Олег Рубенок - Лечебная собака

• Название: Лечебная собака
• Автор: Олег Рубенок
• Жанр: Домашние животные

Юмористическая повесть, в которой нет ни капли юмора, а одна житейская правда, пересказанная на собачий манер. О мудрый мой Ол Рунк, я, как твой собутыльник, проще говоря, как твой винно-водочный товарищ, имею право здесь иметь свое мнение. Не обижайся, мы всегда были друзьями и когда «соображали на двоих», то ни о каком третьем даже и не помышляли. Будь здороф!

 Олег РУБЕНОК

---

— А что же тогда Кирюша так рвался к ее собаке?

— Кобель он и есть кобель! — охотно стал объяснять я, полагая, что жена задала мне самый простой и самый бесхитростный вопрос из множества тех, что сейчас смущали ее ум, и меньше всего относящийся ко мне. — Он за каждой сучкой готов бежать! Поэтому я и держу его на поводке.

— Видишь, какой развратник. — Супруга задумчиво качает головой. — Выходит, без присмотра его никак нельзя пускать гулять.

— Никак! — я решительно подтверждаю ее мысль. — За кобелем особый присмотр нужен. У него темперамент о-го-го! И нюх на дам хороший. Убежать может и по следу! А потом ищи ветра в поле.

— Как бабник, который от каждой юбки балдеет, — говорит наша хозяйка, с нежностью глядя на Кира. — Теперь и я систематически гулять стану с вами… Так надежнее будет.

Вот когда она окончательно поставила на моей свободе крест.

У попов он — символ веры, а мне уже и надеяться не на что. Я слишком испереживался за время нашей прогулки, утратил бдительность и забыл, что когда ты говоришь о своей собаке, то, в общем-то, говоришь сам о себе.

Часть третья

* * *

Вот мы все о свободе печемся. При царе стали большевиками, при коммунистах в диссиденты подались, при демократах в красно-коричневых начали перекрашиваться…

Да, мужики — страшно свободолюбивый народ. Но мало кто из нас пытался вырваться из-под каблука доморощенного сатрапа. А те жалкие единицы, которые осмеливаются на такое безумство, как правило спиваются и кончают жизнь на помойках, среди отбросов человечества. И в любом случае, даже в самом лучшем, за освобождение от уз Гименея нашему брату приходится платить цену куда более высокую, чем какие-то жалкие алименты. Поэтому самые мудрые из нас и не рыпаются, тихой сапой несут свой гименеев крест.

И я давно пришел к выводу, что как не крути, а свобода, особенно та, к которой нас тянет, всего-навсего — блеф!

И не стоит попусту растрачивать нервную энергию и разрушать одну семью, чтобы из одной кабалы попасть в другую, или умереть среди отбросов человечества. На помойке, значит.

Вот только у моря самые умные из нас позволяют себе расслабиться, как бы раскрепоститься на время.

И меня с новой страшной силой потянуло к морю.

Но не всегда мои желания соответствуют моим возможностям.

И потом, чем Ильмень не море!

Я забрел на Скит. Встал в тени старых сосен и задумчиво смотрю туда, где небо сходится с водой. Я стою один на берегу пустынных волн.

Ильмень-озеро встревожено и волнуется опять.

Утро ветер растреножило, отпустило погулять…

Велик Ильмень. Привольно раскинулся. И там, за голубым горизонтом и чистом от всех дымов современной цивилизации, есть берега, на которые и нога человека не вступала. А я так истосковался по одиночеству. Я так хочу оторваться от человечества и, как Диоген, презирая все людское, жить в просмоленной бочке… Бомж — это аббревиатура. Расшифровывать не стану, но в этой аббревиатуре нет слова человек. Она уже эта аббревиатура определяет психологию, нравы и образ жизни нелюдей. И древний грек, чтобы не показаться таким другим своим древним грекам и не быть подвергнутым остракизму, придумал хитрую философию, в основе которой лежит вечное стремление человека к свободе, независимость одного члена общества от другого. И живя в просмоленной бочке, полураздетый и страшно загорелый на жарком средиземноморском солнце, при полном отсутствии комаров, оводов и прочей нашей вездесущей мерзости, в основу своей философии и своего нечеловеческого поведения он положил скитания бездомной собаки. Придурковатый грек утверждал, что только бездомная собака ведет самый независимый от людей образ жизни. И никто из древних греков не возразил и не бросил в него увесистый черепок от случайно разбитой амфоры. Никто из нормальных людей не хотел связываться с дураком, чтобы самому таковым не стать. Но все эти древние греки, державшиеся на приличном расстоянии от полуголого философа, понимали, что его существование, как и существование бездомных собак, полностью зависит от их благополучия. Ведь чем богаче они жили, тем больший выбор был у тех, кто кормится на помойках.

И все же, к черту Диогена! Рюкзак с продуктами — не самое худшее изобретение современного человечества.

Уеду на Ильмень! Уеду туда, где солнце одно и одна лишь вода…

Я задумываюсь над тем, что только что пришло мне на ум. Черт возьми, я начал говорить стихами. К чему бы это!? Крыша, что ли, на старости лет поехала. Я ведь не поэт, и никогда не ценил высоко людей этой творческой профессии, правильно полагая, что сочинение стихов — занятие для бездельников или влюбленных. Хотя разницы между двумя этими категориями людей я не вижу. Влюбленный, как никто другой, отлынивает от всех житейских дел и вместо того, чтобы определиться в жизни, киснет в болоте своих эротических фантазий.

И все же там, за горизонтом, есть не загаженные человеком луга и поля. Уеду на Ильмень! Уеду туда, где солнце одно и одна лишь вода. Там ветры такие… Такие ветра хорошие песни заводят с утра! Оглохну от песен, на солнце сгорю, а буду живой — все опять повторю…

Вон и моторки так и снуют туда и оттуда, нагруженные обнаженными женскими прелестями. А жена давит на меня, требует, чтобы я приобрел плавсредство и оправдывал ружье.

Что если рискнуть и поохотиться? А ведь это мысль! Я рано сбросил себя со счетов. Есть еще порох в пороховницах, и свет клином на Гелии не сошелся. Да и наука ей будет, впредь будет знать, когда следует, а когда не следует улыбаться женатому человеку!

В общем, я загорелся охотой. И, как бы стараясь ублажить супругу, как бы потворствуя ее прихотям, купил подержанную моторную лодку.

Умудренные житейским опытом охотники говорят: с новой женой много хлопот, а со старой лодкой много возни. Мне с моей женой и того и другого хватало, хоть и новизной она не блистала, и в старухи рано было зачислять ее. Ну а что касается лодки, так я быстро убедился, ухаживать за ней надо не так, как обычно ухаживают за родной супругой. На дурачка тут дело не пройдет. Иначе — не покатаешься!

Я с головой ушел в ремонтные работы. Но в минуты короткого отдыха, когда отрывал голову от полудохлого мотора, что-то вроде тоски закрадывалась в мою душу. Я садился рядом с Киром, и мы мечтательно смотрели на мутные воды Волхова.

Рыжие солнечные блики танцевали на воде, я любовался игрой света и почему-то вспоминал свою недальновидную знакомую с кошачьими глазами. У меня портилось настроение и совсем пропадал интерес к той двуногой и двулапой дичи, которая должно быть порхала, лежала и загорала за голубым горизонтом…

— Эх, Гелия! — тихо говорил я в безлюдное пространство. — Если бы к твоей красоте бог добавил немного ума… Человек идет с родной женой, а ты — рот до ушей… Эх, и дура же ты!

Речной ветер играючи подхватывал мои слова и тут же рассеивал их, и можно было не сомневаться, что хоть одно слово из моего монолога кто-то подслушает и передаст супруге.

Безнаказанность воодушевляет и умиротворяет. В такие минуты я отходил душой и готов был простить Гелию за ее недомыслие. Я начинал внушать себе, что интеллект совсем не нужен женщинам. Во всяком случае, думал я, он их не украшает. Да и зачем украшать такую красавицу, как моя рыжая прелестница. И прав был Творец, что начисто отверг в своей работе нелепую иррациональность.

И чем больше я выгораживал Гелию, чем старательнее пытался оправдать ее, тем меньше хотелось мне заниматься ремонтными работами. Я с детства ненавижу гаечные ключи, и всегда разделял ту прекрасную идею, которую высказали еще древние римляне: кесарю — кесарево, слесарю — слесарево.

И может быть, я бросил бы всякую затею с охотой на полпути.

Но больно уж печальными были у Кира глаза. Он с молчаливой тоской смотрел в голубую даль, и потому как он смотрел, я видел, ему хочется порезвиться на воле, в дали от ошейника и поводка, и, может быть, даже поохотиться. И еще по его глазам я видел, он меньше всего страдает от разлуки с Дарой.

И тогда я говорил себе: не раскисай! Клин вышибают клином!

Там, за горизонтом, может быть, есть то, чем можно вышибить этот проклятий клин. Смотри, сколько голых баб сигает поминутно мимо тебя в ревущих и рвущих на части воды Волхова катерах.

И я снова брался за работу. Без всякого вдохновения, и с головой в нее уже не уходил. Голова оставалась свободной для разного рода размышлений. И даже для самокритики. И вот самокритика неожиданно подвела меня к простой и ясной мысли.

Человек в ответе за того, кого он приобрел. Это знали еще далекие мои предки, а впервые правильно, по литературному, эту мысль сформулировал Экзюпери. И раз я приобрел Киришу, то гулять, естественно, должен только с ним. Стоит мне выйти на прогулку с другой собакой, как вся наша улица переполошится. Знакомые и незнакомые начнут спрашивать меня: «А где ваша собака?» Но никому нет никакого дела, с какой женщиной я иду и куда. Тем более, никому в голову не придет спросить меня, с какой бы красавицей я не шел: «А где ваша жена?»