Николай Наседкин - Жизнь собачья

• Название: Жизнь собачья
• Автор: Николай Наседкин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Но пока было не до нее. Обезобразили мы с Фирсом келью Полины Яковлевны, действительно, на славу. Даже плитка в ванной принялась уже отскакивать. Бедная женщина не переставала всхлипывать и культурно причитать. Я понял, что весь почти отпускной сладкий пирог, от которого успел я откусить лишь три кусочка-дня, придётся докушивать в заляпанной робе строителя.

Прощай наше с Фирсиком лелеемое путешествие в деревню! Ауфвидерзеен окуни, плотвички и лещи; гуд бай — волнушки и маслята; оревуар — черника и лесной орех; счастливо оставаться и прощальное вам «мяу!» — упитанные сельские мышата и вкусные, пьянящие, как валерьянка, воробьи…

Увы, нам, увы!

3

И возвернулась моя стройотрядовская студенческая юность.

К слову, навыков столярно-малярно-сантехнических я никогда не терял, свою берлогу содержал в пристойном виде. Вот и нынче хотел перед деревней провернуть у себя очередную реставрацию. Но пришлось вот повозиться вначале этажом ниже.

Полина Яковлевна трудилась на благо отечества и собственного кармана на дому — в комнате беспрерывно скрипел и попискивал компьютер, стучали клавиши, — поэтому я работал, особенно в первые дни, под строгим хозяйским доглядом. Совал в мои ремонтные дела свой нос, пачкал его алебастром и неугомонный Принтер. Ко мне он привязался с первой же минуты от всей своей собачьей души. Даже исходивший от меня терпкий для пёсьего носа Фирсиковый аромат Принтера не коробил. Впрочем, он ко всему сущему на земле относился, так сказать, с распростёртыми объятиями. Правда, пока я не ляпнул лишнего, рокового для бедного пса словечка, Полина Яковлевна чересчур уж не порицала антисобачье поведение Принтера. Когда в минуты отдыха-перерыва я присаживался на прикрытый газетой табурет и большой щен клал тяжёлую голову ко мне на заляпанные колени, умильным взглядом выпрашивая ласку, Полина Яковлевна вполушутку-вполусерьёз ворчала:

Ишь, сторожевая собака называется! Как же ты, подлый изменник, охранять меня будешь — а? Ну, дармоед! А ещё «Чаппи» да сырой печёнкой его кормлю…

Я оказывался как бы между двух огней. С одной стороны, мне нравился беззлобный пёс, и я был полностью на его стороне. С другой — я с всё большим вниманием и особым интересом поглядывал на хозяйку квартиры. Она ходила дома в неизменном розовом халате, который как-то невзначайно приоткрывал моему холостяцкому жадному взору то аппетитные коленки, то не менее соблазнительную ложбинку в вырезе — там поблёскивал-вспыхивал массивный золотой крестик на цепочке. Да-а, о Полине Яковлевне нельзя было сказать даже в состоянии алкогольного цинизма: мол, дамочка эта уже основательно помята жизнью и потёрта мужиками. Стройна, свежа, прельстительна! Полина Яковлевна влекла меня к себе с каждым днём всё магнитнее, всё жарче. «Эге, думал я, замывая жёлтые круги на потолке и прислушиваясь к собственному сердцу, — неужто?…»

Однажды, уже под конец ремонтной эпопеи, хозяйка пригласила меня на чай — вечером, после смены. Я отмылся дома, переоделся, нацепил галстук, прыснул на платочек одеколона. Фирс, наблюдая мои жениховские сборы, смотрел тигром и неодобрительно мявкал. Я, подчёркнуто игнорируя его, прихватил коробку ассорти и отправился вниз.

Полина Яковлевна, на моё удивление, красовалась всё в том же домашнем интимно-розовом неглиже. В комнате на придвинутом к софе журнальном столике теснились пиалы, блюдца с салатами, сыром, колбасой-салями, печеньем и конфетами, ваза с яблоками, господин Коньяк. Ого! Под столиком лежал Принтер и бил хвостом по ковру. Он обожал конфеты. Хозяйка предложила мне раскупоривать «Белый аист», а сама принялась грациозно разливать чай в пиалы. И вот тут в подвздохе у меня тревожно ёкнуло и сладко защекотало.

Она нагнулась слишком неосмотрительно над столиком, половинки халата сверху разбежались вовсе, и холёные полноватые груди Полины Яковлевны с ярко-пунцовыми сосками открылись взору моему полностью и до конца. Полина Яковлевна тут же спохватилась, зашторилась, а я вынужден был покраснеть и потупиться.

Потом, когда мы пили чай вперемежку со сладко-жгучим «Аистом», руки наши пару раз совсем случайно соприкоснулись. Выяснилось: температура у обоих одинаково повышенная. Полина Яковлевна, откинув прядку с влажного лба, пролепетала томно:

— Не посмотреть ли нам видик? У меня неплохой выбор: есть «Империя страсти», «Эммануэль», «Калигула»…

Ничего себе! Видеть мне подобного не приходилось, но слыхать слыхивал. Между прочим, в квартире Полины Яковлевны, насколько я заметил, книг не водилось ни единой. На книжных стеллажах блестели яркой чешуёй видеокассеты. Красный угол в комнате занимал лупастый «Панасоник».

— Гм… — замялся я. Было ясно: после фильма, а скорей всего во время демонстрации его мы с Полиной Яковлевной законтачим, станем близкими людьми. А я ещё не знал, не уверен был — надо ли?

— Разве что — «Эммануэль», — пробормотал я, смутно припоминая, что это, судя по слухам, наиболее мягкий фильмец из предложенных. Обрадованная хозяйка резко вскочила. Задремавший в ногах у нас Принтер вспрянул, рванулся и поддел на мощные лопатки ажурный столик со всеми его тремя ножками и тарелочно-пиальным грузом. Грохот, звон, крик.

— Поросёнок! — взвизгнула Полина Яковлевна, замахиваясь на незадачливого пса. — А ещё — чистокровная овчарка! Глупoй, как дворняга паршивая. Обормот!

И вот тут, на беду Принтера, встрял я. Стряхивая с парадно-выходных брюк остатки оливье, я великодушно выступил на защиту лопоухого пса, — он приниженно распластался на ковре и смотрел печально-виновато маслеными глазами…

Еще в самый первый день я чуть было не подвёл злосчастное животное. Когда нервозность чуть улеглась, когда хозяйка поняла уже до конца: катастрофу с потопом не отменишь и остаётся надеяться, что виновник, то бишь я, полностью загладит, замажет и забелит свою вину, тогда и появилась возможность расслабить разговор, пошутить. Я погладил собаченцию хозяйки по незлобивой башке:

— Вот какой барбосик! Помогать мне будешь, барбос?

— Хе, «барбос»! — фыркнула задетая Полина Яковлевна. — Да если этот пёс знал бы человеческий язык, он бы ни с вами, ни со мной разговаривать не стал. У него знаете, какая родословная — аристократ! Восточно-европейская овчарка чистейших кровей…

У меня хватило тогда такта не разубеждать хозяйку в обратном. Я лишь с лёгкой иронией поинтересовался:

— И сколько же в наши дни стоит голубокровный принц-овчар?

Оказывается, доверчивая женщина выложила за фальшивого «принца» сто тысяч рубликов. Да и то торговалась: фальшивособачники требовали полторы сотни штук. Щенки, выходит, по цене сейчас переплёвывают мой месячный оклад…

И вот на сей раз, вздумав оправдать как-нибудь неповинного барбоса, я разоблачил его подлинную сущность.

— Зря вы, Полина Яковлевна, так на него. Он не виноват, потому что он не овчарка. Понимаете? Вы держите его не за того и требуете невозможного.

— Как то есть не овчарка? — поджала губы Полина Яковлевна. — У меня и бумага есть, с печатью — там вся родословная…

— Господи, да при чём тут печать? — раздражился я (терпеть не могу глупости, особенно — женской). — Вы только поглядите внимательнее на уши, на хвост, на окрас. Где вы видели у овчарок такие очёсы? А разве вы не замечаете, что формат у вашего Принтера сильно укорочен — индекс наверняка намного меньше сотни. А подвес шеи? Да любая овчарка с таким подвесом от стыда сгорела бы! А уж подуздоватость так и бросается в глаза… Короче, если с таким экстерьером собаку считать восточно-европейской овчаркой, то у меня в доме живёт тогда император персидских котов и кошек.

Признаться, я остался доволен своей защитительной речью, не подозревая её прокурорской сути. Полина Яковлевна, подавленная моей кинологической эрудицией, молча смотрела на добродушно стучащего хвостом Принтера. Взгляд её затревожил пса.

Он вдруг вскочил с пола и заскулил.

4

Порнушку в тот вечер мы с Полиной Яковлевной так и не посмотрели. Настроение у нее упало, да и я в заляпанных майонезом брюках чувствовал себя не в своей салатной тарелке.

А на следующий день я навёл в квартире соседки последний малярный марафет и по уши погрузился в собственные ремонтные заботы: переклеивал обои, красил полы, белил потолки, расширял книжные полки. В один из вечеров, оттащив полные вёдра к мусорным контейнерам, я неспешно, глотая большими порциями вечерний августовский дух, брёл к подъезду. Наша домовая собачья свора уже хозяйничала вовсю — пёсики, псы и псищи оккупировали весь двор. И вдруг я увидел Принтера. Он был один. Где же Полина свет Яковлевна? Я огляделся — нигде не видать. Странно. Я подошёл к собаке, сиротливо сидевшей на газоне под ивой, поставил вёдра.

— Принтер, Принтер! Привет, пёс!