Борис Парамонов - Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

• Название: Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)
• Автор: Борис Парамонов
• Жанр: Публицистика

---

Пушкин старался изжить в себе эту наклонность - о чем выразительно свидетельствует история его отношений к Николаю Первому. Этот царь поначалу действительно его облагодетельствовал - вернул из ссылки, удостоил личной беседы, после которой сказал, что он говорил с умнейшим человеком в России. Пушкин в ответ написал пресловутые "Стансы" и затем второе стихотворение, "Друзьям", с ответом на упреки ("Нет, я не льстец, когда царю / Хвалу свободную слагаю"). Но эта, так сказать, идиллия продолжалась недолго. Ни Пушкин не мог полюбить царя, ни царь Пушкина. Эта ситуация трагически взорвалась в пушкинской последней дуэли.

Существует - теперь можно сказать, существовала в советское время - легенда о непосредственном участии царя в этих событиях - что это Николай Первый направлял пистолет Дантеса. В сущности, такая трактовка дуэли была выдвинута еще до революции известным пушкинистом Щеголевым, а после революции, в связи с открытием царских архивов, еще более подчеркнута в дальнейших изданиях его известной книги "Дуэль и смерть Пушкина". Понятно, что большевиков такая версия всячески устраивала; печально, что ее подхватили два крупных художника: Михаил Булгаков в пьесе "Последние дни" и Марина Цветаева в известном пушкинском цикле, где она даже назвала Николая "певцоубийцей". Современное пушкиноведение отрицает эту версию, причем ревизия началась еще при большевиках, в 1984 году, когда вышла книга пушкинистки С.Л. Абрамович "Пушкин в 1836 году". Вот как она резюмировала этот сюжет:

"Никакого адского злодейства царь не совершил; наивно приписывать ему некие тайные козни и заранее разработанные планы, направленные на то, чтобы погубить Пушкина. Николай Первый не давал себе труда быть интриганом, он был слишком самодержцем, чтобы испытывать в этом потребность. Царь не вел тайных разговоров с Дантесом и не приказывал ему жениться (...) Свершилось злодеяние банальное, привычное: было проявлено традиционное для российского самодержавия неуважение к таланту. Жизнью гения пренебрегли".

В обширной рецензии на книгу Абрамович Ю.М.Лотман писал:

"В 1930-е годы, когда мнение о намеке "по царской линии" получило всеобщее распространение, еще не были известны письма Карамзиных, дневник Фикельмон, письма Бобринской, письма и дневниковые записи императрицы и ряд других важных откликов на преддуэльную ситуацию. Между тем все эти материалы, с которыми не был знаком Щеголев, неопровержимо свидетельствуют о том, что в ноябре 1836 г. и в свете, и при дворе анонимный пасквиль воспринимался как намек на Дантеса, только на него. Никаких слухов о связи царя с женой поэта в то время не существовало. Для этого, впрочем, и не было никаких оснований".

Тут нужно вспомнить, что писалось в этом анонимном письме, полученном Пушкиным. Процитируем этот уникальный документ:

"Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Дмитрия Львовича Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадьютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена".

Злокачественность этого письма в том состояла, что Пушкин приравнивался к Нарышкину - мужу известной любовницы Александра Первого. Намек был более чем ясен: тем самым утверждалось, что жена Пушкина - любовница Николая. И Пушкин написал оскорбительное письмо Геккерену, которого он считал автором этого пасквиля, не потому что он был приемным отцом Дантеса, открыто ухаживавшего за Натальей Николаевной, а потому что эти намеки разбудили, разбередили, взорвали его Эдипов комплекс. Мне кажется, что не будь этого письма, дуэли вообще бы не было: Дантес не был той фигурой, которая спровоцировала Пушкина на безрассудные действия, он был мелок для Пушкина. Другое дело царь. Речь не о том, действительно ли он оказывал Наталье Николаевне знаки внимания, выходящие за рамки корректности (этого, говорит Лотман, не было), а в реакции Пушкина на самую эту даже и воображаемую ситуацию. У Пушкина как бы появилась мотивировка, выйдя на дуэль, бросить вызов царю. В действительности не царь убил Пушкина, а Пушкин - в лице Дантеса - хотел символически убить царя. Так что, не говоря о прагматике ситуации, царя нельзя исключить из символического смысла этой трагической истории.

Дело не в том, как воспринимали в свете инцидент с анонимным письмом: дело в том, как воспринял его Пушкин. "Царская линия", как это называется в пушкиноведении, действительно имела место - хотя бы даже играя символическую роль. А ведь подсознание и оперирует символами, зашифровывая реальность в желаемом для себя направлении.

Стоит теперь поговорить о самом Николае - императоре Николае Павловиче - уже в реальном плане, а не в символических терминах глубинной психологии. Пришла пора перестать делать из него некую замещающую фигуру, отвечающую потребностям Эзопова, то есть рабьего, языка, который культивировала либеральная часть советской литературы. Не могли писать о Сталине, так писали о Николае Первом, которого критиковать не возбранялось. Но представление о Николае как модели тиранического властителя создалось гораздо раньше, задолго до советской власти. Это было общее место отечественного либерализма. Теперь приходится признать, что такое представление - не более чем либеральный миф. Отрадно было увидеть, что самая серьезная историческая книга, вышедшая после падения большевизма, - "Социальная история России времен империи" Б.Н.Миронова дала тему о Николае Первом вне этого мифа. Но еще раньше, в 1918 году, успела выйти работа историка Полуэктова о Николае, давшая адекватную интерпретацию николаевского царствования. И - вот парадокс! - многое помогает правильно понять Николая Первого историк-марксист Покровский, ставший марксистом еще до революции: чрезвычайно важна его концепция декабризма, разгром которого прежде всего инкриминируют Николаю.

Покровский еще в дореволюционной работе дал новую, можно сказать, сногсшибательную трактовку декабристского движения. Идеология дворянских революционеров, как назвал их позднее Ленин, - политическая свобода, очень мало озабоченная народным благосостоянием. Из декабристов один Пестель выработал что-то вроде социалистического проекта. Но теоретически мыслящее ядро декабристов вдохновлялось скорее проектом обуржуазивания страны. Да, конечно, декабристы были противниками крепостного права, - но они мыслили освобождение крестьян без земли, чтобы сделать из крестьян наемных работников на помещичьих латифундиях; хотели сделать из России что-то вроде Англии периода начальной индустриальной революции. К примеру: конституционный проект Никиты Муравьева предполагал наделить крестьян землей из расчета две десятины на двор, - тогда как существовавший в недрах госаппарата проект Аракчеева (еще при Александре Первом) говорил о двух десятинах на душу. Декабризм - очень интересная амальгама реликтов аристократической феодальной вольности с новыми настроениями и потребностями обуржуазивания сельского хозяйства - экономической базы России.

И тут нужно сказать о сущности государственной политики этой эпохи - как в отношении дворян, так и в крестьянском вопросе. Политика русских царей - начиная, пожалуй, с Павла Первого (которому тоже сильно не повезло как в литературе, так и особенно в жизни), - была патерналистской политикой в отношении крестьян и ощутимо антидворянской. К тому времени нельзя уже было говорить, что Россия - сословно-дворянская монархия. Самодержавие приобрело в некотором роде надклассовый характер. Это признавал даже Ленин, у которого есть соответствующие высказывания.

Процитируем здесь упомянутого историка Полуэктова, настаивавшего на том, что царствование Николая Первого было ярким примером политики просвещенного абсолютизма:

"Понятие просвещенного абсолютизма, с научной точки зрения, с трудом поддается отграничению от понятия абсолютизма вообще и полицейского государства. И в таком случае правильнее будет назвать правительственную систему Николая одной из самых последовательных попыток осуществления идеи полицейского государства".

И вот как историк определяет содержательную сторону этой системы:

"Народное благо, понимаемое, прежде всего, как удовлетворение материальных потребностей - как цель; последовательно проводимая правительственная опека - как средство".

Перечислим подробнее черты просвещенного абсолютизма, или, что почти то же, полицейского государства:

1. Надсословная и надклассовая власть монарха и в связи с этим изменение самого типа государства, превращение его в надобщественную силу.

2. Появление нового типа самого монарха - управителя и работника на троне.

3. Бюрократизация управления как признак его, так сказать, "деклассированности", рост и растущее влияние нового сословия - чиновничества.