Виктор Точинов - Темные игры – 2 (сборник)

• Название: Темные игры – 2 (сборник)
• Автор: Виктор Точинов
• Жанр: Триллер

Сборник повестей в жанре мистического, фантастического и детективного триллера:

– Уик-энд с мертвой блондинкой;

– Ночь накануне юбилея Санкт-Петербурга;

– Не стреляйте в демонов моря;

– Муха-цокотуха;

– Остров Стрежневой;

– Утечка мозгов.

---

Наступила ночь. Серый полусвет сочился из окна и казался чем-то осязаемым, вязким и неприятно-липким. Но фотопортрет в полумраке был виден — он висел на стене в детской и изображал трехлетнего Пашку-младшего, впервые пошедшего в том году в садик. Для съемки фотограф нарядил мальчишку в царский костюм: расшитый кафтан, шапка Мономаха, — и вручил бутафорские скипетр с державой. Получилось красиво, Шикуновым этот портрет весьма нравился.

Сейчас Паша стоял перед ним и не отрывал взгляд от изображения сына — как молящийся человек от иконы. Наверное, так оно и было. Шикунов никогда не верил ни в Бога, ни в черта, ни в переселение душ, ни в телепатию и летающие тарелочки.

Теперь — пришлось.

Все рациональные причины творящейся бесовщины исчерпались, так и не объяснив ничего. Иррациональными объяснениями Паша забивать голову не хотел. Какая разница, с чем довелось столкнуться? Бродит ли по квартире неприкаянная душа убиенной Лющенко, или мертвое тело подняла ее злоба, никак не желающая подыхать…

Паше было безразлично.

Может, стерва после смерти превратилась в зомби, в вампира, в русалку… — выбор широк, весь Голливуд к услугам. Ему всё равно. В мире, где по квартирам бродят невидимые упыри, Паше Шикунову места нет.

Герои уже упомянутых голливудских боевичков отчего-то всегда отличались невероятной крепостью психики и приспосабливаемостью: обнаружив НЕЧТО, в корне ломающее их представления о реальности, они не впадали в панику и депрессию, быстренько мобилизуя на борьбу с нечистью иконы и молитвы, кресты и святую воду, древние ритуалы и самую современную технику.

Шикунов так не мог. Невозможно бороться с тем, что не может существовать в твоей системе жизненных координат — но неожиданно, вопреки всему, там появляется. Потому что все твои знания и умения лежат именно здесь, в этой плоскости бытия, — и бессильны против пришельцев извне…

Паша ничего не станет делать.

Будет стоять, смотреть на портрет сына, раз уж не нашлось икон, — и ждать, чем все закончится. В любом ужасе есть единственный светлый момент — всё всегда рано или поздно заканчивается. Так или иначе.

За спиной шлепали шаги, все ближе и ближе. Он не оборачивался, и заставлял себя не прислушиваться. Твердил мысленно старую песенку, всплывшую в памяти при виде портрета маленького Пашки:

Топ, топ, топает малыш…

Топ, топ, топает малыш…

Других слов Шикунов не помнил, и твердил эту единственную строчку, твердил с подсознательной надеждой: вдруг поможет, вдруг как-то заменит молитвы, которых он не знал и в силу которых не верил.

Не помогло. Шаги приближались.

Голос зашипел, казалось, в самое ухо:

— Пло-х-х-х-хой мальчиш-ш-ш-ш-ка…

Обернуться хотелось нестерпимо. Паша сдержался, говоря себе: сейчас всё кончится, не может призрак причинить вред живому и реальному человеку, так или иначе всё кончится, всё проходит и это тоже…

Обжигающе-ледяные пальцы впились в его горло.

Паша захлебнулся хрипом и смолк.

Сочащийся в окно серый сумрак стал теперь багрово-красным, словно неподалеку вспыхнул пожар. В ушах гремело эхо близких взрывов. Ледяные пальцы вдавливались в горло всё глубже.

Забыв о намерении ничего не предпринимать, Паша вцепился в душившие его руки — оторвать, отодрать от горла. Казалось, он близок к успеху — выламывая, отогнул один чужой палец, второй… Тут его правую ладонь пронзила боль — Шикунов успел понять, что на ней с хрустом сомкнулись зубы трупа. Больше он не успел ничего, холод от мертвых пальцев-льдышек проник внутрь, в голову, в мозг, — и всё внутри мгновенно заледенело до хрустального звона, и стало стеклянно-хрупким, и звонко рассыпалось на миллион кусков.

Багровый свет погас. Пришли темнота и тишина.

ЭПИЛОГ БЕЗ ХЕППИЭНДА

… Вместо лица что-то красное, пузырящееся, оскаленное. И к тому же — нож. Длинный, хозяйственный. Торчит из шеи — сзади.

А. Щеголев «Ночь навсегда»

Теперь квартиру Шикунова заполнял яркий солнечный свет — но вид ее оставался мрачным. Впрочем, людям, споро и без суеты заканчивающим свою работу, было не привыкать. Насмотрелись.

Двое из них сейчас курили на кухне — один, высокий, в давно не стираном белом халате, уселся на край стола и задумчиво пускал дым кольцами. Второй, коренастый крепыш в форме с капитанскими погонами, расхаживал от двери к окну и обратно, — по замысловатой траектории, огибавшей предметы меблировки. Курил нервно, быстрыми короткими затяжками.

— Это что же получается? — недоуменно спросил крепыш. — Я всегда думал, что говорят: «руки на себя наложил», — как бы фигурально. А в натуре люди вешаются, травятся, стреляются, — но уж никак не душат сами себя, ухватив за глотку… Разъясни-ка, Петрович, что твоя наука про это думает.

Долговязый Петрович страдал сегодня (как и вчера, и позавчера) жестоким похмельем и что-либо разъяснять ему не хотелось. И вообще ничего не хотелось, кроме большого количества холодного пива.

Он выпустил очередное кольцо и ответил витиевато:

— Возможно наложение механической аутоасфикции на психосоматическую на фоне острого маниакально-депрессивного психоза…

Капитан вскипел:

— Ты по-русски говори, трубка клистирная! А про свою асфикцию-…икцию жене будешь объяснять, когда спросит, куда эрекция делась!

Оскорблением прозвучавшие слова не стали, доктор и капитан часто пикировались подобным образом — привыкли и не обижались.

Но сегодня Петровичу было не до словесных дуэлей. Он страдальчески поморщился, нацедил стакан холодной воды из крана, залпом выпил. Объяснил по-русски:

— Свихнулся парень, и все дела. Мочканул телку свою, стал мудрить, как сухим из воды выйти. Кислоту видел? Ну вот… А сам был к таким делам непривычный, — в общем, крыша и поехала. Просиди-ка три дня рядом с трупом, в ванне мокнущим. Страх, угрызения совести, то да сё…

— Что же петельку не намылил, от угрызений-то? — скептически поинтересовался капитан. — Да как себя вообще можно руками? Даванешь на сонную — и обрубишься, пальчики и разожмутся. Полежишь, полежишь, да и очухаешься…

Эксперт и сам испытывал на этот счет немалые сомнения.

Но сказал уверенно:

— Люди и не на такое способны. Или тебе кого-то третьего искать хочется? И без того «глухарей» вокруг, как на птицеферме. Убийство раскрыто по горячим следам, убийца совершил суицид — и дело в архив.

— Ладно, суицид так суицид, — нехотя согласился капитан. Докурил, загасил окурок о подошву, щелчком отправил в открытую форточку. Уже выходя из кухни, сказал задумчиво:

— Одного не понимаю: зачем он стал ломать пальцы трехдневному трупу?

Петрович ничего не ответил, сочтя вопрос риторическим. Набрал и опорожнил еще один стакан, прошел в комнату неуверенной походкой.

Труп Шикунова П. А., 1973 г. р., женатого и имеющего двоих детей, уже вынесли — остался лишь меловой контур на паркете. Второе тело, выловленное из ванной, лежало на полу, запакованное в длинный мешок из плотного черного пластика, — и ожидало, когда за ним вернутся санитары с единственными имевшимися в наличии носилками.

Петрович равнодушно шагнул было через мешок — и чуть не растянулся, споткнувшись. Выругался:

— …на мать, разложили тут падаль, ни пройти, ни проехать…

Присел на табурет, недоброжелательно глянув на труп. Хотел отвернуться, и…

И недоуменно заморгал глазами. Показалось — мешок шевельнулся. Совсем чуть-чуть, едва заметно. Словно вместе с телом упаковали не то мышь, не то крысу.

Тело лежало неподвижно, как мертвецам и положено. Петрович вздохнул. Надо взять себя в руки и постараться ограничиться сегодня пивом. А то праздник что-то затянулся, шевелящиеся мертвецы уже чудятся…

Чтобы подавить возникшее неприятное чувство, он пододвинул табурет поближе и положил обе ноги на мешок, как на подставку. Профессиональная бравада.

Да и что тут такого, в конце концов?

Мертвым всё равно. Мертвые, как всем известно, не кусаются.

НОЧЬ НАКАНУНЕ ЮБИЛЕЯ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

За отдраенным иллюминатором — его писатель, как человек сухопутный, считал открытым окном — плыла ночь. И плыли берега — хотя их почти не было видно. Левый, ближний, во многих местах вздымающийся высокими отрогами, еще как-то чувствовался. На звезды (на те, что не догадались забраться на небесном своде в безопасные место, поближе к зениту) — на эти недальновидные звезды наползали черные силуэты утесов. Звезды исчезали — словно там, в небесной выси, завелось огромное мрачное чудовище, пожирающее их. Потом появлялись снова, целые и невредимые, — словно прожорливое чудовище обладало весьма слабым пищеварением. Улыбнувшись такому сравнению, писатель отвернулся от окна, которое на самом деле называлось иллюминатором.