Камило Села - Мазурка для двух покойников

• Название: Мазурка для двух покойников
• Автор: Камило Села
• Издательство: Известия
• Жанр: Детектив
• Год: 1990
• ISBN: 5-206-00115-5

Место действия романа – глубокая галисийская провинция, жизнь которой предстает перед читателем в воспоминаниях и беседах многочисленных персонажей книги. В центре повествования два события: убийство двух местных жителей и акция возмездия, объединившая в общем стремлении к торжеству справедливости разноликих героев романа.

---

– Кто мне велел брать в жены подкидыша? – сетовал дон Бениньо. – Такое случилось со мной из-за доверчивости и глупости. Эта баба такая же шлюха, как ее мать, о которой никто никогда не узнает. Есть вещи, о которых лучше не знать, чтобы не огорчаться.

Дон Бениньо был ревнивее японца, и без всяких оснований – ни разу его подозрения не подтвердились; бедняжка Доротея, с самого рождения Поликарпо дон Бениньо запер ее в комнате и держал на хлебе и воде двенадцать лет, пока ей не стало невтерпеж и она не покончила с собой, перерезав вены стеклом! Какой ужас! Как это возможно! За Доротеей смотрел бывший семинарист, рябой заика Луисиньо Босело (Паррульо[20]); дон Бениньо, взяв его на службу и объяснив обязанности, оскопил, чтоб не было дурных намерений и предательства. Парень сперва немного разозлился, но потом, увидя, что дела уже не исправить, подумал, что не так уж это плохо, и примирился.

– Оно того стоит, – говорил он, – нет возможностей, нет и риска, кроме того, в этом доме кормят горячим.

Сеферино Фурело, поп из Санта-Мария де Карбальеда, один из братьев Гамусо, по первым и третьим вторникам месяца посещал Бенисью, проводил ночь и уходил до рассвета, чтоб соблюсти приличия, никому не следует интересоваться жизнью ближнего, тем более священника; священник тоже мужчина и ничего дурного, если мужчине нужна женщина. Бенисья в постели – огонь, любит повоевать.

– Ай, дон Сеферино, как вы мне нравитесь! Ну же, ну же, у меня уже подходит! Ай, ай!

Бенисья почтительна, никогда не говорит дону Сеферино «ты».

– Подвиньтесь, я вас обмою. Вы много знаете, дон Сеферино. И с каждым днем все моложе!

– Нет, доченька…

Дон Сеферино, когда получает десятину и примиссии – ладно, теперь нет десятин и примиссии, – когда приход дает ему что-нибудь: пару цыплят, яйца, чорисо, сумку яблок, а если был хороший улов, то и рыбу, всегда приносит часть Бенисье.

– Всем нам нужно есть, Господь Бог карает за скупость, это и вправду дурной смертный грех. Кроме того, все, что в Испании, – для испанцев.

Бенисья благодарна от души.

– Хотите, я вытащу грудь из корсажа?

– Нет, потом.

Одноногий Мончо Прегисас, соратник Ласаро Кодесаля, предательски убитого мавром, всегда говорил с большим апломбом:

– Раньше в семьях было больше почтения, внимания и чистоты. Моя кузина Георгина, которую вы хорошо знаете, убила своего первого мужа настойкой цветка сан-диего или настойкой хагуарсо и держит под каблуком второго, очищая ему каждую субботу желудок оливильями – осторожней, это совсем не то, что оливки. Дайте мне деревяшку, пожалуйста, она в углу, хочу набрать немного табаку. Спасибо. Моя кузина Адела, сестра Георгины, всю жизнь жевала семена дикой руты, их здесь не бывает, я привез много лет назад пакет, и теперь она выращивает ее в горшках, лист омбу похож на пустой мешок или на пустую мошонку, в нем много таинственного. Мать этих сестер, ну, моя тетя Микаэла, сестра моей матери, каждый вечер баловалась со мной в углу кладовой, пока дедушка рассказывал о катастрофе в Кавите. Раньше в семьях было больше дружбы и заботливости.

Льет немилосердно или, пожалуй, с излишним милосердием, льет над миром, где остался стертый край горы – по эту сторону; что происходит дальше, не знаю, и это не важно. Льет над землей, которая звенит, как растущая плоть или растущий цветок, и по воздуху летит страждущая душа, прося чье-нибудь сердце приютить ее. Ты ложишься с женщиной, и, когда родится сын или, пожалуй, дочь, что, еще не достигнув пятнадцати, убежит с каким-нибудь бродягой из Леона, дождь все так же будет лить над горой. Две собаки окончили любиться под дождем и теперь ждут, одна глядя на запад, другая – на восток, пока кровь у них успокоится.

– Смотри, окажешься на привязи, как Уайльд.

– Не будь бесстыдницей, Монча.

Сеньорита Рамона после всего на десерт ест плитку шоколада.

– Бог тебе воздаст, Раймундино, ты делаешь меня счастливой.

Сеньорита Рамона на несколько мгновений задумывается, а потом смеется:

– Слушай, а если б у твоей штуки было четыре скорости, как у автомобиля?

– Не будь бесстыдницей, Монча.

Сеньорита Рамона, распущенные волосы и немного опавшая обнаженная грудь, смотрит на своего кузена Раймундо, который, сидя в качалке, закуривает.

– Нет, дурачок! Мы, голые женщины, можем говорить что хотим; то, что говорится в постели, не считается. Я замолчу, когда оденусь!

Маркосу Альбите Мурадасу не хватало двух ног, и он жил в ящике оранжевого цвета, четыре колеса, зеленая пятиконечная звезда на борту, и на ней золотом инициалы М. А. М. Маркосу Альбите искусала ноги бешеная лиса, его парализовало, ноги стали гнить, и, наконец, их отрезали – так и шло одно за другим. У Маркоса Альбите лицо человека, получившего сполна тоски и несчастья. У Маркоса Альбите голос тусклый и гнусавый, голос треснувшей кастрюли.

– Послушайте, я девять лет сумасшедший, за девять лет потерял память, разум и волю, а также свободу. За эти девять лет умерли моя мать, жена и сын, по очереди, потом мне отрезали ноги. Мать удавилась на чердаке, жену переехал грузовик, сына убил дифтерит, может быть, его бы спасли, если бы повезло и были бы деньги… Я ничего не понимаю, сумасшедшим не нужны объяснения. Достаточно того, что они сумасшедшие…

Я принес Маркосу Альбите шесть сигар фабрики «Корона».

– Очень хорошо пахнут, увидишь, и курить их хорошо.

– Большое спасибо, лучший подарок в моей жизни.

Маркос Альбите искусно вырезает из дерева, делает очень представительных мадонн и святых.

– Хотите, сделаю на память святого Камило?

– Ладно.

– Скажите, святой Камило с бородой?

– По правде сказать, не знаю.

Во время поста в заведении Паррочи меньше клиентов. Гауденсио не играет в пост на аккордеоне, в знак уважения.

– Что стоит почтить Господа, мне это нисколько не трудно и, к слову сказать, мне не за что оскорблять его.

В Оренсе во время поста холодно, иногда даже снег. Гауденсио нравится голос Анунсиасьон Сабаделье, очень мелодичный, нравится осязать упругие груди и звонкие ягодицы. Благословенье божье!

– Сегодня поздно вечером, Гауденсио, если никто не останется на ночь, жди меня, я приду.

Анунсиасьон Сабаделье родилась в Лалине, убежала из дому посмотреть мир, но ушла не очень далеко; сейчас боится возвращаться, так как отец раскровенит ей лицо. Анунсиасьон кротка и очень добра. Когда выходит из кухни, ее спрашивают:

– Куда идешь?

– Хочу утешить Гауденсио, жаль беднягу, вечером у него был убитый вид, убитый и грустный…

– Иди, я позову, если тебя хватятся.

Гауденсио, хорошо помывшись, ждет, сидя на тюфяке и покуривая при свете свечи, которого не видит. После, закончив свои ласки, страстные, почти супружеские, он всегда благодарит:

– Большое спасибо, Анунсия, Господь воздаст тебе. Утром, в полшестого, Гауденсио идет к мессе в церковь Мерседес. Его сострадательная подруга предпочитает остаться дома.

– Нет, Гауденсио, иди сам, мне холодно. Когда вернешься, буду здесь. Не очень задерживайся и ходи осторожно…

«Давно, еще при Республике,[21] незадолго до того, как Афуто обезоружил двух полицейских, трое старших Гамусо и мы, их друзья и родственники, объезжали лошадей в горах Хуреса, за Лимией, у португальской границы. Хотелось проветриться, поразмять ноги, а также помочь родне Марвисов, что жила духом святым и немного контрабандой.

Вследствие этого Поликарпо из Баганейры, дрессировщик зверей, потерял три пальца: минута неудачи может все опрокинуть, но в мире и не то случается. Мончо Прегисас ходил уже на деревяшке, находя, что если дерево крепкое и хорошо прилажено, то не замечаешь. Танис Гамусо, он же Перельо, и тогда был силен, очень силен. Танис мог свалить жеребца, ударом в лоб или в морду нарушив его кровообращение. Брат его Роке, по кличке Крего (Поп), и в то время зарабатывал, показывая людям кое-что вам известное. А слепой Гауденсио не был слепым, еще находился в семинарии, и Маркосу Альбите не отрезали ног, он не попадал в психушку, и Сидран Сегаде, видный малый, который потом оставил Адегу вдовой, не был еще покойником, а был живым и молодым мужем.

Старший Гамусо – Бальдомеро, он же Афуто, нами руководил – полуголый, чтоб хорошо видели татуировку: женщина означала фортуну, змея – волю, это ясно, змея обвила женщину, то есть воля поддерживает фортуну, и человек побеждает в жизни.

– Все собрались?

– Как не все – все!

Фабиана Мингелу, Моучо, что из семьи Каррупо, сюда не пустили; у Каррупо, у всех, свиная кожа на лбу. Такое годится, чтобы спички зажигать, но не вскакивать на бегущего коня и не карабкаться с лошадьми в гору. К тому же Каррупо – чужаки, хватит и того, что их не прогоняют палками. Если растят дурную породу, пусть себе растят, мир вертится, и последнее слово никогда еще не было сказано. Третий признак выродка – бледное лицо. Как у мертвяков. Или как у Фабиана Мингелы.