Юрий Чернов - Судьба высокая Авроры

• Название: Судьба высокая Авроры
• Автор: Юрий Чернов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Евгений Романович, как и многие морские офицеры, знал о письме адмирала Макарова в морское ведомство. И хотя оно было под грифом "весьма секретно", в политике неизбежно тайное становится явным.

Макаров предупреждал: опасно держать военные корабли не на внутреннем рейде Порт-Артура, а на внешнем. Ночная атака миноносцев может дорого обойтись России. Сетевые заграждения не прикрывают полностью борта кораблей, да и не у всех есть сети...

Заправилы морского министерства больше заботились о том, чтобы уберечь письмо дерзкого адмирала от гласности, чем уберечь порт-артурские корабли от мин противника. За вопиющее ротозейство пришлось расплачиваться: в ночь на 27 января 1904 года японцы вывели из строя лучшие броненосцы эскадры "Цесаревич", "Ретвизан" и крейсер "Паллада"...

Туман исчез так же быстро, как появился, уносимый легким полуденным ветром. Глядя с мостика на спокойные воды Немецкого моря, Евгений Романович Егорьев не был спокоен. Невеселые, тяжкие предчувствия томили его. Собственно, это были не только предчувствия, это были факты, с которыми столкнулся опытный морской офицер: эскадра комплектовалась с пугающей торопливостью, дело делалось медленно, но на всем лежала печать безоглядной спешки: скорее, скорее! Надо вовремя доложить, вовремя отрапортовать, прорехи, мол, залатаем на ходу. Сроки установлены государем, какие могут быть разговоры!

В эскадру включили разнотипные корабли. Многие из них совершенно не годились для эскадренного боя, для дальних походов.

Экипажи щедро пополнялись резервистами, слабо обученными, незнакомыми с новой техникой. О боевой слаженности команд оставалось лишь мечтать. Комендорам потренироваться в стрельбе не довелось. Все откладывалось на будущее. А велика ли отдача от комендора, ни разу не попавшего в цель?

Командующий эскадрой вице-адмирал Рожественский перед выходом из Ревеля на флагманском броненосце "Князь Суворов" решил провести учение, приказал пробить сигнал для минной атаки. Егорьев не был в ту ночь на "Суворове", но читал приказ № 69, изданный адмиралом после учения.

Бог ты мой, что творилось на броненосце! Спящих долго не могли поднять. А те, кого с роковым (в случае атаки!) опозданием вывели на палубу, не знали, куда им бежать и что делать.

На этом "подготовка" экипажей к войне оборвалась. Перед выходом в поход ожидался визит на эскадру его императорского величества. Все были брошены наводить лоск - лопатить палубы, драить медяшку, подкрашивать плешины. Корабельные леера расцвели флагами. Готовясь к торжественной встрече, фалрепные офицеры в парадных мундирах и треугольных шляпах суетились и нервничали.

Егорьев любил морские ритуалы, морскую символику, их праздничную приподнятость и окрыленность, дающие заряд на долгие недели и месяцы будничного труда, ратной страды, жизни, в лицо которой дышит близкая, а порою и неотвратимая смерть. Ритуалы ритуалами, но душу Евгения Романовича, враждебную лести и угодничеству, угнетало, когда рожденные в боях и походах ритуалы подменялись мишурным блеском, когда на палубы, продутые океанскими ветрами, беззастенчиво вторгался дух дворцовых салонов.

Уж очень маскарадно-ярок был командующий эскадрой Зиновий Петрович Рожественский! Полоской всплеснувшей пены серебрились широкие адмиральские лампасы, а грудь его слепяще сверкала и золотилась - хоть глаза отводи! столько наград.

Военный моряк, Егорьев не испытывал большого почтения к звездам, которыми венчали не после сражений, а после приемов в царских гостиных. Кажется, Суворов придумал меткое словечко "шаркуны" - это о тех, кто изящно расшаркивается перед сильными мира сего.

Евгению Романовичу не надо было напрягать память, чтобы вспомнить: кривая карьеры адмирала Рожественского резко поползла вверх в мирное время в дни встречи Николая II с Вильгельмом II на Ревельском рейде. Удачно фальсифицированные стрельбы, удачно произнесенный тост, похвала довольного пышным приемом кайзера - вот ступеньки, по которым командир учебно-артиллерийского отряда поднялся к должности начальника Главного морского штаба.

В Адмиралтействе как о достоинстве говорили о непреклонной воле Рожественского. Что ж, спорить не приходилось, сильная воля - достоинство несомненное, если она управляема светлой головой и нуждами отечества, а не бычьим упрямством, не безотчетным, необузданным самоуправством - что хочу, то и ворочу.

Было о чем поразмыслить Евгению Романовичу...

На мостике появился старший артиллерист крейсера лейтенант Алексей Лебедев. Он стоял чуть в сторонке, видимо не решаясь нарушить задумчивую сосредоточенность командира.

Егорьев питал слабость к молодым офицерам. Внешне это, пожалуй, не проявлялось, он был строг и требователен, но наедине с самим собой Евгений Романович сравнивал их со своим сыном, искал черты сходства.

Командир поинтересовался: нет ли у старшего артиллериста чего-либо к нему?

- Есть, Евгений Романович, - ответил Лебедев. - У мыса Скаген, когда наши суда грузились углем, рядом с нами стоял шведский пароход. Помните?

- Что из этого следует?

- Шведы говорили, будто ночью видели шесть миноносцев без опознавательных флагов...

- Не очень доверяйте разговорам! - отрезал Егорьев. Его всегда раздражало, если военные оперировали не фактами, не проверенными данными, а слухами.

Между прочим, слухи о желании японцев напасть на эскадру в Немецком море, вдалеке от своих берегов, витали еще в Петербурге, Ревеле и Либаве. Егорьеву они казались лишенными реальной почвы: напасть в нейтральных водах Европы, усеянных судами дружественных России держав, в таком удалении от Японии? Нет уж, Немецкое море по оживленности - это все равно что Невский проспект в Петербурге...

Желая смягчить резкий ответ, Егорьев спросил у Лебедева:

- Рыбную ловлю любите? Вот уж для кого тут раздолье, так это для рыбаков. Здешние места изобилуют сельдью, треской, камбалой, макрелью...

Разговор между ними угас и легко забылся бы, если б не события, неожиданно разыгравшиеся ночью.

К вечеру погода немного испортилась. Заволновалось море, ухудшилась видимость. Первый крейсерский отряд, в который входила и "Аврора", отстал от броненосцев на десять - пятнадцать кабельтовых, а транспорт "Камчатка" еще больше. На "Камчатке" устраняли неисправности.

Когда офицеры собрались на вечерний чай, в кают-компанию вошел вахтенный начальник и протянул командиру запись, сделанную телеграфистами "Авроры". Запись воспроизводила разговор флагманского броненосца "Суворов" с "Камчаткой":

"8 ч. 55 м. "Камчатка" - "Суворову": "Преследуют миноносцы".

"Суворов" - "Камчатке": "Сколько миноносцев, телеграфируйте подробнее".

"Камчатка" - "Суворову": "Миноносцев около восьми".

"Суворов" - "Камчатке": "Близко ли к вам?"

"Камчатка" - "Суворову": "Были ближе кабельтова и более".

"Суворов" - "Камчатке": "Пускали ли мины?"

"Камчатка" - "Суворову": "По крайней мере, не было видно".

Беспечное настроение как ветром сдуло. Значит, слухи и версии имели под собой почву! Значит, японцы где-то рядом!

По мере того как сгущались сумерки, напряжение возрастало. Небо, усыпанное звездами, казалось тревожным, перемигивающимся таинственными сигналами. Все понимали: сейчас начнется.

Надвигалась ночь. Ничто так не накаляет нервы, как ожидание. И тут беспроволочный телеграф записал будоражащую весть с "Камчатки": "Атакована неприятелем со всех румбов".

Егорьев, не принимавший бездумно никаких сообщений, недоуменно повел плечами: для чего миноносцам атаковать со всех румбов беззащитный транспорт, если ему хватило бы и одной мины? И не ради ли этого несчастного транспорта добирались японцы через три океана в Немецкое море?

Цепь логических размышлений Егорьева мгновенно оборвалась, как только он увидел, что далеко впереди, разорвав мрак ночи, зажгли боевое освещение броненосцы и загремели орудийные выстрелы.

По "Авроре" покатились сигналы дробь атаки: тревожно взывали горны, басовито, требовательно бабахали барабаны. Вспыхнули все шесть прожекторов крейсера. Егорьев в суматохе оглушенной, распоротой световыми полосами ночи увидел в небольшом отдалении от броненосцев четыре судовых огня. На фоне возвышающихся над водой броненосцев чужие огни проектировались низко - так могли проектироваться огни миноносцев.

Орудия "Авроры" начали пристрелку. На палубе пахнуло тухлыми яйцами запах бездымного пороха. Под ногами забулькала нахлестанная вода. Между тем артиллерийский шквал с броненосцев достиг огромной силы. Пальба доносилась непрерывная и беспорядочная. Грозно ахнула двенадцатидюймовая, громыхнула так, словно где-то поблизости взорвался склад с боеприпасами.

Впереди неистовствовал огонь. На броненосцах творилось что-то невообразимое. "Ошалело стреляли комендоры, не целясь, куда попало, стреляли прямо в пространство или в мелькавшие в стороне огни, иногда прямо в воду около борта, иногда туда, где останавливался луч прожектора, хотя бы это место было пустое. Прислуга подачи, не дожидаясь выстрела заряженной пушки, тыкала в казенник новым патроном. Одновременно со вспомогательной артиллерией бухали и шестидюймовые башенные орудия. Наверху трещали пулеметы и этим самым только больше нервировали людей, вносили замешательство на судне".