Кэролайн Черри - Иноземец

• Название: Иноземец
• Автор: Кэролайн Черри
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Работа пайдхи - давать советы. Но если айчжи отвергает наши советы...

- То вы дожидаетесь другого айчжи и другого пайдхи, - закончила она за него. - И уверены, что своего добьетесь.

Никто прежде не говорил ему этого так грубо, в лоб. Он все гадал, понимают ли атеви, хотя сам думал, что понимают.

- Обстоятельства меняются, нанд' вдова.

- Ваш чай остынет.

Он выпил ещё глоток. Чай и правда был холоден - в этих маленьких чашках он остывал быстро. Интересно, знает ли она, что привело его в Мальгури. Раньше она представлялась ему старухой, оторванной от мира, но теперь он подумал, что не так уж она оторвана... Он допил чашку до дна.

Илисиди допила свою - и бросила в огонь. Фарфор разлетелся осколками. Брен подскочил - эта вспышка ярости ошарашила его, он снова подумал, уж не безумна ли старуха.

- Никогда мне этот сервиз не был по вкусу, - заявила Илисиди.

Он немедленно ощутил внутренний толчок - отправить свою чашку следом. Если бы так сказал Табини, это значило бы, что Табини испытывает его, и он точно швырнул бы чашку в камин. Но эту женщину он не знает. И помнить это надо твердо и постоянно. Брен поднялся и отдал свою чашку Сенеди, который ожидал с подносом.

Сенеди швырнул в камин весь сервиз. Чай зашипел на углях. Куски фарфора полетели во все стороны.

Брен поклонился, словно получил комплимент. Он видел перед собой старую женщину, умирающую, которая сидела среди бесценных древностей и уничтожала то, что не соответствовало её вкусам, ломала древние, не имеющие цены вещи потому лишь, что ей они не нравились. Ему захотелось поскорее удрать, он пробормотал: "Благодарю вдовствующую айчжи за оказанное внимание" и отступил на два шага, но тут - бам-м! - трость грохнула о камень; он остановился и снова повернулся к ней, его сдерживали обычаи атеви - и подозрительная мысль: в каком именно качестве служил ей Сенеди.

Он позабавил вдовствующую айчжи. Она ухмылялась, она смеялась, сотрясаясь всем хрупким телом, опираясь двумя руками на трость.

- Беги! - сказала она. - Беги, нанд' пайдхи! Но где найти безопасность? Ты знаешь?

- Здесь! - выпалил он в ответ. Нельзя отступать перед прямым вызовом если ты не ребенок, если ты не слуга. - В вашей резиденции. Так думает айчжи.

Она больше ничего не сказала, только ухмылялась, смеялась и раскачивалась вперед и назад, опираясь на свою трость. Еще секунда нетерпеливого ожидания - и он решил, что ему позволено уйти, поклонился и пошел прочь, надеясь, что она уже покончила со своими шуточками, и задавая себе вопросы: так в здравом ли уме Илисиди? Знает ли что-то Табини?.. И почему все-таки она разбила сервиз?

Потому что его осквернил землянин?

Или потому что в чае что-то было - а теперь испарилось и улетело в дымоход? У него забурлило в желудке. Он сказал себе, что это самовнушение. Но тут же вспомнил, что есть некоторые сорта чая, которые людям пить нельзя.

Пока он пересекал холл и поднимался по лестнице, пульс все громче стучал у него в висках, и Брен начал думать: может, попытаться вызвать рвоту - но где? Можно ли перетерпеть до собственного туалета... чтобы не расстраивать персонал... чтобы не терять достоинства...

А это уже совсем глупо, если тебя действительно отравили. Да нет, скорее всего сердце колотится чаще и чаще просто от страха. Но, возможно, это все же какой-то стимулятор, мигарда или что-то вроде, который при передозировке может довести человека до больницы, и нужно найти Банитчи или Чжейго и признаться им, что сделал глупость - выпил какую-то дрянь, которая уже разносится с кровью по всему телу...

Пока он добрался до верхнего коридора, по всему телу проступил липкий пот. Может, ничего и не случилось, может, это просто страх и самовнушение, но ему уже не хватало воздуха, а поле зрения начало затягиваться темнотой по краям. Коридор превращался в ночной кошмар, шаги по деревянному полу отдавались зловещим эхом. Он вытянул руку к стене, чтобы не упасть, и рука исчезла в странном темном нигде на краю поля зрения.

"Я попал в беду, большую беду, - думал он. - Надо добраться до двери. Я не имею права свалиться в коридоре. Я не должен показывать, что реагирую так на это зелье... никогда не показывай страха, никогда не показывай неудобства..."

Дверь, пошатываясь из стороны в сторону посреди темного туннеля, постепенно приближалась и увеличивалась. Кое-как он разглядел расплывающуюся ручку, нажал на нее. Дверь отворилась и впустила его в ослепительное сияние от окон, белых, как расплавленный металл.

"Закрыть дверь, - думал он. - Запереть. Я должен лечь. Я могу заснуть на какое-то время. Нельзя спать с незапертой дверью".

Замок защелкнулся. Да, точно защелкнулся. Он повернулся лицом к идущему от окон сиянию, сделал, шатаясь, несколько шагов, но потом обнаружил, что идет не в ту сторону - к свету.

- Нади Брен!

Он резко повернулся, напуганный раскатившимся эхом, напуганный темнотой, которая надвигалась со всех сторон, с краев поля зрения, а теперь вот она уже и в самом центре... Темнота вытянула руки, схватила его, оторвала от пола и завертела так, что не поймешь, где верх, где низ.

Потом все стало белое-белое, пока перед глазами вновь не заполыхала свирепая серость, и он обнаружил, что согнут над каким-то каменным краем и кто-то выкрикивает приказы, которые отдаются болезненным звоном у него в ушах, и стягивает с него свитер через голову.

Потом ему на затылок хлынула вода, холодная вода, хлынула свирепым потоком, от которого мозги в черепе затарахтели. Он невольно втянул её в себя, словно глоток воздуха, и попытался бороться, чтобы не утонуть, но его руки сжимала железная хватка, а другая - кто это, сколько у него рук?! стискивала сзади его затылок и удерживала в согнутом положении. Если попытаться повернуть голову, точно задохнешься. А если оставаться в этом положении, вниз головой под водопадом, то хотя бы дышать удается в промежутках между спазмами кишок и желудка, который не может выбросить из себя больше, чем в нем есть.

Руку пронзила боль. Кто-то меня пронзил, и я истекаю кровью, а может, рука распухает, а тот, кто держит голову, твердо решил меня утопить... По внутренностям прокатывались волны тошноты, в крови раз за разом поднимались обжигающие приливы, не имеющие никакого отношения к лунам этого мира. Они не люди, эти твари, которые окружили меня и не отпускают, они меня не любят - атеви в лучшем случае хотели бы, чтобы людей вообще не существовало и они никогда не появлялись здесь... да, столько крови было пролито, пока удерживали Мосфейру, и мы были виноваты, но что ещё нам оставалось делать?

Он начал мерзнуть. Холод от воды проникал все глубже и глубже в череп, пока темнота не начала отступать и он смог видеть серый камень, и воду в ванне, и ощущать чужие руки у себя на затылке и на запястьях, и чувствовать, что от них больно. И коленям было больно на каменном полу. И руки онемели.

Голова становилась все легче, её затопляло странное ощущение. "Так что, это я умираю? - думал он. - Это вот так умирают? Банитчи с ума сойдет..."

- Закройте воду, - сказал Банитчи.

И тут Брен вдруг почувствовал, что его переворачивают на спину, швыряют на что-то - к кому-то на колени, кажется, - а потом ощутил, как к замерзшей коже прикасается одеяло, очень приятное, но какое-то тут совершенно неуместное. Зрение возвращалось и уходило снова. Одеяло желтое, подумал он, но не понял, почему это так важно. Он испугался, когда кто-то поднял его как младенца и понес, испугался, что этот... этот атева собирается нести его вниз по лестнице, она ведь была где-то здесь, он запомнил, последнее, что запомнил... Ему совсем не нравилось, что его несут, это же опасно...

Руки разжались и выпустили его. Бросили.

Он закричал. Спина и плечи ударились о матрас, за ними - все остальное.

Потом кто-то грубо перекатил его, перевернул лицом вниз, на шелковый скользкий мех, стащил с него одеяло, сапоги и брюки, а он лежал, парализованный, сознавая все происходящее, но сознавая также ломоту в висках, которая предвещала жуткую головную боль. Среди общего гомона в комнате он различал голос Банитчи - значит, теперь уже все в порядке. Раз Банитчи здесь, все будет нормально. Он сказал, чтобы помочь Банитчи:

- Я пил чай.

Удар по уху взорвался болью.

- Дурак! - сказал Банитчи где-то наверху над ним, рывком перевернул его на спину и накрыл шкурами.

От этого головная боль ничуть не уменьшилась, нарастала с пугающей скоростью и заставляла сердце колотиться быстрее. Он думал об инсульте, аневризме, о неизбежном сердечном приступе. Только ухо, по которому ударил Банитчи, было горячее и наполовину онемело. Банитчи схватил его за руку и уколол иголкой - неприятно, но пустяк по сравнению с наступающей головной болью.

А дальше он мечтал лишь об одном - лежать, утонув в шкурах мертвых животных, и дышать. Он вслушивался в удары собственного сердца, он отсчитывал время от вдоха до вдоха, он обнаружил, что между волнами боли есть провалы, и жил в этих провалах, пока глаза истекали слезами от слепящего дневного света, и ему хотелось быть настолько в здравом уме, чтобы попросить Банитчи задернуть шторы.