Александр Зорич - Ничего святого

• Название: Ничего святого
• Автор: Александр Зорич
• Жанр: Фэнтези

---

Александр Зорич Ничего святого

Сначала у Лорчей была отвага.

Стоять спиной к гремящей волнами пропасти, с обломками мечей вместо оружия, и во всю глотку орать наседающим врагам «не сдадимся!» – это было в их духе.

Потом отвага воинов Дома Лорчей вошла в поговорки и превратилась в доблесть.

Воспитанники учили мальчиков не меняться в лице, когда больно, и орать «не сдадимся!» как можно убедительней.

Мальчики вырастали настоящими вояками. Они знали, как подрезать сухожилие пленному, чтобы он мог идти, но не мог сбежать, в каком порядке отступать и что следует говорить, когда сзади – горящий корабль союзников, а что – когда сзади свой брат, с секирами наперевес.

Быть доблестным – значит быть немного актером.

Это когда делаешь вид, что почти не устал после суточной разведывательной вылазки. Или когда говоришь товарищу, истекающему кровью: «Гордость за подвиг сына высушит слезы твоей матери!» Это когда твоим воинам нет разницы – штурмовать замок или грабить обоз – они сделают все с одинаково правильным выражением лица.

Но актерство приедается, вот в чем проблема. Не прошло и трехсот лет, как доблесть Лорчей превратилась в верность Лорчей.

Верность – это когда ты делаешь вид, что актерства вообще не существует, одна только искренность отсюда и до горизонта. «Навеки», «никогда», «лучше смерть, чем предательство» – вот слова тех, кто избрал верность своим образом жизни.

Кому только не был верен Дом Лорчей!

Сначала Лорчи были верны своим принципам, потом – союзническому долгу. После – Империи и лично императору. Сотню лет спустя – Дому Гамелинов, а потом – их заклятому врагу, Дому Пелнов. Не говоря уже о верности идеалам мужества и отваги…

Когда Лорчи сделали верность своей профессией, у них появились деньги.

Оказалось, верным быть выгодно. Нужно только как следует выбирать кому верить, всегда брать хороший задаток и не зевать. А вдруг для доверия больше нет оснований и пора хранить верность кому-то другому?

Вместе с деньгами у Лорчей появились наемники.

Оказалось, что хваленой верности Лорчей можно научить кого угодно. Желательно, правда, чтобы этот ктоугодно был физически вынослив и несентиментален.

Вместе с наемниками у Лорчей появилось свободное время. Они полюбили книги, хорошую посуду, цветущие деревья и духи.

Так Дом Лорчей стал самым утонченным и самым заносчивым Домом Синего Алустрала.

Даром что полы в хмурых замках Лорчей по традиции мели ритуальными метлами из настоящих человеческих волос. Как в те времена, когда Лорчи были отважны.

* * *

Однажды утром, на рынке, Сьёр, молодой аристократ из Дома Лорчей, увидел прокаженного.

На руках прокаженного не хватало пальцев, а на лице – носа.

И смердело от него отвратительно. Так сильно, что даже те прохожие, которые поначалу были не прочь подать калеке, через три шага к миске для подаяний отзывали свои благие намерения назад. Словно в рассеянности, прятали они гроши обратно в кошельки и отворачивали.

У Сьёра охоты подавать не возникало никогда, а значит изображать рассеянность ему было ни к чему. Он оставался таким же, как всегда: хищным, пружинистым и дерганым.

Сьёр зажал пальцами нос и, широко ступая, зашагал к своей цели – публичному дому с милым названием «Прикосновение».

В переулке на северной окраине города, где по традиции все «прикосновения» и «отдохновения» квартировали, путь Сьёру преградил бродяга, который спал прямо поперек дороги.

Через бродягу Сьёру пришлось переступить.

У лежащего были грязные сивые патлы и длинные желтые когти. От его платья несло рыбой – в нагрудном кармане лежала четвертина копченой камбалы, которой он собирался отобедать.

Сьёра даже передернуло, так сильно от бродяги воняло. Даже сильней, чем недавно от прокаженного.

Запаха рыбы Сьёр вообще не переносил. Он напоминал ему о людях, которые зарабатывают рыбой на жизнь: о продавцах и перекупщиках на оптовом рынке, о раздельщиках тунцов и их малолетних, но уже по-взрослому испорченных помощниках. А также о рыбаках, более всех безразличных к вопросам гигиены: все равно, мол, шторм умоет и подмоет.

Выводы Сьёр сделал быстро.

Если бы не похоть, тягучая, наглая и безадресная, не шагал бы он через рыночную площадь, где прокаженные, как у себя дома. И в «Прикосновение» не пошел бы. В этом улье сладострастных воплей, в этом театре некрасивых чувств – пустых и, кстати, недешевых – делать ему было бы совершенно нечего, кабы не чувственная тоска.

И тут Сьёр понял: ему срочно нужна настоящая любовь. Тогда можно будет не ходить никуда, кроме нее.

Случилось так, что ходить Сьёр стал к своей родственнице Ливе, моей госпоже, моей любимой.

* * *

В ярко освещенной полуденным солнцем гостиной замка Сиагри-Нир-Феар, что в переводе с увядшего языка, на котором говорили Лорчи доблестные и отважные, значит «Гнездо Бесстрашных», сидят три женщины.

Их зовут Лива, Зара и Велелена.

Они ни за что не собрались бы вместе, если бы не обычай Лорчей каждый десятый день объявлять «сестринским». В Сестринский День, и это знает каждая женщина Лорчей, следует общаться со своими сестрами.

Сестры сидят вокруг лимонного дерева, которое растет в красивой глиняной кадке с облитыми глазурью боками. Кадка расписана знаменитым каллиграфом Лои.

Элегантные каракули Лои – дорогое удовольствие. Но заставить раскошелиться папашу Видига – отца всех троих сестер – Ливе было несложно. За шестьдесят лет папаша Видиг накупил столько именитых красивостей, что хватило бы на хорошую антикварную лавку.

Лимонное дерево тоже непростое. Скоро ему исполнится двести восемьдесят лет. Это – одна из реликвий Дома Лорчей.

У дерева есть даже собственное имя. Его зовут Глядика – потому что люди, которые впервые его видят, чаще всего произносят именно эти слова.

Более двенадцати лет Глядика не цветет и не плодоносит, хотя его удобряют и нежат по-княжески. Разговаривать о том, как будет здорово, когда дерево зацветет, считается среди гостей Гнезда Бесстрашных хорошим тоном.

Впрочем, об этом сестры уже говорили. И теперь они болтают о слугах (то есть о нас). Болтает в основном Зара:

– Ливушка, радость моя, раз и навсегда заруби себе на носу – со слугами нужно строго. Ты еще молодая, жизни не знаешь… А я тебе скажу так: чем строже со слуги взыщешь, тем больше толку. Вон, взять, к примеру, мою Иннану… Я ее всегда отмечала, обходилась с ней по-человечески. И что? Какая мне благодарность? Волосы гребнем как драла – так и дерет… И грубит все время.

– Грубит? Ты серьезно?! – Велелена отрывается от вышивания.

– Грубит.

– И что она, хотелось бы знать, тебе говорит такого, грубого?

– Ничего не говорит. Она же немая. Но знаешь, милая Велелена, есть люди, которые одним своим видом грубят. Одним выражением лица.

Славно сказано. На Зару, нестройную, немолодую сестру моей госпожи Ливы, иногда находят приступы умноговорения.

Впрочем, почему я назвал ее немолодой? Зара старше Ливы всего на шесть лет, хотя иногда кажется – на шестьдесят.

Когда Заре было двадцать три, как Ливе, она выглядела так же, как и сейчас – картофельный нос, тесно обтянутое платьем складчатое пузо, нарисованные коричневым по бритому брови.

Мечта госпожи Зары: показать наконец старшему Рем Великолепный. Тайная мечта: быть изнасилованной. Уверен, последнему не сбыться никогда.

К Велелене я отношусь немного теплее.

Она в основном молчит и вышивает (сейчас вот украшает платок клубничиной, которую издали можно принять за сердце). В ее русых курчавых волосах и повадках нерожавшей самочки есть что-то неоспоримое, примирительное.

Ее мечта: выйти замуж. Ее тайная мечта: выйти замуж.

– Какая-то ты сегодня квёлая, Ливушка. Приболела, что ли? – Зара внимательно смотрит на Ливу, которая только что покинула кресло и теперь, облокотившись на подоконник, сосредоточенно пьет крюшон с имбирем из серебряной пиалки. – Выглядишь как-то неважно.

– У меня бессонница. Не выспалась, – отвечает Лива.

– Ах, заинька ты моя! – Зара взволнованно таращится. – Сон – это здоровье. Спать нужно обязательно! Кстати, есть одно средство…

Зара начинает рассказывать средство, а я подливаю крюшона в пиалку Велелены, которая стоит на широкой ручке ее кресла. Велелена краем глаза следит за моими действиями – а вдруг пролью?

Напрасно!

Я ничего никогда не проливаю. Могу с балкона второго этажа наполнить доверху наперсток, стоящий на боку ручного оленя, что заснул среди пионов.

Могу сделать то же самое с закрытыми глазами.

То же самое – с оленем, скачущим среди пионов.

– Ты меня не правильно поняла, дорогая Зара, – говорит Лива, волнительно кусая губу. – У меня не все время бессонница. А только сегодня – как-то жарко было, душно…

– Душно? Гм… Может, и впрямь душновато… Не заметила… Но все равно имей в виду: у меня есть на примете хороший лекарь. Такой знающий, заботливый! Недавно он вылечил моего супружника от вздутия живота. А когда у малышика резались зубки…