Александр Бушков - Россия, которой не было. Гвардейское столетие

• Название: Россия, которой не было. Гвардейское столетие
• Автор: Александр Бушков
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-01541-7

Этот период в истории России можно датировать предельно точно: с 28 января 1725 года, когда умер Петр Великий, до 14 декабря 1825 года, когда картечь Николая I положила конец блистающему и кровавому, веселому и жуткому, романтичному и насквозь обыденному Гвардейскому столетию.

Книга А. Бушкова посвящена не только царствующим особам того времени, но и трубадурам гвардейской вольности, последним, кто попытался воспользоваться старинной привилегией гвардии решать судьбу трона и того, кто на нем восседает…

---

Приехав во дворец, Миних со свойственной ему прямотой в суровых делах ставит вопрос ребром: не станет ли Анна Леопольдовна возражать, если ее сделают правительницей вместо Бирона?

Лесбиюшка, конечно, не возражает, еще бы! Она только лепечет: вы мол, майн герр, поскорее все это делайте, а я, женщина слабая и беззащитная, и знать ничего не знаю, что вы там ажитируете…

Учить ученого – только портить! Миних, глазом не моргнув, едет ужинать к означенному Бирону и уплетает герцогские вкусности, не поперхнувшись. Курляндский временщик, очевидно, что-то такое читает в этих глазах, потому что ни с того ни с сего интересуется:

– Не случалось ли вам, фельдмаршал, предпринимать во время баталий ваших ночные штурмы?

Быть может, он что-то такое задумал и зондировал? Миних отвечает безмятежно:

– Всегда действовал по обстоятельствам, любезный герцог, по обстоятельствам… Благодарствуйте за угощение, час уже поздний, поеду домой почивать…

Но едет он не домой, а в Зимний дворец, где стоят на карауле преображенцы. Берет восемьдесят гвардейцев и направляется с ними ко дворцу регента. Входит в спальню, как к себе домой. Бирон и его жена, узрев этакую неожиданность, начинают орать благим матом:

– Караул!

Что в ту эпоху означало не крик испуга, а конкретный призыв к караулу. Миних безмятежно отвечает:

– Не беспокойтесь, любезный герцог, караульных я много привел… Вам хватит.

Бирон – прятаться под кровать! Адъютант фельдмаршала Манштейн (между прочим, предок того фельдмаршала Манштейна) – ему в рыло! А гвардейцы – добавки! За все хорошее!

И готово дело. Братца регента, Густава Бирона, столь же энергично и в два счета арестовал тот же Манштейн. Другой адъютант Миниха, капитан Кёнигсфельс, столь же непринужденно берет за шкирку кабинет-министра Бестужева-Рюмина, наиболее близкого к Бирону человека, повязанного общими делами. Все совершилось столь молниеносно, что Бестужев понятия не имеет об аресте регента и, полагая в наивности своей, что это Бирон прислал за ним гвардейцев, смиренно вопрошает: господа мои, чем же это я регента прогневил? Ему вежливо отвечают:

– На гауптвахте твой регент. И ты марш туда же… Рюмин!

И никакого сопротивления – одно всеобщее ликование. Потому что гвардия – за, а в этом случае совершенно неважно, кто против…

Миних получает должность первого министра и сто тысяч рублей премиальных. А через короткое время, поскольку ни одно доброе дело не остается безнаказанным, Анна Леопольдовна по наущению Остермана вышибает Миниха в отставку, снимает со всех постов.

А дальше начинается форменная комедия. Правительница и ее муженек, как о том охотно рассказывали мемуаристы, настолько боятся отставного Миниха, что каждую ночь меняют спальню. Они его так страшились, что боялись арестовать и оттяпать голову!

И не подумали, что бояться-то следует в первую очередь царевны Елизаветы Петровны. Шведский посланник Нолькен и французский его коллега Шетарди уже подбросили ей денег для раздачи гвардейцам. К Елизавете прямо-таки с ножом к горлу подступает целая орава. Тут и французский эскулап Лесток, и молодые придворные-русаки: Петруша Шувалов, Алеша Разумовский, Михайло Воронцов. Стращают наперебой: мол, им достоверно известно, что зловредная Анна со своей постельной подружкой Юлианкой надумали запереть Елизавету в монастырь, и больше столь удобного случая не представится…

Елизавета, в конце концов, решается. Триста преображенцев идут за ее санями ко дворцу. Сопротивления – никакого. Все беспрепятственно входят в спальню, где в обнимочку дрыхнут Анна с Юлианой… Приехали!

Брауншвейгскую фамилию – в Архангельскую губернию. Там Анна вскоре умрет, а ее муж еще тридцать лет будет прозябать под строгим караулом. Начинается двадцатилетнее царствование Елизаветы.

Что касается экономики, казнокрадства и набивания карманов, то фавориты Елизаветы, надо сказать честно, оставили далеко позади пресловутую «немецкую клику» Бирона. Сам «ночной император» России, многолетний любовник императрицы Иван Шувалов был царедворцем для своего времени уникальным: не только от любых почестей отказывался, но и копейки в карман не положил. Добрый малый, дружил с Ломоносовым, застолья любил…

Но у него были два братца, и уж эти свой интерес понимали четко. А еще – два брата Воронцовы, Чернышев и Ягужинский. Эта теплая компания, по сути, приватизировала все в государстве, что приносило хоть какой-то доход. Оттяпали у немца Шемберга уральские заводы и вообще подгребли все, что давало денежку. «Инвестиции в производство» они получали из казны, сколько в мешок влезло, как и всевозможные льготы за счет государства, а с конкурентами, сдуру перешедшими дорогу, расправлялись моментально и круто.

Двор в правление Елизаветы жил весело. Честно признаться, лично мне хотелось бы годик покуролесить в столь развеселом обществе. Маскарады, на которых дамам велено было одеваться кавалерами, а кавалерам, напротив, дамами, меня особенно не прельщают, как наверняка и тогдашних господ кавалеров. Правда, сама Елизавета в мужском костюме на полотне Луи Каравака – это, знаете ли, шарман… Хороша была цесаревна!

А как они гулеванили – зависть берет! Вот подлинный исторический документ: «Реестр, коликое число отпускается в день виноградных напитков к столам и в порцию и в протчие места:

Кабинет-секретарю Морсошникову, виноградного вина – 1 бутылка, вотки подделной – 1 графин.

Господину Кондодию (это грек Кондоиди, лейб-медик Елизаветы. – А. Б.) – бургонского – 1 бутылка, красного – 1 бутылка.

Господину Фузантию: ренвеину – 1 бутылка, красного – 1 бутылка. При нем аптекарю: белого – 1 бутылка, вотки гданской здешнего сидения – 1 графин.»

Это – каждый день и за счет казны! Но более всего меня умиляет и вызывает нешуточное восхищение некий неназваный по имени отец-духовник императрицы, коему в день от щедрот государевых полагалось:

«ренвеину – 1 бутылка, мушкателю – 1 бутылка, красного – 1 бутылка, вотки гданской здешняго сидения – 1/2 графина».

Прониклись? Могуч же был организмом отец-духовник, ежели каждодневно истреблял этакую благодать. Богатырь! И есть у меня сильные подозрения, что он к вечеру по русской привычке еще и добавки искал… И ведь наверняка находил!

Весело жили при Елизавете – и шумно. Вот в тихий вечер 26 сентября 1742 г. садовник при Академии наук, немецкий человек Иоганн Штурм чинно принимает гостей у себя в доме. И тут на пороге возникает заплаканная немцева служанка со свежеподбитым глазом и в порванной рубахе. А следом без всяких церемоний вваливается автор фингала, которого собственно сюда и не звали, хотя он и живет по соседству.

Сосед, славный своим буянством, с ходу заявляет, что пирующие здесь немцы злодейски украли у него плащ-епанчу. Один из гостей, лекарь Ингерманландского полка Брашке, степенно ответствует, что люди здесь собрались честные и подобные беспочвенные обвинения им очень даже странны и позорны.

Гость – между прочим, адъюнкт славной Петербургской Академии наук – ему, недолго думая – в зубы! Хватает увесистую деревянную болванку, на которой тогда принято было держать парики, и начинает сим орудием охаживать прочих. Громогласно обзывая супругу хозяина «курвою», и ей – по сусалам! И ее батюшке, переводчику «немецкой камер-конторы» герру Грове – по уху! И бухгалтеру книжной лавки при упомянутой Академии Прейсеру – по репе!

Гости – за шпаги. Господин адъюнкт – свою из ножен! И пошли дуэлировать… Смертоубийств не было, но поцарапанных хватало, в том числе и адъюнкту досталось. Но он не сдавался – шпагой порубил дверь, зеркало разнес в осколочки…

Когда прибежали караульные солдаты, баталия вовсю продолжалась на улице, на вольном воздухе, и добрая половина гостей уже лежала, стенаючи. Караульный приказал буяну сдать шпагу, но адъюнкт и его – в зубы! После чего был подавлен численным превосходством, скручен, связан и торжественно доставлен в помещение, по прихоти архитектора снабженное на окнах крепкими решетками.

А через день его выпустили без всяких последствий. И пошел наш адъюнкт, Михаила Васильевич Ломоносов, как следует похмелиться…

Ага, вот именно. Ломоносов Михаила Васильич, прошу любить и жаловать, любил великий ученый муж по обычаям того веселого времени побуянить всласть. Инцидент с садовником – еще цветочки. Случалось Михаиле Васильичу, забредя в родную академию в подпитии, и господ академиков брать в кулаки, так, что они до-олго пятый угол искали. И максимум, что ему за эти художества бывало – то два месяца под арестом, то лишение жалованья наполовину. Глава академической канцелярии, герр Иван Данилович Шумахер, ломоносовские проказы прикрывал аккуратно, будучи благосклонен к светилу науки, и зная, что столь же благосклонен к нему сам Иван Иванович Шувалов, ночной император.

Не подумайте, я не в укор Ломоносову. Просто-напросто таковы уж были нравы XVIII столетия: академики шпагами рубали чужие зеркала, министры и канцлеры казнокрадствовали самым фантастическим образом, монаршие особы… Начни я рассказывать про тогдашнюю Францию и прочие Гишпании, у иного читателя волосья дыбом встанут…