Виктор Чернов - Перед бурей

• Название: Перед бурей
• Автор: Виктор Чернов
• Жанр: Русская классическая проза

---

провалился: но дубликат предназначенных для него рукописей - здесь, в его распоряжении; номер должен, быстроты ради, быть выпущен заграницей, но уже в качестве формально признанного центрального органа объединенной П. С. Р.; ибо наш гость привез с собой договор о полном слиянии северного "Союза" и южной "Партии" воедино. "Мы в России свое дело сделали; очередь теперь за вами, заграничниками. Все здешние организации - и группа старых народовольцев, и Союз с.-р., и Аграрно-Соц. Лига, и лондонский Фонд Вольной Русской Прессы, и группа "Накануне" и группа "Вестника Русской Революции" - должны слиться в единую заграничную организацию партии, собрать свой съезд, выбрать свой общий комитет и стать органом или зарубежным представительством общерусского центрального комитета". И он мне ребром поставил вопрос: сочувствую ли я такому направлению дела и можно ли в нем на меня всецело и без оговорок рассчитывать?

Я без всяких колебаний ответил: не я один, а все, кого {135} я знаю из серьёзных людей в эмиграции, могут только с величайшим энтузиазмом принять привезенные им вести. Во всех давно уже теплилась вера в близость нового всероссийского общественного подъема и нового революционного прилива: его слишком долго и нетерпеливо ждали и, может быть, иные уже устают ждать, а потому подлинное его пришествие, быть может, кой кого даже застанет врасплох. Им будет мало ваших уверений, им будут нужны факты и доказательства. Есть ли они у вас? Приезжий странно усмехнулся. - "Откуда мне их взять? Это уж придет из России. Пока буду просить о краткосрочном кредите..."

И, немного помолчав, возобновил разговор. - "Но я привез кое-какие новости, которые будут радостны лично для вас. На долю двух серий ваших в "Русском Богатстве" - о философских корнях русского социологического субъективизма и о различиях индустриально-капиталистической и аграрно-трудовой эволюции - выпал необычайный успех. Ничто молодежью не читается с таким увлечением, как они, ничто не возбуждает столько страстных споров со скептиками. Наша молодежь вдохновляется ими в защите своих позиций против ортодоксально-марксистского - а я еще охотнее сказал бы: вульгарно-марксистского - натиска. Вот, вернусь, все наши будут меня расспрашивать: каковы ваши дальнейшие литературные замыслы?.. Да и жизненные тоже".

Приезжий слушал очень внимательно, спрашивал о подробностях... И вдруг оказалось, что и без меня обо мне всё знает... Но мои планы о возвращении в близком будущем в Россию он раскритиковал жесточайшим образом. "От вас ждут сказал он - работ по выяснению партийных перспектив, партийной программы, стратегии и тактики. Для этого отмеренного вами себе заграницей еще только годичного срока уж никак не хватит. Я должен побывать еще в других заграничных центрах эмиграции, выяснить состав наличных работников, а при следующих свиданиях представить всем проект использования наличных сил, как было бы важнее всего для партии. Подумайте об этом как следует, и припасите ваш окончательный ответ. А Россия от вас не уйдет, только надо, чтобы в ней произошли серьёзные сдвиги, после которых партия сама вызовет вас..."

{136} Оспаривать его доводы было не легко. С тем большим нетерпением я ждал приезда Житловского и Розенбаума, которые могли дать мне всю нужную информацию о приезжем. Но я чувствовал: в моей жизни пришел поворотный момент.

Через день приехал Житловский, а еще через два дня Розенбаум. Встретился он с "Дмитрием" - так звали нашего приезжего - обнялись и расцеловались, как старые друзья. Пошли разговоры о "бабушке", о киевлянах, саратовцах, воронежцах, о какой-то "рабочей партии политического освобождения России"... И, когда гость удалился, Розенбаум рассеял все тревожные сомнения Веры Житловской.

Тут в первый раз прозвучали для нас слова: Григорий Гершуни. И тотчас состоялось единогласное решение - из нашего словаря их навсегда вычеркнуть. Житловский дивился: вот уж не думал, что он еврей! Мендель рассказал, как "Дмитрия" впервые открыла в Минске "бабушка". А, может быть, правильнее будет сказать, что он ее открыл. Она нередко бывала в том же доме, этажом выше, у его брата, врача. Ее все знали.

И однажды "Дмитрий" зазвал ее к себе. У него только что был жаркий спор в небольшом кругу близких людей о больном вопросе: какой же способ борьбы выведет народное движение на путь победы? Вспомнили и "Народную Волю". Один из споривших заявил: он не может даже себе представить, чтобы хоть кто-нибудь, живший в те бурные, страшные времена, мог допустить возможность их скорого повторения. Вот хотя бы гостящая сейчас в Минске такая знаменитая революционерка, как Брешковская. Не может быть, чтобы теперь она не отшатнулась с трепетом, если бы ее спросили: не пойти ли опять, по примеру Желябовых и Гриневецких, с револьвером или бомбой убивать и умирать? Спор еще не замолк, когда Гершуни услышал знакомые шаги на лестнице. Он приотворил дверь и выглянул: как раз она! Через минуту он уже привел ее в свою квартиру и, бесконечно извиняясь, рассказал о предмете спора. Можно ли ее спросить: что она чувствует, когда перед ней задаются вопросом, быть или не быть повторению народовольческой трагедии. "Бабушка" не уклонилась от ответа. Печальным, но ровным и твердым голосом отвечала: "И мы в свое время мучились тем же вопросом и говорили евангельскими словами: "Да минует нас чаша сия"... Вот и ныне приходится выстрадать ответ.

{137} Опять идем мы к срыву в бездну, опять мы вглядываемся в нее, и бездна вглядывается в нас. Это значит, что опять террор становится неизбежным"... После этого Гершуни встретился с "бабушкой" еще раз. То была, опять же в его квартире, встреча нового года - и вместе нового ХХ-го века. У всех было приподнятое настроение... А прощаясь и покидая Минск, "бабушка" отозвала его в сторону и сказала: "С такими да еще рвущимися наружу мыслями в голове чего ты ждешь? Чтобы тебя изъяли из жизни и замучили в Петропавловске? Надо менять место, надо менять паспорт, надо нырнуть в подполье. И не очень медлить!.."

"...Вот почему, - рассказывал Розенбаум, - бабушка к нему меня и отправила. Он уже успел познакомиться с литературой нашего Союза. - "Должно быть, - заметил он с улыбкой, - там у вас полно кабинетными людьми: недаром особенно любят подчеркивать роль идеологического фактора. Слов нет, это большая сила, но только сила, действие которой ограничивается узкой средой, а нам надо стать силой в массах. И самые активные действия, - я имею в виду террор, - не дают всего эффекта, если они не поддержаны массовым движением. Отстаивая агитацию в крестьянстве, вы правы. Это тоже масса, но масса, распыленная на огромном пространстве, а нам в первую очередь нужны до зарезу компактные массы, которые налицо в городах, в рабочих кварталах". Кроме того, сказал, что мы сами ослабляем свое дело, называясь союзом. Пора выступить открыто в качестве партии.

Когда же я поднял вопрос о его вступлении в наш союз, он вынул из тайника, прилаженного к печке, небольшую красненькую книжечку, издание "Рабочей Партии Политического Освобождения России". - "Вот посмотрите, совершенно уверен, что раньше или позже мы объединимся, но персонально, не посоветовавшись с товарищами, вступить к вам не могу".

Помню: при своем первом приезде заграницу Гершуни привез нам большой материал о первых проявлениях в Западном крае так называемого "зубатовского" движения. Он составил в "Рев. России" (No 4 и 5) ряд очерков, "Рабочее движение и жандармская политика", им впоследствии дополнявшихся всё новыми иллюстрациями из разных мест России (NoNo 6, 16, 20 и т. д.). Зубатовскую политику он считал крупной, но азартной картой пошатнувшегося самодержавия, и не {138} мало поработал словом и пером над тем, чтобы эта карта была бита.

Менделю Розенбауму была вверена ответственная задача: он должен был вывезти заграницу "бабушку" Е. К. Брешковскую, у которой уже почва горела под ногами, и справился с этой задачей очень удачно. От нее мы получили новые вести о том, как она ввела в эсеровский "центр", чьей резиденцией был Саратов, нового члена - "Дмитрия". Именно по указаниям из Саратова, он, перейдя на нелегальное положение, разыскал ее на учительском съезде в Перми.

- Вот видите, бабушка, - сказал он ей там при первой встрече, - вы когда-то еще в Минске советовали мне скорей перейти на нелегальное положение и замести за собою все минские следы. Предостережения ваши оказались вещими. Хоть с опозданием, я - таки "перешел" или, вернее, меня перевел на нелегальные рельсы - Зубатов. Дал знак по телеграфу: забрать и препроводить. И препроводили...

Гершуни много раз рассказывал нам, как Зубатов - как бы запросто пытался вести общеполитические беседы. В этих беседах он самого себя рисовал, как, в сущности, тоже социалиста, но не верящего ни в парламентаризм, ни в буржуазную конституцию, а лишь в своего рода "социальную монархию" или народолюбивый царизм.

Брался быть посредником между "трудящимися и обремененными" и властью. Брался найти влиятельных людей, которые дадут возможность даже при стачках оказывать покровительство рабочим против несправедливых хозяев. Обещал разные возможности для всякого рода обществ и организаций, улучшающих быт рабочих, под условием, что они будут дорожить этими легальными возможностями, беречь их и держаться вдали от использования их для революционной борьбы. Находил наивных и легковерных простаков, веривших ему. Вносил в революционные круги разложение, взаимное недоверие и подозрительность.