстве. Такой стих есть пример стремления к абсолютной незаданности, несмоделированности, контрдетерминизму, чего, кстати, всегда и добивалось истинное искусство. Если дадаисты, культивируя всяческую дребедень, были забавны и смешны, то этот стих настолько глуп, что не может быть ни смешным, ни забавным. Вообще, в искусстве ведь главное не искусство, а его понимание, поэтому правильное понимание этого недо-текста и является его до-сотворением воспринимающим индивидом, даже если этот индивид и не воспринял его, - и прежде всего, когда он не воспринял его. Всегда, конечно, остается аргумент, что это просто-напросто лишено таланта, бездарно, но вопрос о таланте также уже давно не входит в парадигму современного искусства. Еще отец Шри Ауробиндо убедительно нам показал, что талант можно просто развить, и что каждое гениальное, либо талантливое озарение, рождающее искусство, есть всего лишь один из духовных уровней, кстати, далеко не самый высший. Да и задача-то заключается в низведении света вниз, а не в достижении уже неоднократно достигнутых эмпиреев. В этом смысле мой <пук-пук> есть духовный фонарь, освещающий бездны бессознательного и животного, своего рода искра божественного, вспыхивающая астральным огнем в мрачных глубинах метафизического подполья.

- А мой <пись-пись> - это, наверное, ангельский луч, озаряющий бренные ужасы физиологического ада? Так, что ли? - насмешливо спросил Головко.

- Почему бы и нет, - гордо сказал Павел Амадей Саха. - Важно ведь не то, что вы создали, а как вы это назвали. Предположим, если вы говорите, что <пись-пись> - это космическая ракета, летящая к Венере, то это так и будет.

- А если я скажу, что <пись-пись> - это алмаз?

- Значит, это алмаз.

- Ну и где же этот алмаз?! - возмущенно воскликнул Головко.

Павел Амадей Саха посмотрел по сторонам и начал прикладывать палец к губам, строя при этом противные рожи.

- Тихо... - сказал он. - Они действительно кончились, но это тайна.