Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа

• Название: Принцесса из рода Борджиа
• Автор: Мишель Зевако
• Жанр: Исторические приключения

Перед читателем третий роман цикла, посвященного полной превратностей судьбе шевалье де Пардальяна.

Спустя шестнадцать лет шевалье вновь появляется в Париже. Он одинок, его сердце умерло, ибо Лоиза де Монморанси, едва успев стать его женой, погибает от удара отравленным кинжалом. Убийца Лоизы все еще жив — это наш старый знакомый Моревер. Отомстить — вот зачем приезжает в столицу неутомимый Пардальян. Однако же Моревер теперь настолько близок с Гизом, что сражаться предстоит с ними обоими. К счастью, на помощь шевалье приходит юный герцог Карл Ангулемский, сын покойного короля Карла IX… Молодой человек, безрассудный и искусный фехтовальщик, предан шевалье, и вдвоем они творят настоящие чудеса. Но не бездействуют и их враги… Против наших героев выступает загадочная и всесильная Фауста, прекрасная и холодная принцесса из знаменитого итальянского рода Борджиа, тайно избранная римскими кардиналами папессой — соперницей папы Сикста V.

---

Образ Стеллы, запертой им самим в домике Монмартрского аббатства, встал перед ним. Он отошел от окна и вдруг почувствовал на своем плече чью-то железную руку. Его взгляд, где трепетала боль и светилась радость, бушевало отчаянье и сияла надежда, где сплелись мрак смерти и рассвет жизни, упал на человека, остановившего его.

— Кто ты? Чего ты хочешь? — спросил он.

— Я отец Виолетты, — ответил Фарнезе ледяным тоном. — И ты сейчас умрешь!..

— Отец Виолетты?! — воскликнул Бельгодер, ничего не понимая от изумления. — Но отец Виолетты — Клод!

— Отец Виолетты — я! — вскричал Фарнезе с нечеловеческим отчаяньем в голосе. — Из-за тебя она умирает сейчас, и ты тоже умрешь! Умри и будь проклят!

Кинжал молнией блеснул в руке Фарнезе, но пережитое потрясение подорвало его силы, и удар не достиг цели. Кардинал внезапно пошатнулся и без сознания рухнул на пол… Бельгодер вышел из комнаты, в несколько прыжков преодолел лестницу и помчался к Монмартрским воротам.

Обморок Фарнезе не длился и нескольких секунд. Жестокие мысли, роившиеся в его голове, оказались сильнее, чем физическая слабость. Он открыл глаза и увидел, что остался один. С Гревской площади доносился сильный шум, Это уже были не призывы к смерти, раздававшиеся недавно, но фанатичные крики злобы. Фарнезе неверным шагом приблизился к окну…

— О, посмотреть на нее хотя бы в последний раз! — пробормотал он. Он поднялся, опираясь руками о подоконник, бросил взгляд вниз, на место казни, и замер от изумления.

Глава 35 ПЛОЩАДЬ СМЕРТИ И ЛЮБВИ

Герцог де Гиз и его блестящая свита спешились у приготовленных для них подмостков. Лошадей отвели налево, передав поводья лакеям: на шесть лошадей полагался один лакей. Справа выстроилась охрана и герольды, которые время от времени поднимали вверх свои трубы, украшенные бархатными флажками с гербом герцогства Лотарингского, и тогда над Гревской площадью разносились пронзительные звуки фанфар.

В тот момент, когда пышная процессия, шелестя плащами, поднималась по ступеням помоста, один из пажей с гербом Гиза занял место среди других пажей герцога. Сам же Гиз, еще раз поприветствовав огромную толпу, которая ответила ему радостными воплями, сел в кресло, возвышающееся над местами для остальных дворян. За креслом расположились, подбоченясь, восемь пажей. Они не выразили никакого удивления, увидев девятого пажа, который проскользнул между ними и по собственному почину занял почетное место, то есть встал прямо за спиной герцога, едва не касаясь его кресла. А может быть, они попросту скрыли свое удивление, ибо строгий этикет запрещал им на людях любые разговоры, знаки или жесты.

Позади пажей разместились Менвиль, Бюсси-Леклерк, Моревер, господа де Монтлю и Буа-Дофин, кюре из Сен-Жерве и целая толпа дворян — королевский эскорт герцога, который никак не осмеливался стать королем. Таким образом, помост представлял собой великолепное зрелище, и выкрики парижан стали еще громче и восторженней.

Вдруг Гиз побледнел. Дворяне, находящиеся рядом с ним, вздрогнули и привстали со своих мест. Из самых недр довольно большой группы людей, столпившихся внизу, рядом с помостом, вырвался новый крик. И этот крик звучал, подчиняясь знаку неизвестного пажа, находившегося за креслом герцога. Эти слова, выкрикнутые властным голосом, на какое-то мгновение смутили всех:

— Да здравствует король!

— Да здравствует новый король Франции!

Дворяне, находившиеся на помосте, секунду колебались, устремив взгляды на Гиза, а затем, поддавшись общему порыву и раскрыв свои тайные помысли, разом прогремели:

— Да здравствует король!

— Да здравствует король! Да здравствует король! — повторяла толпа — воодушевленная, неистовая, безумная.

Паж наклонился над спинкой кресла, и пока Гиз бормотал что-то невнятное, прошептал:

— Король Парижа, вот случай стать королем Франции!

Услышав этот взволнованный голос, герцог стремительно обернулся:

— Вы, сударыня?! Вы, принцесса Фауста?! Здесь! В этом костюме!

— Я нахожусь там же, где и вы. И неважно, какой на мне костюм, если он с вашим гербом. Герцог, действуйте сегодня же! Эти люди готовы сейчас же внести вас на своих плечах в Лувр, если вы того пожелаете!

— Принцесса! — растерянно пробормотал герцог.

— Да здравствует король! Да здравствует король! — словно громовые раскаты, раздавался рев народа.

— Нет, не принцесса, — сказала Фауста, которую обличье пажа принуждало стоять неподвижно, тогда как герцог повернулся к парижанам, приветствуя их. — В эту торжественную минуту с вами говорит не принцесса Фауста, а избранница секретного конклава! Творец того дела, которое предал Сикст V! Та, что говорит от имени Бога! Герцог, король, прислушайтесь к гласу Божьему!

— Да здравствует король! Да здравствует король! — неистовствовала разбушевавшаяся толпа, бурля возле помоста, словно грозное море.

— Слушайтесь приказа Небес, — продолжала Фауста жестко и страстно. — Все готово, герцог! Лионский архиепископ и ваш брат кардинал сейчас в Нотр-Дам. Майенн в Лувре. Бриссак и преданные ему шесть тысяч воинов ждут. Герцог, после казни, которая воодушевит ваш народ, идите на Нотр-Дам, и через час вы станете истинным королем Франции!

— Хорошо! Пусть так! — проговорил, задыхаясь, возбужденный герцог.

— Потом вы двинетесь на Лувр, герцог! И нынче же вечером, король Франции, вы ляжете в кровать Генриха Валуа!..

— Да, да! — повторял герцог, который встал, приветствуя толпу, будто, наконец, принял это королевство из рук своих подданных.

На помосте и на ревущей площади все голоса слились в одном страстном вопле, и тысячи рук исступленно размахивали шляпами и шарфами, и из всех окон дождем сыпались цветы.

— Да здравствует король! Да здравствует король!..

Фауста подняла к небу сверкающие глаза, как будто призывая его в свидетели грядущих великих событий. В эту минуту угрожающий гул послышался со стороны улицы Сен-Антуан.

— Вот они! Вот они!

Крики, требующие смерти, смешались с возгласами во славу короля.

— Да здравствует король!.. Смерть гугенотам!..

— Да здравствует опора церкви!.. Смерть еретикам!..

Две приговоренные появились на площади, и их встретили диким, заставляющим содрогнуться, всепоглощающим роем. Каждую из них окружало по десятку лучников. Та, что звалась Мадлен Фурко, шла первой, а в пятидесяти шагах позади нее — та, что звалась Жанной Фурко. Два отряда были разделены широкой рекой людей.

Гиз только что снова занял свое место в кресле. За ним, чуть наклонившись вперед, стояла Фауста, похожая в эту минуту на ангела смерти. Глаза Гиза, глаза всех дворян на помосте, глаза толпы были прикованы к Мадлен Фурко, которая первой входила на площадь.

— Красивая девушка! — сказал Гиз.

Вокруг засмеялись. Она действительно была красива — с длинными черными волосами и смуглой золотисто-матовой кожей, словно у цыганки. Ее внешность окончательно ожесточила толпу.

— Смерть! Смерть! На виселицу! На костер!

Зловещий гул все усиливался, становился поистине невыносимым. Мадлен подошла к предназначенному ей костру… Мадлен? Нет, Флора, старшая дочь Бельгодера…

Она бросила вокруг себя угасающий взгляд, исполненный величественной тоски смерти. В то же мгновение она была схвачена двумя помощниками палача, и ее, едва живую, поволокли к виселице, накинули ей на шею петлю — и раздался бешеный вопль: Мадлен Фурко, одетая в длинное белое рубище, повисла на веревке… В ту же секунду десять, двадцать, пятьдесят одержимых кинулись к костру и, вырывая факелы из слишком медлительных рук палачей, принялись бросать их на хворост.

Белый дым повалил столбом, поднимаясь прямо к небу, и почти сразу же алые языки пламени разорвали дымовую завесу. Рубище загорелось и упало, так как держалось на одной лишь бечевке; тело Мадлен явилось в жалком бесстыдстве своей наготы, сотворенной пламенем, одетое лишь этими красными языками, которые лизали его…

Гиз смотрел на покойницу и повторял:

— Красивая девушка, удивительно красивая!

Последнее слово застряло у него в горле. Его лицо сделалось мертвенно бледным, как будто его сразила внезапная болезнь. Его рот раскрылся, чтобы испустить крик ужаса, но оттуда не вылетело ни звука. Его выпученные глаза были прикованы ко второй приговоренной, которую тащили к другому костру.

— Другую! — выла толпа.

И Гиз видел эту другую! Обезумевший, остолбеневший от ужаса герцог узнал ее! Эта другая, тоже одетая в длинное белое рубище, была той, что неотступно являлась ему во сне, той, чей образ жил в нем, той, кого он страстно любил… это была Виолетта!

В белом одеянии, в ореоле золотистых волос, она шла, не понимая, быть может, того, что происходит, и ее голубые, почти фиалковые глаза с тихим удивлением взирали на воющую толпу. Вдруг она увидела виселицу! Увидела костер! Тело Мадлен, корчившееся в огне. Она вся напряглась и в невыразимом ужасе попятилась.