Александр Громов - Завтра наступит вечность

• Название: Завтра наступит вечность
• Автор: Александр Громов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-19689-7

Вы думаете, на Луну не высаживался никто, кроме нескольких американских астронавтов? Вы полагаете, что МКС – единственная функционирующая на сегодняшний день орбитальная станция?

На самом деле могущественная и таинственная Корпорация, тщательно охраняющая свои секреты, уже в наши дни разрабатывает ресурсы иных планет. На вооружении Корпорации – космический лифт и эскадрилья капсул-истребителей, в ее распоряжении орбитальная станция-невидимка и перевалочная база на Луне. Она ведет ожесточенную борьбу с российскими спецслужбами за обладание загадочным внеземным артефактом и совершает дерзкие попытки проникновения в иные миры…

В центре событий оказывается техник по прозвищу Вибрион. Кто он – обычный шалопай или тайный агент и диверсант, внедренный в Корпорацию? Выбор пытаются сделать за него. Но окончательный выбор человек может сделать только сам.

---

– Сам не пойму, – ответил я, моргая и расплываясь в не очень-то умной улыбке. Само собой, я был счастлив, что спасся, но не мог не признать свое положение идиотским.

– На схеме показать сумеешь?

– Не уверен. Долго полз, норы тут всякие…

– Тогда не будем и пробовать. Где проник?

– А?..

– Я спрашиваю: где проник в лаз?

– На своем участке. Там дыра. Дай, думаю, гляну. Вообще-то я не собирался, я так… Хорошо, что хоть сюда выполз…

– Ничего в этом нет хорошего ни для тебя, ни для нас.

Глаза у моей шефини были круглые, маленькие, между ними нос клювом. Не женщина, а птица-секретарь. Почему-то она смотрела не на меня, а на что-то за моей спиной. Или на кого-то. Я отчетливо почувствовал, как позади меня сгущается некий враждебный вихрь, хотел оглянуться, но не успел. В затылок ударило; длинная, с зеленоватым отливом молния полыхнула у меня перед глазами. Мир стремительно накренился, совершая оверкиль через правый борт, и перестал существовать.

Глава 2

Открывать глаза не хотелось. И это еще мягко сказано: по правде говоря, я боялся этого до оцепенения. Казалось, стоит мне поднять веки, как мой пульсирующий мозг ринется вон из черепной коробки, где ему так больно и плохо, и мои глазные яблоки пробками стрельнут в потолок. Удивительно неприятное ощущение.

Я не отследил момент, когда начал приходить в сознание. По-моему, оно возвращалось ко мне постепенно, точно робкий посетитель, который подолгу мнется возле незапертой двери, тихонько царапает ее, боясь постучать, наконец решается сунуть нос и тут же отскакивает назад, пугаясь своей смелости, покрываясь по€том и хватаясь за сердце. Это было ново. Никогда не думал, что мое сознание поведет себя подобно неврастенику.

Утешил я себя простым рассуждением о том, что после удара по голове еще и не то бывает. Иные от этого и коньки отбрасывают, а я жив… Э, а жив ли?.. Я попытался пошевелить кончиками пальцев и был награжден такой вспышкой головной боли, что, кажется, вновь отключился. На несколько секунд? минут? часов?

Какая разница! Вопрос промелькнул и сгинул. Он не был первоочередным и знал свое место.

Жив. Это главное. Мучаюсь – значит, жив.

Я не религиозен и версию о муках ада отринул сразу. Хотя, по логике, в аду должны были присутствовать не только физические муки, но и нравственные, – именно то, что я сейчас чувствовал. Ощущение несправедливости – вот что било больнее всего. За что меня ударили по затылку? Кто эти люди? Что плохого я им сделал? Почему с ними Эвелина? Почему подружка моей матери не сделала ни малейшей попытки вступиться за меня?

Вскоре я перестал задавать себе эти вопросы. И вы бы перестали, если бы каждый вопрос был подобен раскаленному гвоздю, свирепо вонзающемуся в затылок. Всякий человек по-своему немного мазохист, но лишь немногие не знают удержу в этом увлечении. Я не из них.

Где-то бубнили недовольными голосами – слова рассыпались в труху, и поначалу я не только ничего не понимал, но и не старался понять, хотелось только, чтобы перестали бубнить. Тишины мне и покоя! Казалось, голоса то удалялись почти за грань слышимости, то ужасно гремели над самым ухом.

Какое-то время я терпел. Потом стиснул зубы и, сам ужасаясь отчаянному своему поступку, медленно раскрыл глаза.

Как ни странно, стало легче. Окружающие меня предметы покружились немного и стали на свои места. Я обнаружил, что нахожусь в той же комнате, лежу в грязной своей спецовке на кожаном диване, в затылке у меня по-прежнему пульсирует, а запястья схвачены браслетами наручников. За столом сидела прежняя компания: Эвелина и трое мужчин. Плотного я рассмотрел еще в норе, и теперь воспользовался случаем запомнить двух других – долговязого лошадинолицего хмыря и щуплого коротышку. Голову лошадинолицего покрывали седые патлы. Коротышка, напротив, был лыс, если не считать прицепленной к макушке единственной куцей пряди, похожей на сухой хвостик арбуза.

Кто-то из них ударил меня, это я знал твердо. Но кто и почему – сказать не мог.

Все четверо курили. Дым вытягивало в отдушину под потолком – ту самую, через которую я сюда попал.

– Ожил, – констатировал долговязый хмырь.

– Да, – согласился плотный, покосившись на меня. – А какая разница?

– То есть ты за первый вариант? – спросил коротышка.

– Естественно.

– Я по-прежнему возражаю, – не согласилась Эвелина.

– С какой стати? – делано удивился долговязый. – Уж кому бы возражать, но только не вам, Эвелина Гавриловна. Думаете убедить нас в чрезвычайной полезности этого субъекта и тем самым смягчить свою вину за сегодняшний прокол? Напрасно.

На нас, слесарей, Эвелина орала по всякому поводу, нимало не задумываясь. У того, кто начальствует над российскими работягами, ор должен управляться рефлексами, как выделение слюны у павловских собачек. Но сейчас моя начальница выдержала великолепную паузу и, насколько я мог судить при моем головокружении, ничуть не изменилась в лице.

– За свой прокол я отвечу, Глеб Родионович. Не сомневайтесь, отвечу, но только не перед вами. Занимайтесь лучше своим делом, а за этого субъекта, как вы выразились, я ручаюсь. Мое слово, мой риск. Напомните мне: часто ли я за кого-нибудь ручалась?

– По-моему, первый раз, – подал голос коротышка.

– По-моему, тоже. И прошу иметь в виду: в случае несогласия со мной я буду добиваться положительного решения у руководства.

– Право отсрочивающего вето, – пророкотал плотный. – Ну-ну. Тогда уж и вы мне напомните, пожалуйста: чем закончилось дело в четырех… нет, даже в пяти последних случаях?

– Я это хорошо помню, Вадим Вадимович, – холодно отозвалась Эвелина, – как и то, что среди них был один ваш протеже. В тот раз я выступила против, и мое мнение совпало с мнением руководства…

– Полагаете, совпадет и теперь? – побагровев, перебил плотный.

– Надеюсь.

Несколько секунд они только сопели и ерзали в креслах, буравя друг друга неприязненными взглядами. Наконец долговязый пробормотал себе под нос несколько неразборчивых слов, из которых я уловил только «личные мотивы» и ничего больше.

– Да, у меня есть личные мотивы! – с раздражением ответила Эвелина. – Я сама хотела его приобщить, то есть не теперь, конечно, а со временем. В силу его особых качеств он может быть полезен нашему делу, это и есть мои личные мотивы. Или вы намекаете на что-то другое?

– Как можно? – пробурчал долговязый. – Ни на что я не намекаю. Просто мне все это сильно не нравится…

– Можно подумать, мне нравится! Но факт есть факт: он находится здесь, и мы должны решить, что с ним делать. Я предлагаю третий вариант. В конце концов, у каждого правила есть исключения.

– Подождите, подождите, – заторопился коротышка. – Насколько я понимаю, мы уже голосуем? Не рано ли? Прежде всего я хотел бы узнать, что это за особые качества, на которые вы, Эвелина Гавриловна, намекаете. Пока что я вижу либо дурня, заблудившегося там, где нормальные люди не ходят, либо провокатора. Он грязен, напуган и лично мне неприятен. Не осветите ли вопрос об особых качествах более подробно?

– Не освещу, – отрезала Эвелина. – Закрытая информация.

– Какой же тогда толк в нашем голосовании? Притом нет кворума…

– Можно и без кворума, если за первый вариант больше одного голоса, – сказал долговязый.

– Можно, – подтвердил плотный.

Я попробовал пошевелить скованными руками и не лишился сознания – только в затылке сильнее забухал копер. Затем я попытался повернуть голову, чтобы видеть всю четверку в центре поля зрения, а не на краю, и снова не отключился.

Может быть, от злости.

Куда я попал? Ясно было только одно: законом тут не пахнет, я влип, и влип крепко, но во что? Что тут у них такое – подпольная героиновая лаборатория? Террористическое гнездо?

– Кто вы такие? – спросил я со злостью и заскрипел зубами от вспышки боли в черепе.

– Заткнись, – безразлично посоветовал мне долговязый, – пока не заткнули.

– Буду кричать, – предупредил я.

– У тебя нос забит, – ответил плотный, не поворачивая головы. – Пылью, наверное. Дышишь ртом. Если вставим кляп, тебе совсем плохо будет.

– Кто вы такие? – повторил я упрямо.

– Заткнись, не то в самом деле кляп вставим.

– Сволочи!

– Помолчи, Свят, – обратилась ко мне моя начальница. – Кричать без толку – никто, кроме нас, не услышит. А нам твои вопли помешают беседовать. Не нарывайся. Итак, будем голосовать? Глеб Родионович?

– Первый вариант.

– Не передумаете?

– С чего бы?

– Хорошо. Вадим Вадимович?

– Первый.

– Уверены? Принято. Иннокентий Терентьевич?

– Какой смысл в моем голосе, если двое за первый вариант? – поежился коротышка.

– Таков порядок. Прошу не тянуть, у нас и без того дел выше крыши. Итак?

– Я воздерживаюсь.

Плотный и долговязый ухмыльнулись. Эвелина Гавриловна покачала головой.