Лене Каабербол - Опасное наследство

• Название: Опасное наследство
• Автор: Лене Каабербол
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Детская фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01581-5

А что если представить себе страну, где люди научились обходиться без совести? Сказочную страну, неведомо где лежащую.

Датская писательница Лине Кобербёль придумала именно такую страну. Но удивительное дело, в конце концов оказалось, что даже сказочным героям без совести ни туда и ни сюда. И тогда по воле писательницы в этой стране появилась женщина по имени Мелуссина. Один взгляд Мелуссины пробуждал совесть в самых закоренелых злодеях, и эту способность унаследовала ее дочь – Дина.

Но не надо думать, что с этим чудным даром Дине живется легко и весело. Ведь никому не хочется, чтобы выплыли наружу те грехи и грешки, которые каждый норовит скрыть от чужих глаз. Никто не хочет, чтобы совесть мешала ему жить спокойно.

Вот и злодей Дракан, что живет далеко за горами, думает так же. Он заражает людей бессовестностью, как чумой, и все новые и новые злодеи идут служить ему. Он даже покупает детей и делает их своими рабами. И вот тут уж не обойтись без Пробуждающей Совесть. Мелуссина и ее дочь Дина пускаются в путь…

---

– Да, господин!

Саша отложила гребень на маленький лакированный столик рядом с креслом. Там стояли остатки вечерней трапезы: обглоданный цыпленок и темно-алое вино на дне бокала. И тут же у меня свело живот. Может, и прежние судороги были от голода, а не от страха.

– Я послал грамоту своему кузену, Драконьему князю, – продолжал Вальдраку. – У него, пожалуй, другие расчеты на тебя, но он человек занятой, и мы не станем ждать от него немедленного ответа. А пока – ты моя! Время здесь может оказаться для тебя весьма благоприятным, вспомни хотя бы ту горницу, где тебя поселили. Никчемность, безделье я караю жестоко, но я щедрый господин для тех, кто мне верно служит. И может статься, я смогу замолвить за тебя доброе словечко моему кузену. С твоей стороны будет умно, коли ты станешь служить мне, Дина! И это пойдет на пользу твоему маленькому высокогорскому дружку, что сидит в подвале.

Для чего все эти уговоры? Чего ему от меня надо? И эти его уговоры показались мне страшнее угроз, на которые он был так падок.

– Ты хочешь что-то сказать, Дина? – Я покачала головой.

– Давай говори! Я разрешаю! – Я откашлялась:

– Для чего я вам, мессир Вальдраку? Никогда в жизни я не подумала бы величать его «господин», словно он был единственным господином в этом мире.

– У тебя есть нечто весьма редкое, у тебя есть несравненное оружие – твои глаза и твой голос, и тот, кто отказывается от этого оружия, не пустив его в ход, тот безнадежный олух.

Оружие? Вот как он это понимает! Матушка называла это «дар», и, хотя я некогда полагала его скорее проклятием, я чувствовала, что права она. Я не спросила, какие виды на меня у Дракана. Я боялась того, что я и сама могу хорошенько их вычислить.

Сандор вошел в зал вместе с одной из девочек-воробышков, по-прежнему одетой в серо-коричневое рабочее платье, но уже без головного платка. То была девочка с торчащими во все стороны каштановыми волосами. Я узнала ее, она показывала язык одному из мальчишек. Она казалась скованной, боязливой и вместе с тем дерзкой.

Сандор толкнул ее, и она присела пред Вальдраку, но присела ровно настолько, чтобы не казаться дерзкой.

– Подойди ближе, детка! – нетерпеливо произнес Вальдраку. – Как тебя зовут?

– Лайса!

Сандор снова толкнул ее локтем, и она пробормотала:

– Господин!

– Дурная слава идет о тебе, Лайса! Дошло до меня, что ты опаздываешь, поешь и небрежна в работе, и ты – всего-навсего ткачиха – не раз нагло вела себя с мастером!

– Я выполняю свою работу… господин!

И снова слово «господин» прозвучало с легким опозданием.

– Ну, это мы еще посмотрим. Покорная ли ты и работящая, или же ты и вправду скандалистка – это мы предоставим, пожалуй, решить Дине.

– Мне?

Слово сорвалось у меня с языка.

– Лайса! Посмотри Дине в глаза.

Так вот что он имел в виду под словом «оружие». Ему надо, чтоб я заставила немного дерзкую и наглую девчонку устыдиться, что она пела во время работы!

Лайса всего лишь смутилась с виду. Она ничуть не подозревала, что ждет ее, стоит мне сделать, как он велит.

Мне хотелось сказать, что дар Пробуждающей Совесть совсем не для того, но мановением руки он остановил меня:

– Вспомни, что я говорил о хороших и дурных слугах, Дина. – Он положил руку на опоясывающую его цепь. – Исполняй свой долг. Я охотнее вознагражу, нежели покараю!

Перед моими глазами возникла спина Тависа, испещренная кровавыми полосами, и я вспомнила, как он плакал в ту ночь.

– Глянь на меня, Лайса! – сказала я, и в моем голосе не было и намека на звучание голоса Пробуждающей Совесть.

Но она все же посмотрела на меня. Она ведь не знала, что лучше этого не делать.

Наши глаза встретились. Ее передернуло, и она быстро отвела взгляд в сторону. Но Вальдраку кивнул Сандору, тот положил свою тяжелую руку на ее затылок так, чтобы она не могла вертеть головой. Ее глаза блуждали из стороны в сторону, а потом она их прищурила.

– Выполняй свой долг, Дина! – тихо произнес Вальдраку, снова перебирая цепь руками.

«Прости меня, Лайса, – подумала я. – Прости. Но если я не сделаю этого, он изобьет цепью Та-виса».

– Глянь на меня, Лайса!

Стоило огромного напряжения сил обрести нужное звучание голоса. Обычно это приходило почти само собой, да только не в этот раз. Я чувствовала, как капли пота выступили у меня на лице и под мышками. Мой голос чуточку дрожал, а таким, как необходимо, не стал вовсе. Однако и этого было достаточно. И картины, и видения запестрели меж нами, картины того, что вспоминала Лайса…

– Иди прямо домой с остатком денег, Лайса, девочка моя…

Мать Лайсы ходила взад-вперед с плачущим и кричащим сосунком – младшим братиком Лайсы…

– Ну разве он не прелесть? – говорили все кругом.

Но она-то в нем ничего прелестного не видела. С одного конца извергал он рев и отрыжку, с другого – нечистоты. Где тут прелесть?

А мать, вечно усталая, не в силах была так много работать, и Лайса ходила постоянно голодная, а все из-за этого маленького грязнули.

– Иди прямо домой…

Но на базаре стояла женщина, которая пекла блины, политые густым золотистым сиропом. Лайса же была голодна, а запах блинов витал в воздухе, так что у нее слюнки текли.

«Только один, – думала Лайса. – Только попробовать».

И вот деньги кончились, а она не купила муку и сало. И тогда ничего другого не оставалось, как только выбросить кошелек и немного поцарапать коленки.

– Они пихнули меня так, что я упала, мама, да и удрали с деньгами!

Но ей все-таки досталась разок пощечина, так как мать была усталая, грязнуля ревел, а ее младшая сестренка хныкала от голода, а блины, будто тяжкий свинцовый ком, лежали в животе Лайсы…

Я закрыла глаза, и поток видений оборвался. Что-то билось и дрожало у меня в голове, и казалось, что меня вот-вот вырвет. Однако же Лайсе было еще хуже. Она рыдала так, словно ее хлестали кнутом, и обещала снова и снова быть послушной. Она-де никогда больше этого делать не станет. И Вальдраку, никакого понятия не имевший о том, что она говорила об украденных блинах и маленьких голодных детях, только улыбался и говорил, что это, дескать, хорошо и она может теперь идти.

Все еще плача, она, пятясь, словно не смея повернуться к нам спиной, вышла из зала. Она сунула руки под передник, и я хорошо знала, что они там делали. Скрытно, под тканью, она сложила указательные пальцы крестом – ведьмин знак, который должен уберечь от дурного глаза. Это ни капельки не помогало против такой, как я, но где ей было это знать!

Я видела, что ныне она куда больше боится меня, чем Вальдраку, и от этого меня тошнило еще хуже. Но что мне делать? Либо она, либо Тавис, а она, что ни говори, рыдала из-за того, что натворила. А коли Вальдраку еще раз ударит цепью Тависа, это будет из-за того, что натворила я.

Вальдраку ласково положил руку мне на голову и погладил мои волосы, мои невероятные волосы. Я охотней согласилась бы на паука в волосах, но не посмела стряхнуть его руку.

ДИНА Подмастерье из кузницы

«Господин ждет тебя в Мраморном зале!»

То были слова, которые я возненавидела. Всякий раз, когда я их слышала, руки мои леденели, а живот схватывали судороги, превращая его – в маленький комок.

Прошло уже девятнадцать дней после того, как Вальдраку заставил меня испытать мой взгляд на Лайсе. Девятнадцать… я считала их крайне старательно. И в эти девятнадцать дней ежедневно, а порой два или три раза на дню находился тот или иной бедняга, вызвавший недовольство Вальдраку. Тогда меня призывали в Мраморный зал или же в кабинет хозяина, и, покуда Вальдраку жадно взирал на происходящее, я, хочешь не хочешь, заставляла беднягу плакать, мучиться от угрызений совести и молить о милости. Хозяину было одинаково безразлично, стыдились ли они того, что привело их в немилость, или же чего-то совсем другого. Для него важно было видеть, как они раболепствуют, и хнычут, и вымаливают дозволить им уйти. Тогда он улыбался, гладил меня по голове и бахвалился перед Сандором:

– Какие силы! Ну не бесподобно ли! Верно, Сандор? Малышка девчонка, а может одним взглядом принудить взрослых парняг упасть на колени! Поистине редкую птицу мы поймали!

Взрослых парняг теперь бывало не так уж и много. Большей частью приводили детей из ткацкой или из оружейной, которые, как Лайса, «небрежны в работе» или, по мнению Вальдраку, недостаточно расторопны или же недостаточно сильны. Однажды то были две женщины, которые жаловались, что один из станков в ткацкой сломался и на нем опасно работать. А еще как-то вечером – один избитый бродяга, которого Сандор нашел наверху возле оружейной, где несчастный пытался спрятаться в одном из дровяных сараев. Его они обозвали «лазутчиком и предателем», а Вальдраку ударил его той самой проклятой цепью, бил так, что вся спина бродяги была окровавлена. Но хотя он смотрел мне в глаза и слезы сбегали по жестоко изувеченному лицу, он твердил лишь чепуховые стишки и детские считалки. А потом он потерял сознание, так что Сандору пришлось его унести.