Ханс Браннер - Супружество

• Название: Супружество
• Автор: Ханс Браннер
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991

Рассказы Ханса Кристиана Браннера, посвященные взаимоотношениям между мужчиной и женщиной и между взрослыми и детьми, создали писателю заслуженную славу мастера психологической новеллы.

---

– Это крошка Биргит,-сказал Брёндум. – Живет по соседству со мной. Что, Биргит, будешь сегодня мятные леденцы покупать?

– Нет, – звонким детским голоском ответила Биргит. И показала листок, на котором мать записала ей, что надо купить.

– Раз так, я сам куплю мятные леденцы, – сказал Брёндум. – Дайте-ка мне леденцов на двадцать пять эре!

Втроем мы смотрели, как хозяин взвешивает товар. Потом Брёндум спрятал красный бумажный кулек в карман пальто. Биргит робко поглядывала то на карман, то на лицо учителя, но тот, словно уйдя в свои мысли, хмуро глядел в одну точку. Вдруг он хмыкнул злорадно:

– Хе, хе, думаешь, я купил леденцы для тебя? Глупая девчонка! Нет уж, сначала мы Йоханнеса угостим, он постарше тебя!

Биргит глядела, как он угощал меня леденцами. Затем и ей тоже выдали леденец. После этого Брёндум снова спрятал кулек. Биргит следила за движением моих губ, и я смотрел, как она работает ртом.

– Ты грызешь свой леденец, – сказала она, – а я нет. Вот, гляди, мой совсем еще целый! Видишь? – Она вынула изо рта леденец, потом быстро сунула его назад.

– Это еще что? – неожиданно вскрикнул Брёндум. – Куда подевались мои леденцы? – Он поискал в карманах, но так и не нащупал кулька. В конце концов он отыскал его в корзинке у Биргит. – Это еще что за новости? Никак, ты забрала мои леденцы?

Девочка рассмеялась:

– Да не брала я их. Ты сам подбросил их ко мне в корзинку.

– Какая нахальная девчонка! Ладно, раз уж ты отняла у меня кулек, так оставь себе. А у меня теперь, значит, ничего нет…

Голос его затих, он стоял, как нищий.

– Что ты, – сказала Биргит, протягивая ему кулек. – Да не брала я у тебя леденцы! На, возьми. Они же твои.

– Нет! – сурово отрезал он. – Теперь я их не возьму. И слушать не хочу. Оставь их себе.

Но девочка обхватила его руками и прижалась щечкой к его пальто.

– Ох ты,– сказала она,– всегда ты даришь мне леденцы! За что ты мне их даришь?

И опять он грозно выкатил белки, как взбесившаяся кобыла.

– Пусти! – сказал он. – Отстань! – Брёндум оттолкнул девочку. Отряхнул пальто. – Возьми свои леденцы и убирайся.

Биргит перепугалась, личико ее задергалось.

– Плакать-то к чему? – сказал Брёндум. – Совершенно незачем плакать.

– А я вовсе и не плачу! – упрямо возразила девчушка.

Мы молча постояли у прилавка. Хозяин складывал покупки в корзинку Биргит. Кулек с леденцами оказался сверху. Мы смотрели, как снуют руки лавочника. Приняв от него корзинку, Биргит быстрым движением отбросила красный кулек назад на прилавок.

– А ну возьми леденцы! – приказал Брёндум.

– Нет, – сказала девочка. – Не возьму.

Брёндум скрипнул ботинками. Занес над головой ребенка грозную длань.

– Возьми леденцы, я сказал!

Биргит пригнулась, ожидая удара, но удара не последовало. Грозная длань, однако, по-прежнему висела над ней. Девочка медленно сморщила личико и зарыдала. С громким ревом сдернула она с прилавка кулек и, испуганно втянув голову в плечи, худенькая, тонконогая, выбежала из лавки.

– До свиданья, Биргит,– сказал Брёндум, но она не ответила, лишь прощально затренькал дверной звонок. Тоненькая фигурка с высоко поднятыми остренькими плечиками нырнула во тьму.– Ха! – сказал Брёндум. – Вот шальная девчонка.

Но теперь он снова смотрел кротко и, казалось, не мог даже пошевельнуться в своем тяжелом черном пальто, оттопыренном на животе поверх бутылки.

– Нда, – наконец спохватился он, – мне, пожалуй, пора…-Но все так же не уходил и смотрел, как я покупаю коробку шоколадных конфет, большую белую коробку с голубым шелковым бантом. Он стоял, разглядывая коробку.

– Ты что, домой ее повезешь, Йоханнес? – спросил он.

– Да, – сказал я. – Я отвезу ее домой.

Он вновь покачал головой, отрешенно и безнадежно. Было ясно: я веду себя все глупей и глупей, заваливаю по глупости тот экзамен, где он, увы, бессилен мне помочь. Что такое коробка с голубым шелковым бантом, как не ошибочный, жалкий, нелепый ответ на очень трудный вопрос? Я и сам это понимал. Торопливо уложив конфеты в рюкзак, я завязал его.

– Как ты думаешь добираться домой?– спросил Брёндум. – Уже последний поезд ушел.

– Придется в гостинице заночевать, – ответил я.

Он задумался над моим ответом, а я тем временем расплачивался за покупку. Я заметил, что он оглядывает меня с головы до ног.

– В таком виде тебе нельзя в гостиницу, – сказал он, – ты же промок насквозь. Лучше уж пойдем ко мне, у меня и просушишь одежду.

– Спасибо,– сказал я и снова поклонился ему,– с удовольствием. Я все ему расскажу, думал я, расскажу ему про развод. Надо же мне

хоть с кем-то об этом поговорить. Наверно, он ужас как рассердится на меня, но ничего, пусть сердится…

Такие мысли проносились у меня в голове, когда мы вдвоем выходили из лавки под треньканье звонка. Но Брёндум тут же повернул назад и захлопнул дверь.

– Это Йоханнес,– сказал он хозяину про меня, – представляете, он женат и живет теперь в Копенгагене. Вы помните, конечно, Йоханнеса?

– Нет, – сказал хозяин, – господина этого я не помню.

– Господин, говорите вы! – воскликнул Брёндум. – Какой он господин – просто глупый мальчишка. Он же у меня в школе учился – когда еще под стол пешком ходил!

И показал рукой, какой я был маленький.

– Понятно, – сказал хозяин лавки.

Брёндум снова распахнул дверь, и звонок затренькал. Учитель замешкался у порога, уйдя в свои мысли, а звонок дребезжал, дребезжал…

– Представляете, – гнул свое Брёндум,– мальчишка этот, Йоханнес, пешком сюда пришел. Под проливным дождем. А сейчас он пойдет ко мне – просушит у меня одежду.

– Понятно, – сказал хозяин.

Когда мы вошли в парк, дождь почти совсем перестал, и в макушках высоких черных деревьев гудел ветер. Я узнал этот долгий, протяжный гул, созвучный необузданным моим надеждам; гул летел через моря, через все города и страны, созвучный грядущим моим летам, победоносным летам мужчины. Казалось, лишь мгновение назад слушал я этот гул – и вот сорокалетним школьником семеню за учителем, этакий пай-мальчик в свой чуть ли не смертный час.

Я все ему расскажу, снова подумал я, расскажу, что с недавних пор вместо людей вижу рыб. Хожу по улицам и везде вижу рыбьи глаза, в гостях сижу и смотрю в свой бокал, гляжу, как со дна поднимаются пузырьки, слышу, как позвякивают кусочки льда, и сквозь стекло мой взгляд проникает в рыбий мир: здесь черные рыбины и белые, полосатая рыба-тигр, здесь плавает, извиваясь, рыба-телескоп с выпученными глазищами, – теперь и у меня самого кожа белая, как рыбье брюшко.

А по утрам мы с женой оба молчим. Прежде мы болтали и смеялись, смеялись, а теперь вот молчим. Так у нас теперь повелось. И в разгаре дня мы все так же молчим, сидим вдвоем за столом и не пророним ни слова, а встретимся взглядами – будто искра безумия полыхнет, но ведь когда-то в наших жилах бурлила кровь и мы с ней были одно. Но теперь у нас зашла речь о разводе. Развестись ли мне, господин Брёндум? Или обратиться в рыбу и говорить по-рыбьи и по-рыбьи смеяться и поедать других рыб?

– А ну, Йоханнес, – вдруг заговорил учитель, – назови-ка мне годы правления Вальдемара Победоносного!

– Не помню, – признался я. – Мы так давно это проходили. Но я непременно все выучу, господин Брёндум!

– Ладно уж, Йоханнес, – отозвался учитель, – ты и прежде был не из шустрых, хоть и славный парнишка. Потому-то я всегда защищал тебя на наших учительских советах. «Йоханнес совсем не глуп, – говорил я, бывало, – просто он думает не спеша. Я его классный наставник, мне ли его не знать». Запомни, Йоханнес: я всегда тебя защищал.

– А я и так помню, – сказал я. – Помню, в самый первый раз когда пришел в школу, я не смел войти в зал, где ученики хором пели псалмы. Я остался за дверью, совсем один. Но тут появились вы, вы взяли меня за руку и ввели в зал. И все время, пока другие пели, вы стояли рядом и держали меня за руку. Помните?

– Правда? – удивился он. – Нет, этого я не помню. Совсем-совсем не помню. Значит, говоришь, я за руку тебя держал?

Он добродушно бубнил, казалось, рядом со мной бредет во тьме косматый медведь и под лапами его шуршат сухие листья. Он рос у меня на глазах, раздавался и вширь и вверх, а я смотрел на него, закинув голову, смотрел на серое его лицо. Как тогда за утренней молитвой. Я и теперь с радостью уцепился бы за его руку, только не смел.

Парк поредел, вдали за стволами деревьев мерцал красноватый отсвет. Это догорало мое детство, неизжитое, но уже далекое. Снова меня сморила усталость. Из тьмы выступил черный силуэт школы. Господин Брёндум жил прямо напротив школы, и тихим проулком мы прошли к его дому. Старый домик этот весь зарос плющом, и на фронтоне серым крестом среди черных квадратов виднелось глухое окно. Однажды в новогоднюю ночь под этим самым окном нас собралось трое мальчишек, мы долго шушукались: затеяли снять с петель калитки в садах и утопить их в парковом озере, но, как дошло до дела, среди нас не нашлось охотника снять калитку учителя Брёндума. Мы долго шепотом препирались во тьме, но так и не исполнили своей затеи. Все это разом вспомнилось мне, когда я вошел в ту самую калитку и свет уличного фонаря выхватил из мрака глухое окно.