Сергей Герасимов - Самая опасная профессия

• Название: Самая опасная профессия
• Автор: Сергей Герасимов
• Жанр: Научная Фантастика

---

– Лучше сейчас, чем потом, – сказал он. – Потом будет больнее.

– Нет, – ответил я.

– Хочешь, я убью вместо тебя кого-то еще? – предложил он.

– А это возможно? – сразу обрадовался я.

– Ну конечно.

– Кого?

– Мне все равно. Его, например.

Он указал мне на мужчину, стоявшего на ступеньках у подъезда. Мужчина выглядел сильным.

– А у тебя получится? – спросил я.

– Придется постараться.

Его мягкая ручка влезла в мой карман и взяла струну.

– Это подойдет, – сказал он, – я его задушу.

И он спокойно пошел к этому человеку в коричневом пальто. Я смотрел, как завороженный. Что произойдет сейчас? Прямо на глазах всей этой толпы людей мальчик будет душить взрослого мужчину гитарной струной? Как это возможно?

Но мужчина вошел в подъезд. Убийца вошел вслед за ним. Боже мой. Сейчас за этой дверью убивают человека, которого я приговорил. И тут мне подумалось нечто совсем дикое. Не то чтобы я хотел спасти невиновного; мне показалось, что я неправильно распорядился своим шансом. У меня ведь было несколько врагов, были и такие, чья смерть меня бы очень обрадовала. Я человек творчества, у таких всегда есть враги. А я неправильно выбрал жертву.

И я бросился к двери. Я увидел то, что и ожидал увидеть. Маленький убийца сидел сверху лежащего человека и изо всех сил затягивал струну. Но жертва еще была жива и здорово брыкалась. Я посильнее ударил нападавшего в затылок, он выпустил струну, откатился к ступенькам и быстро вскочил на ноги. Мужчина в пальто поднялся, его лицо было желтым и в крови, и он хватал воздух как рыба. Но в общем-то я успел. Он был жив и здоров.

– Держи его! – заорал я, и мы вдвоем бросились преследовать это маленькое чудовище.

Ребенок взбежал на второй этаж, выбил стекло и выпрыгнул оттуда на тротуар.

Я заметил, что на осколках осталась кровь; кровавая цепочка потянулась по улице – он сильно порезался, когда выбивал стекло. Это значит, что он смертен. Тем лучше.

Улица была довольно людной, но толпы не было. Далеко он все равно бы не убежал. Он нырнул в подъезд соседнего дома, но мы были уже просто в двух шагах от него. Я рванул дверь, но он пропал. За дверью лежало старое пальто с клочьями ваты, шапка и немного рассыпанной мелочи. Носовой платок, пропитавшийся кровью; много крови. Уйма плевков на полу. Множество окурков. Но это все. Он исчез.

– Спасибо вам, – сказал спасенный.

– Не за что, – лицемерно ответил я.

– Я ваш должник.

– Нет, что вы. Идите к врачу.

Я вышел из подъезда и быстро пошел не оборачиваясь. Знал бы он, что произошло на самом деле.

Я не собирался возвращаться домой. Я испугался. Дома меня наверняка кто-то ждет. Почему-то я был в этом уверен. Я паниковал. Это было как волна и я не понимал, куда это волна меня несет. Я убегал, я бежал куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Я оказался на вокзале и купил билет на ближайший поезд. Поезд шел, кажется, в Вятку. Я понятия не имел, где эта Вятка, но надеялся, что она далеко.

Я едва успел на поезд. Я смотрел в окно, чтобы увидеть, не садится ли за мной кто-нибудь подозрительный. Но людей было очень мало. Никто не сел. Я заказал чай и начал успокаиваться. Я уже ехал около часа или полутора, когда в мое купе вошли.

Первым втиснулся громадный мужик в тулупе и с бородой, причем в бороде висели крупные крошки белого хлеба. Он него несло старым потом и дорогой колбасой. Вслед за ним вошли еще двое таких же, но чуть поменьше размерами. Все они были толсты, грязны и имели татарские лица.

– Я вернулся, – сказал первый.

Вслед за этими людьми втиснулась еще и большая белая свинья, с вот такой здоровенной головой. Свинья как ни странно, была чистой. Она положила голову мне на колени и продолжала что-то жевать. Ее уши были щетинистыми изнутри и розовыми. Шея у нее была теплой, как грелка.

– Она кусается? – глупо спросил я.

– Очень, – серьезно ответил мужик. – Может откусить руку. Я же предупреждал, что лучше сразу, что дальше будет больнее.

– А если убить кого-то другого? – робко предложил я.

– Уже пробовали, второй раз не пройдет.

Один из них стал распаковывать свой чемодан. Я старался не смотреть на то, что там внутри.

– А если я?..

– Что ты?

– А если я сам убью кого-то другого? Вам даже не придется стараться.

– Пойдет, – согласился самый большой из них, – нам вообще все равно. Иди в соседнее купе, налево, там сидит женщина и читает книгу. Или что-то пишет.

Возьми с верхней полки чемодан. Это твой чемодан, там даже есть твои документы.

Ты везешь две пары гантелей, поэтому чемодан тяжелый. Когда будешь его вытаскивать, урони. Он упадет прямо ей на голову и сразу же убьет. Напротив сидит старуха, она подтвердит, что это был несчастный случай… Не вставай так быстро. Щас я ее подержу.

Он зажал свинье пасть и, пока та мотала головой, пытаясь освободиться, я кое-как вышел. Дверь соседнего купе была открыта. Женщина писала за столиком.

Старуха сидела напротив и пялилась в окно, где проплывал красивейший пейзаж из вечерних сосен, дальней реки и темнеющего неба с первой звездой. Большой черный чемодан лежал на верхней полке. Я остановился у дверей.

Я смотрел на строчки, которые писала та женщина. Она была молода, может быть, какая-нибудь старшекурсница, полновата, с тяжелыми длинными волосами – она была из тех, что в детстве стараются быть хорошими, в школе учатся на отлично, а начав жизнь, вдруг перестают понимать, что с этой жизнью делать. Я все угадал сразу – уже по легкой напряженности ее позы, по тому, как она держала карандаш, по наклону ладони левой руки – которая, казалось, не знала, прикрывать ей листок или нет. Я все понял, взглянув на мельчайший неразборчивый почерк, которым писала она, угадал по форме строк, по тому, как она вычеркивала слова.

Все это было знакомо мне как я не знаю что. Как собственный пупок. Она тоже была поэтом.

Она подняла глаза и посмотрела на меня. Она ожидала моего прихода, но не собиралась сопротивляться; она всего лишь хотела закончить последнее стихотворение, еще минуту или две минуты, попросили ее глаза; она смотрела на меня, на своего убийцу, без всякой ненависти или страха, ее мозг был занят другим – вслушиванием в размеренные строки, которые диктует этот проклятый голос. В ее взгляде было такое плотное, не побоюсь слова, плотное понимание происходящего, что этот взгляд протянулся между нами как веревочный мостик. До сих пор я был уверен в своей уникальности; я был уверен, что только я слышу голос, истинный голос; что выбор – строка или жизнь – был предложен только мне одному. Но, оказывается, – тут мне открылось – это случается с любым поэтом, поэтому поэты и дохнут как мухи, поэтому смертность среди поэтов выше, чем среди каскадеров или спортсменов-экстремалов.

Я бросился бежать по коридору. Поезд как раз проходил поворот, меня занесло с разгону и я ударился о дверь, потрясающе разбив губу. Краем сознания я ощущал, что преследования нет. Раз они не идут сзади, значит, ждут впереди.

Но я все равно дернул стоп-кран. К счастью, две молоденькие проводницы о чем-то там болтали. Когда я дернул кран, поезд резко затормозил и они свалились на пол, показав толстые коленки. Не помню, что я вопил, но из разбитого моего носа стекала кровь на рубашку и вообще я наверное выглядел страшноватенько. Потому что они очень быстро открыли мне дверь – не говоря уж о том, чтобы попытаться задержать. И я выпрыгнул в холодный вечерний лес и покатился по склону, раздирая себе все, что можно разодрать. Все, что близко к поверхности тела. А когда я превратился в сплошной стонущий синяк, лежащий в скрюченной позе в кустах, поезд тронулся – сразу же, через несколько секунд.

Теперь я был среди глухого леса, надвигалась темнота. Никаких признаков цивилизации, кроме, конечно, насыпи с железной дорогой и столбов вдоль нее.

Самое место, чтоб меня тут пришлепнуть. Конечно, если пройти километров пять по шпалам, это как максимум, то выйдешь на станцию, а от станции всегда идет дорога к человеческому жилью. Только нужно ли мне идти куда-то?

Я вскарабкался на насыпь. Вдалеке шел человек. Темнело и я не мог хорошо разглядеть его. Но это был человек с собакой. Он шел в мою сторону. Он будет здесь минут через десять. Если я брошусь бежать, то собачка догонит меня минуты через три. Если спрятаться в лесу… Навряд ли это поможет, потому что до двенадцати ночи оставалось еще больше пяти часов. Столько мне не продержаться.

К счастью, у меня всегда с собой мой простой карандаш и блокнот с лучшими стихами. Лучшими – это значит теми, которые пока никто не напечатал и вряд ли напечатает в ближайшее время. Лучшее никому не нужно, сейчас в моде посредственное. Я сломал карандаш; стал мощно рвать из блокнота страницы со стихами и сжигать. Зажигалка у меня тоже всегда с собой. Я должен успеть все сжечь, пока они подойдут.

– Зачем? – спросил врач.

– Я понял, что поэт – самая опасная профессия на земле. Рано или поздно каждому предлагают выбор: строка или жизнь. Поэтому половина великих поэтов не доживает до сорока лет. Какая другая профессия может похвастаться такой статистикой? Аполинер умер в 28 лет от гриппа, Блок в 40 Катулл в 30, Сирано в 36, Гоголь в 43, но он не совсем поэт, Калидаса в 40, Китс в 26, Лермонтов в 27, Пушкин в 38. Но был ведь и Рембо!