Борис Парамонов - Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

• Название: Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)
• Автор: Борис Парамонов
• Жанр: Публицистика

---

Кокто говорит об ангелической природе некоторых поэтов, приводя в пример Артюра Рембо. Именно этот пример проясняет уподобление: ангел - это бунтарь, нарушитель спокойствия: не ангел-хранитель, но ангел-разрушитель, ангел карающий, нерушимое единство божественного и сатанинского - образ в духе глубинной психологии Юнга. Главным ангелом был Люцифер.

Но у Набокова можно заметить не только заимствование каких-то образов у Кокто, но нечто большее: сходство философий, даже религиозных представлений. Тема о религиозном сознании Набокова вообще предстает крайне интересной. Он не был атеистом, хотя и не ассоциировал себя с какой-либо вероисповедной формой. У него была интуиция потустороннего, твердая уверенность в существовании неких незнаемых нами форм бытия по ту сторону земного существования. Эта интуиция порождается самим художественным даром, если он достаточно глубок. Религия Набокова - это его художество, всегда способное различить неземную ауру земных предметов.

Вот, как мне кажется, текст Кокто, оказавший влияние на Набокова:

"Представьте себе текст, продолжения которого мы не можем прочесть, потому что он напечатан на оборотной стороне страницы, а читать мы можем только лицевую. Однако оборотная и лицевая сторона, вполне уместные, когда мы изъясняемся в рамках человеческих понятий, теряют всякий смысл в сверхчеловеческом (...) Поэзия предрасполагает к сверхчеловеческому. Атмосфера сверхчувственного, которой она обволакивает нас, обостряет наши тайные чувства, и наши щупальца углубляются в бездны, о которых не ведают наши официальные чувства. Ароматы, долетающие из тех недоступных сфер, вызывают ревность официальных чувств. Они бунтуют. Они изнуряют себя. Пытаются совершить труд, превосходящий их силы. В человеке воцаряется великолепный хаос. Внимание! Тому, кто пребывает в подобном состоянии, всё может предстать как чудо.

Поэты живут чудесами. Чудеса порождает всё, неважно, великое или малое. Предметы, желания, симпатии сами собой возникают под их руками. Судьба при всей своей непоследовательности упорядочивается, чтобы прийти поэтам на помощь. Наступают великолепные, царские времена".

Всякий читавший Набокова согласится, что образ страницы, не читаемой с оборотной стороны (Набоков бы сказал "с испода") - это образ в стиле Набокова; вообще весь этот отрывок из Кокто легко инкрустируется в Набокова. В романе "Дар" читаем:

"Загробное окружает нас всегда, а вовсе не лежит в конце какого-то путешествия. В земном доме вместо окна - зеркало; дверь до поры до времени затворена; но воздух входит сквозь щели. Наиболее доступный для наших домоседных чувств образ будущего постижения окрестности, долженствующий раскрыться нам по распаде тела, это - освобождение духа из глазниц плоти и превращение наше в одно свободное сплошное око, зараз видящее все стороны света, или, иначе говоря: сверхчувственное прозрение мира при нашем внутреннем участии".

Мне кажется особенно значимой для Набокова та фраза Кокто, в которой он говорит о чудесах, приходящих на помощь поэтам, про судьбу, им подыгрывающую. В сущности, это тема романа "Дар", повторенная затем в описании одной из книг набоковского героя-писателя в первом его английском романе "Подлинная жизнь Себастьяна Найта": "... если первый его роман посвящен приемам литературного сочинительства, - во втором речь идет большей частью о приемах человеческой судьбы". Но это оказывается тем же: идентичность мастерства и судьбы. Правда, здесь у Набокова можно увидеть инспирации, идущие от другого француза, Андре Жида, его романа "Фальшивомонетчики", в котором изображен писатель, сочиняющий роман; при этом наряду с размышлениями писателя, каким должен быть его роман, идет параллельное действие, и далеко не сразу мы догадываемся, что это действие и есть роман, им сочиняемый. Книга отражается в самой себе, два зеркала, поставленные одно против другого, дают изображение, уходящее в бесконечность. Писатель, художник предстает демиургом-миротворителем. Это философия Набокова.

Читая Кокто - более или менее представительно изданного в России через полвека после его смерти, - печально задумываешься о том, как душилась культура "железным занавесом", какой духовный ущерб претерпела отечественная литература, лишенная живой связи с Западом.

Мы переехали!

Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.

Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

Новости Темы дня Программы Архив Частоты Расписание Сотрудники Поиск Часто задаваемые вопросы E-mail

1.4.2008

Эфир

Эфир Радио Свобода

RealAudio | WinMedia

Новости

Программы

Темы дня »

Наши гости »

Права человека »

Россия »

Время и Мир »

СМИ »

История и

современность »

»

Культура »

Медицина »

Образование »

Религия »

Спорт »

Спецпрограммы »

Поиск

подробный запрос

Радио Свобода

Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100

Рейтинг@Mail.ru

Культура

Русские Вопросы

Автор и ведущий Борис Парамонов

Жизнь и смерть в России

Умер Александр Павлович Чудаков; смело можно сказать - преждевременно умер. Он был человек сильный, большой, умелый, закаленный, жить он должен был до девяноста с лишним, как его могучие деды-священники. Трудная, гротескно-искаженная, нелепая русская жизнь его всё-таки, как сейчас говорят, "достала".

Несчастный случай с ним - вполне в нынешнем духе: нельзя не думать о сугубой и трегубой абсурдности существования в сегодняшней России, даже в столичной Москве, казалось бы, в блеске и лоске превзошедшей Запад. Это как при Екатерине: пышный парадный фасад и грязные задворки. А по существу - старая, вечная история: лучшие русские люди живут и умирают на помойках. Я шел недавно по Москве, по одному из старых переулков, по-прежнему богатых уютными особнячками; спутник сказал:

"Вот в этом доме живет Этуш". Более грязной входной двери я двадцать лет не видал. И это в доме известного актера и директора престижного театрального училища.

Мне многое случилось прочесть из написанного Александром Павловичем - прежде всего потому, что у меня есть полное академическое собрание Чехова, и я давно знаю чуть ли не наизусть чеховские тексты; одно время любимой игрой было - предлагал собеседнику открыть любой том (причем сам я номера тома не видел) и прочесть любую фразу; я тут же говорил, из какого рассказа.

Но с неменьшим интересом я читал и читаю все комментарии и примечания в этом богатом издании; а очень значительная их часть написана Чудаковым. Он едва ли не крупнейший русский чеховед. Помню, как Л.В. Лосев рассказывал об одном разговоре с Чудаковым: тот жаловался, что при подготовке этого издания не было возможности просмотреть такие-то и такие-то провинциальные газеты таких-то и таких-то лет - в поисках каких-либо сведений о Чехове. В старину сказали бы: "в поисках за".

В замечательном мемуарном романе Александра Павловича "Ложится мгла на старые ступени" он рассказывает об этой своей страсти: "Газеты прошлого и начала текущего лета Антон начал просматривать уже на первом курсе - без всякого плана, всплошную. Брал подшивку "Воронежского телеграфа", "Тифлисского листка", "Забайкальской мысли", "Каспия", столичной "Гласности", "Кобелякского слова", "Якутских вопросов" и листал. Впрочем, на специальные газеты был особый список:

"Соха-кормилица", "Индустрия", "Жизнь приказчика", "Вестник еврейской эмиграции и колонизации", "Студент-коммерсант", "Голос тайги", "Трезвый по понедельникам", "Казарма". Возникала даже мысль просмотреть все основные русские газеты второй половины века.

К тому времени, когда стало ясно, что такой безумной идеей возможно было одушевиться лишь в самозабвеньи юности (триста названий, многие газеты выходили 20, 30, 50 лет, ежедневные имели двенадцать корешков в год), он успел просмотреть больше двухсот годовых подшивок за разные годы. Делал выписки - тоже без определенной системы - всего интересного. Читал объявления - подряд. "Молодая особа со знанием немецкого и французского языков ищет места гувернантки". "Продается пара шведок серых в яблоках".

"Магазин Силкина сообщает, что поступила партия свежей зернистой икры из Астрахани". Печаль овладевала им". Из этого текста можно извлечь если не почти всё, то очень многое для понимания А.П.Чудакова. Заметим прежде всего, что он назвал себя Антоном: выдуманное имя и настоящее отчество дают "Антон Павлович" - имя любимого писателя (поэтому в книге он назвал своего отца Петром, чтоб не так бросалась в глаза идентификация с Чеховым.)

Во-вторых, поражает это разнообразие прежней русской жизни, можно сказать, богатое ее разнообразие и разнообразное богатство, весомо подтверждаемое упоминанием провербиальной икры. В-третьих, всё это есть свидетельство о чеховской России, - так сказать, Таганрог как ее строительный атом. В-четвертых (будет еще и в-пятых) - в-четвертых, в этом количественном изобилии, в мельтешащем множестве проникновенный исследователь может обнаружить - и обнаруживает! - ключ к поэтике Чехова.