Георгий Эфрон - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: Георгий Эфрон
• Жанр: Книги

---

Я все еще не переехал, но перееду на днях, по-видимому, в дом писателей на улице Маркса - там живет Ахматова, которая мне очень помогает и оказалась человеком, не соответствующим своей репутации "непроницаемости": когда ее хорошо знаешь, то видишь, что это остроумный, трезвый, культурный и очень осведомленный человек, отнюдь не "сфинкс" или "богиня". А что она писала и пишет хорошие стихи и является человеком со вкусом - это всем известно. Напиши, что пишет Аля.:

В общем, живется трудно - заедают материальные вопросы. Но я прекрасно знаю, что это - явление временное и что все изменится к лучшему, - и оттого не унываю.

Читаю Тэна, Бергсона на французском языке. Хожу чаще, чем раньше, в кино и в театры (видел превосходный Маскарад, посредственную Симоновскую Историю одной любви и т. д.).

Начал сдавать экзамены за 9-й класс, скоро надеюсь получить свидетельство об окончании 9-и классов. Напиши, как ты считаешь целесообразным - оставаться здесь еще или куда-либо уехать? Твой Мур".

К лету Мур уже регулярно получает переводы. Муля писал Але в лагерь, что он каждый месяц посылает Муру 300 рублей и Лиля - около 200, итого получается около пятисот рублей, но в те годы на эти деньги трудно было быть сытым. Важны были не деньги, а снабжение, распределители, пайки, литер А, литер Б, а так… Правда, была столовая писателей, был обед и что-то можно было купить по карточкам. Что-то Мур уже научился сам себе стряпать. Теперь главное было иметь свое жилье, а не снимать угол у старухи и платить за этот угол деньги. 22 июля он пишет Лиле: "Наконец переехал в дом писателей, в отдельную комнату. Стоит 70-градусная жара, но я ее очень хорошо переношу, бодро бегаю по городу, на удивление москвичей. Много читаю, общаюсь с 2-3 людьми, хотя знакомые - весь Ташкент. Из молодежи- никого.

Живется трудно, но это ничего, все еще будет.

…Приезжая в Ташкент, я ставил своей целью окончить 9-й класс во что бы то ни стало. И я кончил его. И это хлеб: в Москве я вряд ли смог бы это сделать".

Муля пишет Але: "…в письме Мура от 16 июля тот сообщает, что у него произошла маленькая финансовая авария, выкрали небольшую сумму. Мальчишка было повесил нос на квинту, но я уже послал ему срочную телеграмму и необходимое подкрепление.

Как сейчас ни сложно, но мне думается, что к зиме ему удастся вместе с Толстыми перебраться обратно в Москву, где он у меня будет под постоянным присмотром…" 7 августа Мур - Лиле: "Хозяйке я еще не начинал выплачивать. Впрочем, пока что настроена она довольно мирно. Я буду платить ей по 300-500 рублей, не меньше (мы так условились), но пока не мог. Часто бываю в милиции; пока никаких изменений.

Самое главное - начать платить, и тогда хозяйка уже не слишком будет смотреть на сроки - раз уж начал. Оттого, как только сможете прислать рублей 500, - пришлите, именно чтобы начать; это очень важно и в глазах следствия, и милиции - смочь сказать "Я уже начал ей выплачивать". А то ведь пока что я этого сказать не могу…" 8 сентября Муля - Але: "Я глубоко разделяю твою заботу о Мурзиле, но, как уже писал тебе в одном из предыдущих писем, он гораздо устойчивее и принципиальнее, не говоря уже о том, что он по-хорошему умен. Нечего говорить, что я помогал и буду помогать ему постоянно, пока все не стало на свои места. Сейчас я высылаю ему 300 рублей в месяц, это покрывает его насущные потребности наполовину, кроме того, ему приходится выплачивать около 300 рублей в месяц долга. Я советую Лиле, чтобы она продала что-либо из Сережиных вещей, чтобы облегчить всю Мурину денежную проблему.

Для Мура наступают тяжелые времена, быть может, даже более тяжелые, чем тогда, когда он совершает кражу. Кошмар ежемесячной выплаты все время нависает над ним.

Он экономит деньги за счет еды, он голодает, обедом из столовой Союза не насытишься. Дорогу на базар приходится забыть. Он становится очень худым, покрывается фурункулами, которые приходится взрезать, лежит в больнице; его мучают железы, дающие температуру, потом у него случается рожистое воспаление на ноге и будет повторяться много раз с температурой до 40 градусов. Он лежит один в крохотной каморке без окон. Он пишет:

"Входя в нее - обливаешься потом. Да еще когда кто-нибудь одолжит плитку для "готовки"- так становится совсем как в кузнице Вулкана… Часто чувствую себя плохо, особенно утром, трудно подняться с жесточайшей кровати, и ноги как тряпки.

Трудно устраиваться со стиркой; мне, щеголю, очень тяжело ходить в грязных брюках.

Живу в доме писателей; шапочно знаком со всеми; хотя ко мне относятся хорошо (одинок, умерла мать и т.д.), но всех смущает моя независимость, вежливость. Понимаете, все знают, как мне тяжело и трудно, видят, как я хожу в развалившихся ботинках, но при этом вид у меня такой, как будто я только что оделся во все новое.

Но тут, где-то в июле должно быть, а может быть и в конце июня, старуха обнаружила пропажу вещей! Она заявила в милицию. Мура вызвали, началось следствие. Мур во всем сознался и обещал выплатить старухе ту сумму, которую она назначит. Старуха оценила все вещи в три тысячи рублей и потребовала выплатить деньги к ноябрю. Мур согласился. Продал он явно эти вещи за гроши, о такой сумме он и помыслить не мог, да и вряд ли вещи стоили этих денег, но он на все был согласен, лишь бы без суда! В Москву к теткам полетели отчаянные письма, он во всем сознается и умоляет продать вещи и выслать деньги. Он просит никому не говорить о случившемся, кроме Мули.

Муля пишет Але: "…в письме Мура от 16 июля тот сообщает, что у него произошла маленькая финансовая авария, выкрали небольшую сумму. Мальчишка было повесил нос на квинту, но я уже послал ему срочную телеграмму и необходимое подкрепление.

Как сейчас ни сложно, но мне думается, что к зиме ему удастся вместе с Толстыми перебраться обратно в Москву, где он у меня будет под постоянным присмотром…" 7 августа Мур - Лиле: "Хозяйке я еще не начинал выплачивать. Впрочем, пока что настроена она довольно мирно. Я буду платить ей по 300-500 рублей, не меньше (мы так условились), но пока не мог. Часто бываю в милиции; пока никаких изменений.

Самое главное - начать платить, и тогда хозяйка уже не слишком будет смотреть на сроки - раз уж начал. Оттого, как только сможете прислать рублей 500, - пришлите, именно чтобы начать; это очень важно и в глазах следствия, и милиции - смочь сказать "Я уже начал ей выплачивать". А то ведь пока что я этого сказать не могу…" Мур пишет Лиле 22 сентября: "…Как обстоит дело с продажей библиотеки? Дело в том, что, благодаря срочной помощи, оказанной мне Мулей, выплатил хозяйке тысячу рублей, благодаря этому удалось ликвидировать судебное разбирательство и всю официальную часть дела похоронить. Но мне остается заплатить остающиеся 2/3 моего долга - иными словами, две тысячи. Учтите, что мне удалось заплатить хозяйке 1000 рублей не только благодаря Мулиной помощи, но и путем постоянного и систематического вычитания известных сумм из тех, исключительно случайных, средств, отпускаемых мне Литфондом на пропитание. Так что я со своей стороны сделал, делаю и буду делать максимум для возможно скорого погашения долга. Но Вы понимаете, что "основным костяком" выплаты не могут быть те мизерные суммы, которые я отделяю от насущных средств; они только помогают уплате, округляют ее.

Я и так голодаю, и болею, и лежал в больнице и хожу с нарывами на руках и опухшей и наболевшей ногой: все это следствие "урезывания". Конечно - пеняй на себя, я знаю, но опять-таки, это не выход из положения, а все время "выезжать" на Муле невозможно ни мне - по соображениям этическим (он и так мне очень и очень помог), ни ему - по соображениям материальным. Остается одно - продажа библиотеки, обширной и ценной, находящейся у Садовских. Надеюсь, что они не станут отрицать наличия у них книг Марины Ивановны. Все это нужно сделать срочно, ибо хозяйка торопит, а ведь по моему обязательству, которое лежит у нее, к середине ноября все должно быть выплачено." Изя Крамов рассказывал позднее Марии Белкиной, что, когда началась вся эта история со старухой, когда вызвали Мура в милицию, Мур прибежал к нему в редакцию многотиражки на улицу Навои, туда, где частично размещался авиационный завод в здании полиграфического комбината или института..

Мур часто бывал в этой комнате, которая была отведена под редакцию, и они часами болтали о литературе, о музыке, об искусстве. Единственный вопрос, которого они никогда не касались - это политика. Они были, по словам Изи, как две разноязычные, но с взаимным уважением друг к другу относящиеся державы. У них были абсолютно разные на все взгляды, разное понимание событий, разные вкусы, они спорили, но каждый оставался при своем мнении. Надо отдать Муру справедливость: в людях он все же умел разбираться!

Изя, кажется, был единственным в Ташкенте, к кому он пришел со своей бедой. Ему срочно нужна была какая-то сумма, чтобы добавить к тем деньгам, которые были у него, и заплатить хозяйке. Изя только что получил зарплату и одолжил ему.