Евгений Сухов - Госпожа трех гаремов

• Название: Госпожа трех гаремов
• Автор: Евгений Сухов
• Жанр: Историческая проза

Московская Русь XVI столетия. Необозримые просторы, дремучие леса, широкие реки. К югу, за Дикой степью, располагаются владения Крымского ханства, к востоку, за рекой Итиль, — Казанского. Десятки тысяч русских пленников, захваченных в бесчисленных опустошительных набегах, томятся в татарских застенках. И царь Иоанн Васильевич Грозный начинает подготовку к большой войне… Но пока никто в Казани не знает об этом. За высшую власть идет ожесточенная, а временами — смертельная борьба. В центре политических интриг закономерно оказывается прекрасная Сююн-Бике — женщина исключительной красоты. Ей, дочери влиятельного ногайского мурзы, самой судьбой предписано стать «госпожой трех гаремов»…

---

— Хорошо, — согласился слуга, переборов в себе последние сомнения. — Скоро я вернусь!

Он ушел, а время потянулось в томительном ожидании.

Началась уже вечерняя молитва, когда дверь неслышно распахнулась и на пороге появился дворцовый есаул. Хан посмотрел на вошедшего с опаской. Есаул держал в руках поднос, на котором был какой-то предмет, накрытый платком.

— Это и есть ответ, — проговорил учтиво стражник.

Шах-Али потянулся рукой к платку и, взяв его в горсть, приподнял. На подносе лежала голова слуги, того самого, что был послан с письмом. Открытые глаза его смотрели прямо на Шах-Али — спокойно и даже как-то задумчиво.

— Хану принести чернила и перо? — поинтересовался есаул.

— Ступай! — произнес Шах-Али, и стражник, как и подобает верному слуге, вышел с поклоном, пятясь спиной к двери.

«Теперь все, — подумал Шах-Али, — не добраться до князя Бельского. Нужно что-то придумать, иначе придется разделить участь моего бедного брата Джан-Али».

Сухое, будто высушенное ветром, и темное, словно прокопченное знойным степным солнцем, тело Сафа-Гирея, казалось, не ведало усталости. Седьмые сутки он не сходил с коня. Лошади уже не желали двигаться дальше, люди валились на землю в одном желании — передохнуть хотя бы час. А Сафа все торопил дальше и дальше в степь свое государство, состоящее из трех сотен казаков, четырех жен, двух дюжин наложниц и нескольких кибиток, в которых был уложен скарб бывшего хана.

Гонимый, непризнанный и всеми преследуемый, он переезжал из одного ханства в другое, желая обрести почет и власть. Он научился кланяться, улыбаться недругам, непринужденно веселиться в застолье, и только в дороге Сафа-Гирей давал волю распиравшим его страстям — был зол, раздражителен не в меру и в ярости хлестал плетью по ввалившимся бокам жеребца. Богатство, слава, власть — все осталось в прошлом. Настоящее — бесконечная дорога, изгнание и полнейшая безысходность.

— О Аллах, дай мне силы пережить этот позор, — молил бывший казанский хан. — Я прошу о малом — дай мне силы! Ты можешь все. Что для тебя такая ничтожная просьба твоего раба?!

Но Аллах оставался глух, и кони несли изгнанников все дальше и дальше в степь.

Вдруг жеребец Сафа-Гирея споткнулся и замер. Он больше не хотел идти дальше. Не помогали и уговоры, бессильна была плеть. При каждом ударе конь только шумно втягивал ноздрями воздух, но оставался непокорным воле Сафа-Гирея. И бывший хан смирился. «Ты хочешь управлять ханством, но не можешь справиться даже с конем!»

Когда вокруг Сафы собралось все его небольшое воинство и свита, старшая из жен, Сююн-Бике, осмелилась спросить своего повелителя:

— Куда мы едем, любимый мой?

Сафа-Гирей долго наблюдал за полетом коршунов, а потом, повернувшись к Сююн-Бике, честно признался:

— Не знаю.

Он посмотрел на свое немногочисленное воинство. С ханом в этот час остались только самые преданные.

С ними можно идти до конца.

«Когда-нибудь я отплачу слугам за эту преданность. Аллах, сделай так, чтобы я вернулся на ханство. Я помню свои ошибки и больше никогда не повторю их. Я буду добр, великодушен, щедр. О Всевышний, я никогда зря не пролью крови, будь то даже кровь неверных!» — молился Сафа-Гирей.

— Вперед! — махнул он рукой на юг. — В Хаджи-Тархан. Там Ядигер. Он — мой должник, и я рассчитываю на хороший прием. Быстрее! — пришпорил изгнанник взмыленные бока жеребца.

И тот неожиданно покорно поскакал по выжженной солнцем степи.

— Пусть хан не имеет ни в чем отказа, — наставлял Чура есаула. — Пусть он ест и пьет, что пожелает. Пусть полнится его гарем женщинами, пусть он живет в удовольствии и усладе. Музыканты должны ласкать его слух райскими мелодиями. Пусть жители Казани принимают его за действительного хана. Ему будут отдавать должные почести, а в утренних молитвах муллы постоянно станут поминать его имя! Но Шах-Али должен знать, кто истинный господин на этой земле! Шах-Али должен знать свое место и помнить о том, что он только раб!

— Будет исполнено, эмир, — поклонился есаул настоящему хозяину Казанской земли.

— Хан хочет есть! — раздалось в покоях Шах-Али, и через некоторое время в тронный зал, выложенный коврами и узорчатыми паласами, вошло несколько женщин. В их руках были серебряные сосуды, до самых краев наполненные янтарным медом, кумысом. На золотых широких блюдах лежал шербет, на больших подносах — мясо.

Вошел Шах-Али. За последний год он еще более растолстел.

— Вот сюда, хан, — любезно улыбнулся есаул и показал на заставленную яствами домовину.[28] — Это твое место.

Шах-Али медлил. Как поступить дальше, он не знал. Его хотят унизить, раздавить! Хотят заставить его есть на гробе!

Шах-Али сделал несколько шагов к «столу». Есаул в ожидании поднял глаза на хана.

— Мне не нужно баранины, — произнес Шах-Али. — Я хочу рыбу!

Быть может, самое благоразумное ничего не замечать?

— Хан казанский хочет отведать рыбы! — хлопнул в ладоши есаул.

И тут же вошла девушка. На золоченом подносе она несла осетра. Это было любимое лакомство Шах-Али.

— Пускай все кушанья испробует раб! — потребовал хан.

Привели раба— высокого детину с густой бородой.

— Ешь! — приказал есаул.

Раб трижды широко перекрестил лоб и литые плечи, помолился своему Богу, после чего стал пробовать кушанья. Когда дело было исполнено, он поклонился хану и произнес:

— Отведано угощение. Кажись, не отравлено. Можешь есть, хан.

Шах-Али посмотрел на молодца. Такого ничто не свалит. Надо бы кого поплоше.

— Пусть другой поест, — потребовал хан.

Привели следующего раба. Им оказался тщедушный чернявый мужичонка.

— Уж не это ли пробовать? — удивленно переспросил он, глядя на изысканный обед. И, получив удовлетворительный ответ, пробормотал: — Ладно уж, хоть перед смертушкой поем до отвала.

Невредимым остался и этот пленник, и тогда Шах-Али сделал еще один шаг к «столу».

Домовина была плохо стругана, сосновые доски не пригнаны. Шах-Али чувствовал спиной недобрые взгляды. «Все они хотят моего унижения! Придет же такое в голову, видно, шайтан их надоумил. Прости, Аллах, за упоминание о нечестивом! Пусть же они думают, что я ничего не заметил. Сохрани мою жизнь. Всевышний, а я стерплю! Я замолю все свои грехи, а если я все-таки вырвусь отсюда живым, то поставлю в своем уделе, городе Касимове, в твою честь каменную мечеть! Я перешагну через позор, чтобы выжить и напомнить когда-нибудь о нем обидчикам!»

Шах-Али присел за «стол» и неторопливо приступил к трапезе. Хан старался не смотреть на есаула. Наверняка тот сейчас ловит каждый его взгляд, каждое его движение. «Я не доставлю ему такого удовольствия. Я ничего странного не заметил». Наконец Шах-Али поднялся.

Есаул учтиво поклонился:

— Доволен ли хан обедом?

— Мне понравился обед, — произнес казанский повелитель и скрылся в своих покоях.

Оставшись один, хан достал бумагу и принялся выводить ровные красивые буквы. Это было еще одно письмо князю Бельскому. «Князь, друг мой! Заступись за меня, за раба великого государя московского. Не мил я на ханстве, не люб я народу казанскому. Унижают меня и обиды бесчинные творят. Сегодня я на гробе обедал. Каково же мусульманину терпеть такое? Вызволи меня из плена, а то меня и жизни лишат. Я же великому князю и государю всея Руси Ивану Четвертому Васильевичу еще служить буду».

Шах-Али свернул письмо, перевязал его лентой. При первой же возможности надо передать послание князю. Видно, он в посадах стоит, если в город не пускают. Может, и сумеет выручить из беды.

Совет Чуры Нарыкова

Во дворце эмира Нур-Али решалась судьба казанского хана. Здесь собрались держать совет все виднейшие карачи.

— Опасность миновала. Шах-Али, собаку московскую, нужно убить, — первым высказался Нур-Али. — Вместо него выберем другого хана. Никто нам не сможет помешать: князь Вольский в посадах, а полк князя Палецкого разбит. На ханство можно поставить одного из сыновей Сафа-Гирея.

Следующим говорил Чура Нарыков:

— Нет, Шах-Али еще нужен ханству. Да и убить хана не так просто. Как на это посмотрит Всевышний?!

Чуре возражал эмир Булат:

— Вчера мы перехватили еще одно письмо от Шах-Али, которое он посылал князю Бельскому. Хорошо, что человек, которому хан доверил свою тайну, оказался настоящим мусульманином и послание сразу попало ко мне. Шах-Али задаривает стражу золотом и серебром. А вчера один из слуг отказался сторожить хана! Он стал говорить о том, что держать Шах-Али под караулом — значит восстать против воли самого Аллаха… Пришлось отрубить вероотступнику голову, чтобы убедить остальных в том, что он не прав. — Губы Булата раздвинулись в улыбке. — Но так мы можем лишиться всей стражи! Этот безумец утверждал, что кровь у Шах-Али священная. А что, если эта вредная мысль пришла на ум и другим слугам?! Надо как можно быстрее избавиться от касимовского царька и пригласить Гиреев!