Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа

• Название: Принцесса из рода Борджиа
• Автор: Мишель Зевако
• Жанр: Исторические приключения

Перед читателем третий роман цикла, посвященного полной превратностей судьбе шевалье де Пардальяна.

Спустя шестнадцать лет шевалье вновь появляется в Париже. Он одинок, его сердце умерло, ибо Лоиза де Монморанси, едва успев стать его женой, погибает от удара отравленным кинжалом. Убийца Лоизы все еще жив — это наш старый знакомый Моревер. Отомстить — вот зачем приезжает в столицу неутомимый Пардальян. Однако же Моревер теперь настолько близок с Гизом, что сражаться предстоит с ними обоими. К счастью, на помощь шевалье приходит юный герцог Карл Ангулемский, сын покойного короля Карла IX… Молодой человек, безрассудный и искусный фехтовальщик, предан шевалье, и вдвоем они творят настоящие чудеса. Но не бездействуют и их враги… Против наших героев выступает загадочная и всесильная Фауста, прекрасная и холодная принцесса из знаменитого итальянского рода Борджиа, тайно избранная римскими кардиналами папессой — соперницей папы Сикста V.

---

— Пардальян! Пардальян! Что вы такое говорите? — растерянно пробормотал молодой герцог.

— Я всего лишь сказал, что Генрих Валуа уже не король Франции, что Генрих де Гиз не более, чем король Парижа, что Генрих Наваррский бросает сюда взгляды коршуна, высматривающего добычу… Три вора претендуют на одну корону! И было бы хорошо, если бы эта корона помогла мне — ведь, возложив ее на вашу голову, я заплатил бы вашей матушке долг признательности.

И с этими словами Пардальян устремился к одной из дорог, опоясывающих Париж, пересекающих селения Руль и Монсо и ведущих на Монмартр.

— Виолетта, — прошептал молодой человек, — у меня и впрямь нет трона, чтобы отдать его тебе.

И взволнованный, ослепленный тем, что он смутно предвидел, Карл Ангулемский бросился догонять своего спутника.

В это время большая группа всадников, спешившая из Парижа, поднималась на склоны Шайо. Во главе ее был мужчина лет сорока, прекрасно сложенный и хорошо одетый; на его красивом лице застыло мрачное и высокомерное выражение, лоб пересекал глубокий шрам. Манеры его отличались величием и суровой сдержанностью. Это был Генрих Лотарингский, герцог де Гиз.

— Господа, — сказал он, останавливаясь, — король уже далеко. Нам следует отказаться от намерения вернуть монарха его подданным…

— Одно ваше слово, — глухо сказал ехавший рядом с ним дворянин, — да десяток хороших лошадей — и я доставлю его вам, живым… или мертвым!

— Моревер, ты безумец, — сказал герцог тем же тоном. — Оставим все как есть, пусть бежит. Итак, господа, — прибавил он громко, — мы сделали все, что смогли… А это что еще за видение ада?

В самом деле, на проселочной дороге показалась длинная и тяжелая, полуразвалившаяся, скрипучая, облупившаяся от солнца и дождя карета, а вернее — пыльный фургон, влекомый тощей лошадью.

Рядом с измученным животным шагала цыганка в красной маске. Она держалась со странным достоинством; роскошные волосы цвета расплавленного золота ниспадали на плащ, в который она куталась. Королевская осанка, размеренный шаг, ни одного лишнего жеста — в своей красной маске она казалась вызывающим дрожь привидением.

Цыганка остановилась, но не произнесла ни слова.

— О небеса! — вскричал герцог. — По-моему, эта чертовка издевается над нами!..

Он не договорил, ибо в эту секунду из отвратительной повозки послышалась музыка. Невыразимо чистый голос выводил под аккомпанемент гитары какую-то мелодию. Приглушенные чарующие звуки волновали и восхищали.

Герцог де Гиз, внезапно побледнев, замер и прислушался.

— О! Этот голос! Это ее голос! Это она! Гадалка, кто там поет? Говори! Ты что, глухая или немая?

В это мгновение какой-то человек выскочил из повозки и с чрезмерным почтением склонился перед герцогом.

— Цыган Бельгодер! — прошептал Генрих де Гиз. Лицо его порозовело. Он попытался скрыть волнение, охватившее его.

— Скажи мне, цыган, что это за женщина в маске, более молчаливая, чем ночь, и более таинственная, чем могила?

— Простите ее, милостивый государь! Это Саизума, несчастная безумица, которую я подобрал в день, когда она вышла из тюрьмы… Она все время закрывает лицо, чтобы никто не видел ее позора, но она с радостью погадает вам!

— Не надо! А сам ты кто? Откуда и куда идешь?

— Откуда я иду, сударь? С края света. Куда я иду? В Париж, столицу мира. Кто я такой? Бельгодер — единственный и непревзойденный жонглер-фокусник, шпагоглотатель и мастер на все руки. Желаете увидеть представление? Так я готов!

— Довольно, цыган!.. Скажи мне, не был ли ты в Орлеане три месяца назад?

— Я там был, сударь! — сказал Бельгодер, пряча улыбку, — Я там был со всей моей труппой и отыскал чудо из чудес, певицу Виолетту, которая, как господин Орфей, очаровывает своим пением даже скалы, даже диких зверей! Да что я говорю — даже принцев! Сударь сейчас ее увидит. Виолетта! Виолетта mia! Покажись же! А, вот она!

На передке повозки появилась замиравшая от волнения девочка лет пятнадцати:

— Я тут, хозяин… я тут…

Шепот восхищения пронесся в группе всадников, окружавших де Гиза, сам же герцог, казалось, онемел от восторга.

«Да, это она! — пронеслось у него в голове. — Я испытываю такое же волнение, как тогда, когда увидел ее в первый раз. Святые небеса! Однако что это я так смущаюсь… Если я захочу, эта цыганочка сейчас же будет моей!»

Девочка была не просто чудом, как говорил Бельгодер. Она была сказочно прелестна! Ее золотистые волосы — странно похожие на волосы цыганки Саизумы — рассыпались по полуобнаженным плечам, в ярко-голубых глазах отражалась чистота летней зари, а застенчивая гордость, таящаяся во взгляде, заставляла вспомнить о полевых цветах, прячущихся в траве.

Она склонила голову, увидев незнакомцев, устремивших на нее сверкающие взоры. Затем она встретилась глазами с герцогом де Гизом и пришла в ужас. Она отпрянула, спряталась за кожаными занавесками и прижалась к женщине, лежавшей на тюфяке. Та была бледна, как умирающая, и дышала с трудом.

— Матушка! Матушка! — прошептала Виолетта. — Человек из Орлеана! Он тут! О! Я боюсь! Несчастье кружит надо мной.

Слово «матушка» казалось неуместным, когда столь изящная девушка обращалась с ним к такой заурядной, хотя и исполненной доброты женщине.

— Бедное дитя! — прохрипела больная. — Скоро меня здесь не будет… чтобы защитить тебя… Если бы небеса сжалились над тобой и послали тебе заступника…

— Заступника, матушка? Увы! Увы!

— Надейся, Виолетта. Этот юноша, который ни разу не отважился заговорить с тобой… думается, я прочла в его душе, что он любит тебя…

Виолетта вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Виолетта! Виолетта! — орал цыган. — Ужо дождешься у меня, я до тебя доберусь!

— Оставь дитя в покое и отвечай мне, — приказал герцог де Гиз, склоняясь к Бельгодеру. — Ты идешь в Париж?

— Да, милостивый государь, и завтра, в день большой цветочной ярмарки, я буду на Гревской площади… с Виолеттой.

— Это хорошо. Держи!

Цыган поймал на лету кошелек, полный золота. Генрих де Гиз вновь склонился к нему:

— Здесь десять золотых дукатов. Десять таких кошельков ждут тебя, если ты усердно исполнишь то, что завтра от моего имени тебе прикажет один человек.

Бельгодер склонился до земли. Распрямившись, он увидел, что герцог во главе своих всадников поспешно удаляется по дороге к Парижу. Тогда он расправил плечи, бросил косой взгляд на повозку, где скрылась Виолетта, и прорычал:

— Я отомщу!

Глава 2 ГРЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ

В глубине просторной залы, обитой роскошной тканью и обставленной изумительной мебелью, под отливающим золотом шелковым балдахином, в кресле черного дерева прекрасной работы неподвижно сидела женщина.

Женщина!.. Воплощение величественной, ослепительной и роковой красоты. Кто она? Святая, волшебница или же попросту куртизанка? Большие глубокие глаза, иногда томительно-нежные, как траурные цветы, иногда зловеще-блестящие, как черные бриллианты. В высшей гармонии ее черт и манер сочетались поэзия необъятной души, величие властительницы, благородная нега античной гетеры, достоинство девственницы, отвага воительницы эпохи варваров.

Вошел человек: пышный и одновременно строгий, черного бархата костюм дворянина, бледное лицо с печатью неизбывного страдания. Он остановился перед красавицей и преклонил колено.

Она не удивилась подобному выражению почтения и царственным жестом указала на широкое раскрытое окно. Дворянин выпрямился и судорожно прижал руки к груди.

— Гревская площадь! — прошептал он. — О, мои ужасные сны, мои трагические воспоминания…

Женщина наконец заговорила. Никакие слова не способны передать впечатление, производимое звуками ее голоса.

— Кардинал, — сказала она. — Я отдала вам приказ. Подчиняйтесь.

Дворянин содрогнулся, а потом тихо ответил:

— Повинуюсь Вашему Святейшеству!

— Кардинал, — вновь заговорила она без всякого волнения. — Вы произнесли опасные слова. Не забывайте, что если в Риме я действительно та, кем вы меня именуете, — наследница папского перстня Иоанна, то здесь, в Париже, я всего лишь внучка Лукреции Борджиа, принцесса Фауста.

Кем же была эта женщина, державшаяся как императрица, говорившая так, словно на ее гордой голове была тиара? Фауста? Принцесса Фауста?

Какая загадочная, какая невероятная жизнь была прожита ею? И почему так старательно воскрешала она жуткое, притягательное и мрачное имя своей бабки Лукреции Борджиа? Борджиа! Всемогущество, воплощение ужаса, само убийство в человеческом облике! Лукреция!.. Любовь и безудержный разврат!.. Яд и поцелуи! Яркая вспышка метеора на трагическом празднестве, где мужчины умирали от ее улыбки!..

Неужели то могущество, ужас и слава вновь воплотились в этой женщине? Возможно. Ведь человек, которого Фауста назвала кардиналом, несмотря на то, что он не носил облачения, но носил шпагу, человек, закованный в броню гордости старинного рода, человек, глаза которого светились проницательностью, а лицо выражало непреклонную решимость, слушал ее так, как, по библейской легенде, Моисей слушал голос, исходивший из облака на горе Синай. Когда женщина умолкла, он почтительно склонился перед ней. Его поза выражала готовность повиноваться.