Евгений Сухов - Тайная любовь княгини

• Название: Тайная любовь княгини
• Автор: Евгений Сухов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-09364-8

Великий князь всея Руси Василий Третий, не дождавшись от своей жены Соломонии наследника, ссылает постылую супругу в монастырь. Новая государыня — литовская княжна Елена Глинская оправдала надежды Василия и родила ему долгожданного сына, получившего впоследствии мировую известность под именем Ивана IV Грозного.

Семейное счастье, однако, длилось недолго, Василий Третий погибает от колдовского наговора.

Хрупкую вдову и ее малолетнего сына-престолонаследника пытаются отрешить от власти мятежные бояре и братья покойного государя. В ход идут и военная мощь, и подкуп, и самое эффективное оружие того времени — нечистая сила.

На защиту престола встает фаворит Елены — могущественный вельможа и знаменитый воевода Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский.

Борьба за Кремль идет с переменным успехом.

---

Ответ не заставил себя долго ждать. Русский посыльный поклонился князю, как было велено московским государем, трижды до земли, а потом сообщил, что Василий Иванович уже отправил дружины под Вильно и будет рад видеть Михаила Львовича в своем воинстве. Наградой и почестями не обидит, ежели князь Глинский выступит против польского короля немедля.

Михаил Львович аккуратно свернул грамоту, крепко затянул ее тесьмой и произнес:

— Вот этих слов я и дожидался от русского государя. Передай Василию Ивановичу, что скоро свидимся в Москве. А теперь поеду обидчиков карать.

Князь на расправу оказался крут: уже на следующий день он переправился через Неман, заявился в Гродно и ночью, словно привидение, предстал в спальне пана Заберезского.

— Слышал я о том, что тебя кошмары мучают, Ян. Вот решил подлечить тебя немного. — Князь медленно вытащил меч из ножен. — Самое время, чтобы крепко уснуть. А ты кто такая? — прикрикнул он на девку, лежащую рядом с Яном.

Женщина натянула толстое одеяло на самый нос и с вытаращенными глазами ошарашенно наблюдала за князем.

— Дворовая я, — едва выдавила она.

Князь подцепил мечом край одеяла и скинул его на пол.

— Ишь ты, а хороша. А теперь — пошла прочь!

— Дай мне умереть в парадной одежде, — пожелал Ян Заберезский.

— Разрешаю, — смилостивился Михаил.

Заберезский надел красный бархатный кафтан, повесил на шею княжеские бармы, потом укрыл волосья венцом.

— Я готов, — спокойно произнес он.

Глинский размахнулся и сильным ударом снес голову пана с плеч.

Победно пройдя через всю Литву, Михаил Львович вступил в Великий Новгород.

Василий Иванович встретил князя Глинского достойно: одарил своим платьем, конями, на приезд пожаловал городами Малым Ярославцем и Медынью, а на пиру в его честь встал из-за стола и поднял чашу с вином.

— Пригоже нам такой слуга — и делами виден, и статью не обижен. Земли я тебе дал немалые, не каждый князь такими владеет. А сейчас вот чего хочу сказать. О своей ливонской вотчине не беспокойся, дам я тебе полки для обережения этих земель от Сигизмунда. Воевода ты славный, все по-твоему должно получиться. А ежели надумаешь больше у короля отвоевать, то возражать не стану, все эти земли твоими будут.

— Вот за это спасибо, государь, — растрогался Михаил Львович.

Он уже видел себя могущественнейшим князем на Руси, где вотчина самих Шуйских будет составлять едва ли половину его земель.

Принесли жареного поросенка.

В знак особой милости Василий Иванович повелел стольникам отрезать рыло у порося и на золоченом подносе передать новому слуге.

Михаил Глинский выехал в Ливонию тотчас, едва получил посошные полки.[11] Плохо обученные, едва оторванные от сохи, они, казалось, совсем не были способны для ратного дела. Многие из них не владели даже луком и в глаза не видели пищалей, но уже через три месяца они ненамного отличались от прочих ратников и воевали за ливонские земли так же крепко, как если бы бились за родной дом.

Михаил Глинский посматривал уже на Киев; он сумел даже заручиться поддержкой Менгли-Гирея, однако точно такую же помощь крымский хан обещал Сигизмунду и, не стесняясь, пополнял свою казну как московскими гривнами, так и польскими злотыми.

Михаил Львович Глинский показал себя умелым политиком: ему, известному едва ли не во всех королевских дворах Европы, не составляло большого труда раздобыть опытных пушкарей и ратоборцев, и тремя месяцами позже он сумел взять Смоленск.

Младшие воеводы поздравляли Глинского с победой, и мало кто сомневался, что Смоленск отойдет к личным владениям князя с той же легкостью, с какой Малый Ярославец стал вотчиной Михаила Львовича.

Глинский уже подбирал кафтан, в котором явится на двор к Василию Ивановичу, чтобы из рук государя получить права на Смоленск, когда дверь стольной комнаты распахнулась и на пороге предстал дьяк[12] Боярской Думы.

— Боялся не застать тебя, князь, — тихим голосом произнес статный молодец. — Государь наш грамоту тебе отписал.

— Что в ней? — спросил Михаил Львович, предчувствуя недоброе.

— В ней-то… — Дьяк по-хозяйски расселся на скамье. — Хм… отписано. Смоленск русским градом был, русским градом и впредь пущай останется. У Михайло Глинского земель и без Смоленской волости предостаточно. Кто знает — отдашь ему Смоленск, а потом силой назад забирать придется.

Михаил Львович поморщился, но обиду сумел проглотить молча.

Дьяк черпнул ковшиком прохладный квасок из огромной бадьи и важно продолжал:

— Государь повелел тебе быть немедля в Москве. В санях шуба новая лежит, государь пожаловал тебе за старание. Тебе она, князь, кстати будет — твоя-то хоть и дорогая, но молью на локтях побита.

— Передай, дьяк, государю Василию Ивановичу, что я рад буду принять любой его подарок.

Вечером, когда гонец уехал в Москву, Михаил Львович долго разглядывал государев гостинец — красивую соболиную шубу. Вдосталь полюбовавшись тонкой скорняжной работой, он бросил подарок в полыхающую топку.

— Захар! — позвал князь своего верного слугу.

— Я здесь, господин, — мгновенно явился холоп на строгий голос Глинского.

— Ты можешь сказать, что я был несправедлив к тебе?

— Нет, господин, — кротко улыбнулся отрок.[13] — Ты осыпал меня милостями, о которых я и мечтать нe смел.

— Можешь ли ты меня укорить в том, что я не доверял тебе?

Захар помнил ночные прогулки с князем по Риму и Мадриду — грязные таверны с крикливыми, но доступными хозяйками и великосветские гостиные с изысканными, но не менее податливыми матронами. Многие тайны намертво связали князя и его холопа.

— Ты всегда доверял мне, господин.

— Сейчас я хочу доверить тебе не только тайну, но и свою жизнь. — Михаил Глинский протянул Захару письмо. — В этой грамоте я прошу милости и обещаю быть королю верным вассалом, если он отпустит мне тяжкие прегрешения. Если Сигизмунд даст тебе охранную грамоту, я возвращаюсь в Вильно. Ты все понял?

— Да.

— Если ты попадешься с письмом к московитам, то меня казнят.

— Понимаю, господин. — Уста Захара обратились в камень.

— А теперь ступай.

Сигизмунд долго не мог поверить в такую удачу. Он готов был не только простить бывшего вассала, но и прибавить к его прежним землям огромную волость, чтобы досадить русскому государю и заполучить назад лучшего воеводу. Не мешкая, он отписал охранную грамоту, которую скрепил личной подписью и королевской печатью.

— Я могу выделить в твое сопровождение большой отряд. — Польский король боялся упустить удачу.

— Мне очень лестно слышать о таком предложении. — Захар поцеловал сухощавую руку Сигизмунда. — Но я вынужден отказаться. Одному легче пробраться через заставы русских полков — я притворюсь перебежчиком, и они меня не тронут.

— Я буду молиться за тебя… и за князя Глинского, — серьезно пообещал король и, махнув рукой, выпроводил холопа за порог.

Захара, приняв за лазутчика, изловили на самой границе. Долго топтали ногами и, помяв изрядно, приволокли к воеводе Ивану Овчине.

— Грамоту нашли при воре, — уверенно оправдывали побои ратники. — Ежели по ней судить, так Михаил Глинский назад в Польшу собрался.

— Так ли это? — выдавил из себя Овчина-Оболенский, дивясь таким вестям.

— Не знаю, — едва пошевелил распухшими губами Захар.

— Грамоту везешь, а что в ней — не ведаешь? Упрямишься, смерд!.. Бить его, пока все в подробностях не расскажет, — распорядился князь.

Захара лупцевали кнутами, распинали на дыбе, обували в раскаленные башмаки, но в ответ слышалось единственное: «Не знаю!» А потом, подустав от упрямства лиходея, Захару на шею навесили чугунное ядро и вместе с другими горемычными отправили в Соловецкий монастырь на вечное заточение.

Михаила повязали на следующий день. Сутки продержали в конюшне на прелой, слежавшейся соломе, а когда в Смоленск прибыл сам Василий Иванович, чтобы глянуть на былую вотчину русских князей, Глинского воткнули лицом прямо в острые носки государевых сапог.

Михаил Львович почувствовал острый запах кожи, потом оторвал лицо от грязи и произнес:

— Будь здравым, государь Василий Иванович.

— Не могу тебе пожелать того же, — грозно глянул великий князь на поверженного холопа. — Получишь ты за свое вероломство по заслугам.

Поднялся Михаил Львович и, стряхнув рукавом прилипшую ко лбу труху, отвечал:

— О вероломстве заговорил, Ирод, только не признаю твоего обвинения. Если бы ты исполнил свои обещания, то не нашел бы более преданного слуги, чем я.

— Ты умрешь, — безучастно объявил государь.

Михаила Глинского свезли на берег Днепра. Здесь, пряча лики от сильного ветра, стояли горожане. Прошел слух, что должен прибыть государь, день назад приехавший в Вязьму, но вместо него караульщики привезли опального князя.