Александр Бушков - Тайны смутного времени

• Название: Тайны смутного времени
• Автор: Александр Бушков
• Жанр: История
• ISBN: 978-5-373-01438-0

Внимание. Ввиду отсутствия бумажного оригинала отсутствуют пояснительные части сносок. Если у Вас имеется бумажный оригинал, просьба отредактировать данный fb2-файл в соответствии с ним.

---

О «готовности» России к Первой мировой войне авторитетно может поведать А.И. Деникин: «Положение русских армии и флота после японской войны, истощившей материальные запасы, обнаружившей недочеты в организации, обучении и управлении, было поистине угрожающим. По признанию военных авторитетов, армия вообще до 1910 г. оставалась в полном смысле слова беспомощной. Только в самые последние перед войной годы (1910 – 1914) работа по восстановлению и реорганизации русских вооруженных сил подняла их значительно, но в техническом и материальном отношении совершенно недостаточно. Закон о постройке флота прошел только в 1912 году. Так называемая «Большая программа», которая должна была значительно усилить армию, была утверждена лишь… в марте 1914 г. Так что ничего существенного из этой программы осуществить не удалось: корпуса вышли на войну, имея от 108 до 124 орудий против 160 немецких и почти не имея тяжелой артиллерии и запаса ружей».

В числе главных причин этого Деникин называет «нашу инертность, бюрократическую волокиту, бездарность военного министра Сухомлинова – «совершенно невежественного в военном деле».

Ситуация усугублялась еще и тем, что русская армия то и дело шла в наступление совершенно не подготовившись – поскольку союзники, терпевшие поражение за поражением, панически просили помочь, и полк за полком ложился костьми, спасая «цивилизованных» французов и англичан…

По исконному российскому обычаю, когда дела шли плохо, вместо критического и беспристрастного анализа в пожарном темпе выискивали «изменников» и «супостатов». Иная клевета, родившаяся в начале Первой мировой, не умерла до нашего времени…

И советские историки, и антисоветски настроенные эмигранты частенько прохаживались в адрес «изменника и предателя» генерала Ренненкампфа, якобы главного виновника сокрушительного поражения армии генерала Самсонова в Мазурских болотах. Главный упор, как легко догадаться, делался на немецкое происхождение Ренненкампфа – других доказательств попросту не было.

Однако А.И. Деникин дает совершенно иную картину событий, безоговорочно реабилитируя Ренненкампфа, к которому относился с большим уважением, и возлагает вину на самого Самсонова, допустившего ряд серьезнейших промахов. И нашедшего в себе силы застрелиться после гибели своей армии…

Кстати, в одном из крупных поражений русских войск в Карпатах был прямо повинен генерал Брусилов, но впоследствии, уже служа у красных, свалил все на генерала Корнилова, прекрасно понимая, что опровергнуть его ложь никто не в состоянии…

Принято считать, что к Февральской революции положение на фронтах наладилось. Больше стало пушек, снарядов, другой военной техники. В подтверждение любят цитировать и Черчилля, и Деникина.

Все так. Однако при этом упускается из виду одна простая вещь: готовность к успешному продолжению военных действий вовсе не означает автоматически, что в государстве все благополучно, что оно здорово. Лучше всех в Европе в 1939 г. к большой войне оказалась подготовленной Германия – но свидетельствует ли это о здоровье государственного организма и нации? Скорее наоборот…

Воз увяз в трясине. Монархия в феврале рухнула. Многозначительная деталь: петербургский градоначальник генерал Хабалов, которому было поручено подавить беспорядки, даже не в состоянии был напечатать увещевающие воззвания. С превеликими трудами выпустив несколько экземпляров листовок, послал городовых наклеить их «где-нибудь». Дальше ехать некуда… Шульгин писал: «Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя было найти несколько сотен людей, которые бы сочувствовали власти… и даже не в этом… Дело было в том, что власть сама себе не сочувствовала. Не было, в сущности, ни одного министра, который верил бы в себя и в то, что он делает» [38].

Ставка Николая на бездарности ничем другим закончиться и не могла… Столыпин сказал однажды: «Никто не может отнять у русского государя священное право и обязанность спасать в дни тяжелых испытаний богом врученную ему державу». Но дело как раз в том, что Николай сам, добровольно, снял с себя это право. «Отрекся, как роту сдал», – не без брезгливости замечает Шульгин.

Можно, конечно, сваливать все на измену командующих фронтами. В самом деле, все они, поголовно, на вопрос о желательности отречения ответили положительно: великий князь Николай Николаевич (Кавказский фронт), генерал Брусилов (Юго-Западный фронт), генерал Эверт (Западный фронт), генерал Сахаров (Румынский фронт), генерал Рузский (Северный фронт), адмирал Непенин (командующий Балтийским флотом). Колчак, командующий Черноморским флотом, от посылки аналогичной телеграммы воздержался, но с мнением других «согласился безоговорочно», как и начальник штаба Ставки генерал Алексеев*.

Но возникает другой вопрос: смогли бы высшие военные чины столь легко отречься от императора, с которым связывали бы хоть какие-то надежды?

Вряд ли. Просто-напросто ничтожный «Ники» потерял всякий авторитет. Вдумайтесь: никто не выступил в его защиту. У Людовика XVI, по крайней мере, нашелся полк швейцарцев и несколько десятков дворян, открывших ружейный огонь по рвущимся в Тюильри восставшим. Две-три сотни человек все же выступили с оружием в руках.

У Николая не было и этого. Мэсси, правда, упоминает о некоем «преданном эскадроне кавалергардов», якобы двое суток скакавшем по снежному бездорожью из Новгорода на защиту царя и династии, по это больше похоже на одну из тех легенд, что в избытке сопровождают любое крупное историческое событие…

Все бросили. Все оставили. Морис Палеолог отмечает: «Одним из самых характерных явлений революции, только что свергнувшей царизм, была абсолютная пустота, мгновенно образовавшаяся вокруг царя и царицы в опасности. При первом же натиске народного восстания все гвардейские полки, в том числе великолепные лейб-казаки, изменили своей присяге верности. Ни один из великих князей тоже не поднялся на защиту священных особ царя и царицы: один из них не дождался даже отречения императора, чтобы предоставить свое войско в распоряжение инсуррекционного правительства*. Наконец, за несколькими исключениями, тем более заслуживающими уважения, произошло всеобщее бегство придворных, всех этих высших офицеров и сановников, которые в ослепительной пышности церемоний и шествий выступали в качестве прирожденных стражей трона и присяжных защитников императорского величества» [39].

И тут же французский посол приводит мнение некоей русской «госпожи Р.»: «Да это он нас покинул, он нас предал, он не исполнил своего долга, это он поставил нас в невозможность защищать его. Не его предали родня, гвардия и двор, а он предал весь свой народ».

Оставшаяся для нас загадочной «госпожа Р.» была права. Бездарный, жалкий, трусливый Ники предал свой народ – и тем, что отрекся с вопиющим нарушением существовавших тогда законов о престолонаследии. И тем, что культивировал возле себя таких же бездарей, как сам. И тем, что оставался глух к любым попыткам объяснить ему истинное положение дел…

Остались подробные записи о беседе с царем монархиста Родзянко, прямо заявившего Николаю: «Никакая революционная пропаганда не может сделать того, что делает присутствие Распутина в царской семье. Влияние, которое Распутин оказывает на церковные и государственные дела, внушает ужас всем честным людям. А на защиту проходимца поставлен весь государственный аппарат, начиная от верхов Синода и кончая массою филеров… Явление небывалое!»

Царь отделался по своему обыкновению пустыми фразами. Как обычно. Он предал Столыпина, он предал Кутлера, предал Витте, пригрел у трона тобольского конокрада… Более ничтожной и пустой личности на троне Российской империи еще не бывало.

Потом начали предавать его. 10 апреля 1917 г. последовал холодный полуофициальный ответ английского министерства иностранных дел Керенскому, пытавшемуся «сплавить» царя с семьей на берега Альбиона: «Правительство Его Величества не настаивает на своем прежнем приглашении царской семьи». Более того, когда распространились слухи, что Николая с семьей готова принять Франция, английский посол в Париже лорд Френсис Берти срочно отправил письмо в секретариат французского МИД, где о «Ники» и «Алисе» высказался так: «Она должна рассматриваться как преступница или преступная одержимая, а бывший император как преступник за свою слабость и покорность ее подсказкам».

Когда к германскому послу Мирбаху пришли русские монархисты, умоляя вызволить царя из Екатеринбурга, Мирбах преспокойно заявил: «Судьба русского императора в руках его народа. Раз мы проиграли, лучшего мы не стоим. Это старая, старая история – горе побежденному!»

Можно, конечно, яростно обличать подлость и цинизм как британцев, так и германцев (при том, что и британский, и германский императоры были родственниками Николая). С одной стороны, нет никаких сомнений: и те, и другие поступили довольно подло.