Михаил Чернолусский - Золотой след (легенды, сказки)

• Название: Золотой след (легенды, сказки)
• Автор: Михаил Чернолусский
• Жанр: Прочая детская литература

---

- Ну?

Приходько стоял ближе всех к Шмелю. С понурой головой, как провинившийся школьник. Отчего бы это?

- Ну, - повторил Шмель, так как все молчали.

Что он хочет услышать? Никто ведь не знает, зачем собрал нас. Смутно бродила мысль - ждет нашего покаяния, ибо дела в колхозе плохи.

- Я понимаю, Шмель, - сказал наконец Приходько, - тебе нажаловались.

Шмель стукнул посохом по земле.

- Я не судья вам и не начальство. Жалоб не выслушиваю. И не затем звал.

Но, странное дело, Приходько продолжал:

- Ябедники донесли тебе, что трактор ночует у моих окон.

- Барином стал, - прошипел Шмель.

- Барином? В одном пиджаке и работаю, и в гости хожу. Нет, Шмель. Нельзя нынче трактор в гараже оставлять. Подпоят сторожа, подменят старую деталь на новую и не найдешь, кто ворует. У Славки Коржика слыхал, поди, сиденье из кабины сперли. Кто? Не свои же. Кинулись мы в Семеновку, а как найдешь? Сменили, конечно, обшивку, докажи теперь - чье сиденье.

- И свои хороши, - кто-то за моей спиной бросил фразу.

- И свои хороши, - согласился Приходько. - По-волчьи у нас пошло.

- Не новость это, Приходько, - сказал Шмель. Потом долго молчал.

История Славки Коржика (Вячеслав Коржиков он на самом деле) вообще-то дикая, - в Климове он в подследственном изоляторе сидит. А трактор его постепенно раскурочивают, хоть Тарас Григорьевич и приказал особо охранять. Все в Забаре ждут суда, лет пять мужику припаяют, не меньше. На жизнь председателя покушался, - гонял на тракторе по пахоте, а потом легковушку начальственную протаранил. И все, конечно, из-за денег, зарплату по году не платят. Славке лошадь даже не дали, чтоб на ярмарку два мешка картошки на продажу отвезти.

В Забаре, когда случилось это со Славкой, - гром грянул. Народ раскололся - кто поддерживал Славку, кто осуждал. А если по правде - без свидетелей все поддерживали.

И Шмель разгневан был. По этому случаю сам пришел в село и сказал людям, что если так пойдет, - мудрецы всего мира вас не выручат и даже Бог вам не поможет.

Что такое власть, ежели она бесконтрольная? - спрашивал Шмель. Напасть это на людей, а не их благо, ибо такая власть только о себе думает. А на суд много ли надежды? Нет. Суд закон ценит, а не человека. Закон за порядком в государстве следит, а не за душами людей, их надеждами.

Но Шмель, конечно, не призывал к самоуправству. Настоящая власть над человеком, говорил он, у земли, а людское начальство лишь помощник этой власти. И суд без народной совести - не суд, а расправа. Земля трудолюбие ценит и не дает людям ум пропивать, а совесть, прошлое и семью бережет.

Мысли Шмеля изложил мне Тарас Григорьевич. На свежую голову бригадир и сам мог поговорить о жизни. Его любимая фраза - "Кривая не в ту степь нас тащит". Намек я хорошо понимал. Он считал, что Славка и председатель оба преступники, и это самое опасное, потому что судить в таком случае надо всех - по совести и по закону.

Между прочим, вспоминая Славкину историю и разговор тогдашний с Приходько, я не мог понять - почему же сейчас все отмалчиваются? Оттого ли, что ничего в Забаре не изменилось, каялись перед Шмелем уж много раз, а воз, что говорится, и ныне там, - или ждут от старца новых советов?

Долгую паузу нарушил наконец сам Шмель.

- Значит, в раздорах по-прежнему живете? Говори вам, не говори...

Приходько оборвал мудреца, чего никто, я знаю, себе никогда не позволял:

- Шмель, у кого земля, у того и власть. Сам говорил. Земля не наша.

- Ну и что? Ежели тебя кормит не мать, а чужая женщина, отречешься от нее? Вы отреклись. И потому у меня уже нету ни волшебства, ни сил вам помогать. Нету, мужики. Не во мне было волшебство, а в земле вашей, и вы этого не поняли.

Сказав так, Шмель поднялся со своей черной лавочки.

- Вот об этом и хотел вам сказать.

Тут все наконец поняли - прощается. Для этого и позвал.

Мужиков, как током ударило.

- Шмель, погоди!.. Погоди, Шмель! Без тебя как же нам? И так худо. А без тебя и вовсе петля. Шмель!..

Но мудрец уже тихо шагал по тропе и все видели - плечи у него то поднимались, то опускались. Не плачет ли?

Когда Шмель скрылся за кустами, на поляне появилась Степанида - с ведром воды и кружкой.

Молча поставила на лавочку ведро, протянула Приходько кружку.

Все, конечно, хотели пить, день был жаркий. И душу надо было остудить.

Мудрая монашка Степанида.

Мы вернулись из леса, и я сказал Приходьке:

- Тарас Григорьевич, давай сходим завтра к Шмелю. Может, передумает, а?

- Завтра суд в районе над Славкой. Я свидетелем вызван.

- Что же мне одному идти?

- Не советую. Шмель своих решений не меняет.

Но я не понимал: ужели покинет старец свою лесную обитель? И все-таки решил - схожу один. Завтра же!

В эту ночь над Забарой играла сухая сильная гроза, спать не давала.

- Это же надо, - молясь, шептала моя хозяйка.

Утром я поторопился в лес.

Чем ближе подходил к Голубому дубу, тем тревожнее становилось на душе. В самом деле, легко ли было Шмелю попрощаться с людьми, которых он так хорошо знал и любил, кому, как мог, всегда помогал. Не уведет ли его Степанида в другие края? Этого даже Приходько, я думаю, не мог предположить.

Еще не дойдя до поляны, я почувствовал запах гари. Кольнуло: пожар!

И побежал.

Я малость ошибся - пожар был вчера, а сегодня - пепелище и тишина.

Недалеко от сгоревшей изгороди стояло черное ведро и ничего более. Даже печь была разрушена. Я противился мысли, что Шмель сам сжег избушку. Вспомнил - ночную грозу. Вот и ответ: молния и дуб расщепила, и в домик попала.

Как неожиданно и странно закончилась история лесного отшельника. Я живо себе представил идущих сейчас по проселку Шмеля и Степаниду. Калики перехожие. Куда их приведет дорога? И сколько дней жизни осталось Шмелю? У старости близок час последней версты. Похоронит старика Степанида на каком-либо пригорке под безымянным, лозой связанным крестом и пойдет дальше одна. Даст ли ей приют монастырь?..

Я долго не уходил с поляны. Понимал, что прощался с прошлым. Что оно такое, это прошлое? Во многое из того, что было, - поверить трудно, но и не поверить нельзя. Так и на этот раз будет. Не осуждай нас, Господи, за сомнения наши и нетвердую память. Мы лишь люди, дети твои.

ПОД ТВОИМ НЕБОМ

(отрывок из романа "Чаша терпения")

1

На третьем этаже хирургического корпуса оказалось женское отделение, а Люда назвала именно третий этаж, разъясняя Андрею, как в больнице найти Петра.

Андрей поднялся на четвертый этаж, недоумевая, как Люда могла ошибиться.

Сидящая у коридорной двери грузная красноносая няня, не ответив Андрею на вопрос - лежит ли здесь в двадцать первой палате больной Зацепин, сердито буркнула:

- Халат взял, а ноги что ж?

- Что ноги? - не понял Андрей.

- А то. Не разрешается паркет топтать... В прихожей ящик, чехлы там... Мороки с вами... Ну чего стоишь? Не пущу так.

Андрей догадался наконец, что он должен натянуть на ботинки чехлы.

- Погоди, мать. Зацепин все-таки тут лежит?

Шмыгнув красным носом, няня взглянула наконец на Андрея.

- Ох и несмышленый ты парень.

Натягивая на ботинки большие полотняные чехлы с завязками, Андрей думал: "Как в музее, честное слово, будто тут не люди в палатах, а редчайшие экспонаты прошлых веков". От этой мысли родилась уверенность, что больница по всему видно - хорошая, и Петра быстро вылечат.

Он шел по коридору, медленно волоча ноги, и было такое ощущение, что на ногах у него гири, а не легкие чехлы.

В первом же холле у окна, рядом с огромным фикусом Андрей увидел бледнолицего человека в синей пижаме, сосредоточенно смотрящего на потолок. Человек перевел взгляд на Андрея - сухой, резкий, отталкивающий, как бы насквозь простреливающий. Андрей испугался этого взгляда, отвернулся и прошел мимо. Но моментально подумал, что черные с изломом брови - очень уж знакомы ему, и не успел сказать самому себе: "Да это же Петр, черт меня побери!", как тут же услыхал:

Андрей!!.

Они сидели рядом с фикусом, который отгораживал от них окно, чтоб не дуло. У Петра смягчился взгляд, и теперь все черты его лица были вновь знакомы Андрею. Но все же он чувствовал, что Петр непривычно отдален от него, находится как бы за невидимым барьером и преодолеть этот барьер немыслимо сейчас ни одному, ни другому. Но если Андрея с первой же минуты стало мучить сознание этой непонятно почему возникшей разобщенности, то Петр, казалось, напротив даже содействовал тому, чтоб черта холода между ними сохранялась. Словно бы за время их разлуки Петр познал какую-то важную тайну, которую не вправе был никому поведать.

Андрей сбивчиво начал говорить.

- Я к тебе без передачи... Люда сказала - все есть... у тебя диета. Петр кивнул. - Между прочим, - продолжал Андрей, - представляешь, попал в женское отделение... Курьез...

Петр слабо улыбнулся.

- Она сама в первый раз там меня искала.

Андрей замер. Перевернула душу улыбка Петра, она выдала его худобу и бессилие. Теперь даже на щеках у него были морщины. И пожелтели зубы.