Проспер Мериме - Хроника царствования Карла IX

• Название: Хроника царствования Карла IX
• Автор: Проспер Мериме
• Жанр: Классическая проза

Действие знаменитого романа Проспера Мериме, блестящего драматурга и мастера художественной прозы, происходит во время религиозной резни, получившей в истории название Варфоломеевская ночь. Тема религиозных войн, обличение религиозного фанатизма, приобретшая ныне, в начале 3-го тысячелетия неожиданную остроту, раскрыта в этом тексте с необычайной силой. Религиозная рознь становится источником семейной трагедии. В центре исторического полотна юный дворянин-гугенот Бернар де Мержи, влюбленный в придворную даму Диану де Тюржи. Писатель создает целую галерею ярких политических фигур той эпохи, описывает нравы придворных и служителей Церкви, солдат и простолюдинов.

---

Когда жажда крови была до некоторой степени утолена, наиболее милосердные из головорезов предложили своим жертвам купить себе жизнь ценой отречения от веры. Лишь очень немногие кальвинисты воспользовались этим предложением и согласились откупиться от смерти и от мучений ложью, - быть может, простительной. Над головами женщин и детей были занесены мечи, а они читали свой символ веры и безропотно гибли.

Через два дня король попытался унять резню, но если дать волю низким страстям толпы, то ее уже не уймешь. Кинжалы продолжали наносить удары, а потом уже и сам король, которого обвинили в потворстве нечестивцам, вынужден был взять свой призыв к милосердию обратно и даже превзошел себя в своей злобе, каковая, впрочем, являлась одной из главных черт его характера.

Первые дни после Варфоломеевской ночи Бернара часто навещал в укрытии его брат и всякий раз приводил новые подробности тех страшных сцен, коих свидетелем ему суждено было стать.

- Когда же наконец я покину этот край убийц и лиходеев? - воскликнул Жорж. - Я предпочел бы жить среди зверей, чем среди французов.

- Поедем со мной в Ла-Рошель, - говорил Бернар. - Авось, там еще не взяли верх головорезы. Давай вместе умрем! Если ты станешь на защиту этого последнего оплота нашей веры, то твое отступничество будет забыто.

- А как же я? - спрашивала Диана.

- Поедем лучше в Германию, а не то так в Англию, - возражал Жорж. - Там, по крайней мере, и нас не зарежут, и мы никого не будем резать.

Их замыслы не осуществились. Жоржа посадили в тюрьму за то, что он отказался повиноваться королю, а графиня, дрожавшая от страха, что ее возлюбленного накроют, думала только о том, как бы помочь ему бежать из Парижа.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ДВА МОНАХА

Капюшон ему надели,

И готов монах.

Народная песня

В кабачке, расположенном на берегу Луары, немного ниже Орлеана, ближе к Божанси, молодой монах сидел за столиком и, полуопустив широкий капюшон своей коричневой сутаны, с примерным усердием читал молитвенник, хотя уголок для чтения он выбрал довольно темный. Бусинки его четок, висевших у пояса, были крупнее голубиного яйца; множество образков, державшихся на том же веревочном поясе, бренчало при малейшем его движении. Когда он поднимал голову и смотрел на дверь, был виден его красивый рот и закрученные в виде турецкого лука молодецкие усы, которые могли бы сделать честь любому армейскому капитану. Руки у него были белые-белые, ногти длинные, аккуратно подстриженные, - все это наводило на мысль, что молодой чернец устава своего ордена строго не придерживается и никогда и в руки-то не брал ни заступа, ни грабель.

К нему подошла дородная крестьянка с налитыми щеками, - она исполняла здесь не только обязанности служанки, но и стряпухи; помимо всего прочего, она была хозяйкой этого заведения, - и, довольно неуклюже присев перед ним в реверансе, спросила:

- Что же это вы, отец мой, на обед себе ничего не закажете? Ведь уж полдень-то миновал.

- Долго еще не будет барки из Божанси?

- Кто ее знает! Вода убыла - особенно не разгонишься. Да барке еще и не время. Я бы на вашем месте пообедала у нас.

- Хорошо, я пообедаю. Только нет ли у вас отдельной комнаты? Здесь не очень приятно пахнет.

- Уж больно вы привередливы, отец мой. А я так ничего не чую.

- Не свиней ли палят возле вашего трактира?

- Свиней? Ой, насмешили! Свиней! Да, почти что. Свиньи они, свиньи - про них верно кто-то сказал, что жили они по-свински. Вот только есть этих свиней нельзя. Это, - прошу меня извинить, отец мой, - гугеноты, их сжигают на берегу, шагах в ста отсюда, вот почему здесь и пахнет паленым.

- Гугеноты?

- Ну да, гугеноты. Вам-то что? Еще аппетит из-за них портить? А комнатку, где бы вам пообедать, я найду, только уж не побрезгайте. Нет, теперь гугеноты не так скверно пахнут. Вот если б их не сжигать, вонь от них была бы - затыкай нос. Нынче утром их во какая куча на песке лежала, высотой... как бы сказать? Высотой с этот камин.

- И вы ходили смотреть на трупы?

- А, это вы потому спрашиваете, что они голые! Но ведь они мертвые, ваше преподобие, - тут ничего такого нет. Все равно что я бы на дохлых лягушек глядела. Видать, вчера в Орлеане потрудились на славу, - Луара нанесла к нам невесть сколько этой самой еретической рыбы. Река-то мелеет, так их, что ни день, на песке находят. Вчера пошел работник с мельницы посмотреть сети, - линьки не попались ли, ан там мертвая женщина: ее в живот алебардой ткнули. Глядите: вошла сюда, а вышла аж вон там, между лопаток. Он-то, конечно, предпочел бы вместо нее здорового карпа... Ваше преподобие! Что это с вами! Никак, вам дурно? Хотите, я вам до обеда стаканчик божансийского вина принесу? Сразу дурнота пройдет.

- Благодарю вас.

- Так что же вы желаете на обед?

- Что у вас есть, то и давайте... Мне безразлично.

- А все-таки? Скажу не хвалясь: у меня в кладовой стены ломятся.

- Ну, зажарьте цыпленка. И не мешайте мне читать молитвенник.

- Цыпленка! Цыпленка! Ай-ай-ай, ваше преподобие, нечего сказать, отличились! Кому угодно постом рот заткет паутина, только не вам. Стало быть, вам папа разрешил по пятницам есть цыплят?

- Ах, какой же я рассеянный!.. Верно, верно, ведь сегодня пятница! По пятницам мясной пищи не принимай. Приготовьте мне яичницу. Спасибо, что вовремя предупредили, а то долго ли до греха?

- Все они хороши, голубчики! - ворчала себе под нос кабатчица. - Не напомни, так они вам в постный день цыпленка уберут. А найдут у бедной женщины кусочек сала в супе, такой крик подымут - помилуй бог!

Отведя душу, кабатчица принялась готовить яичницу, а монах снова углубился в чтение.

- Ave Maria [Радуйся, Мария (лат.).], сестра моя! - сказал еще один монах. Он вошел в кабачок, как раз когда тетушка Маргарита, придерживая сковородку, собиралась перевернуть внушительных размеров яичницу.

Это был красивый седобородый старик, высокий, крепкий, плотный, краснолицый. Однако первое, что привлекало к нему внимание, - это огромный пластырь, закрывавший один глаз и половину щеки. По-французски он изъяснялся хотя и свободно, но с легким акцентом.

Стоило ему показаться в дверях, как молодой монах еще ниже опустил свой капюшон, чтобы совсем не было видно лица. Однако тетушку Маргариту особенно поразило другое: день был жаркий, и того ради старый монах капюшон свой откинул, но едва он увидел собрата по ордену, так сейчас же его опустил.

- Как раз к обеду, отец мой! - молвила кабатчица. - Ждать вам не придется и есть с кем разделить компанию.

Тут она обратилась к молодому монаху:

- Ваше преподобие! Вы, верно уж, ничего не имеете против отобедать с его преподобием? Его сюда привлек запах яичницы. Маслица-то я не пожалела!

- Боюсь, как бы не стеснить почтенного посетителя, - пролепетал молодой инок.

- Я бедный эльзасский монах... - низко опустив голову, пробормотал старик. - Плохо говорю по-французски... Боюсь, что мое общество не доставит удовольствия собрату.

- Будет вам церемонии-то разводить! - вмешалась тетушка Маргарита, - У монахов, да еще одного ордена, все должно быть общее: и постель и стол.

С этими словами она взяла скамейку и поставила ее у стола, как раз напротив молодого монаха. Старик сел боком - он чувствовал себя явно неловко. Можно было догадаться, что голод борется в нем с нежеланием остаться один на один со своим собратом.

Тетушка Маргарита принесла яичницу.

- Ну, отцы мои, скорей читайте молитву перед обедом, а потом скажете, хороша ли моя яичница.

Напоминание насчет молитвы повергло обоих монахов в еще пущее замешательство. Младший сказал старшему:

- Читайте вы. Вы старше меня, вам эта честь и подобает.

- Нет, что вы! Вы пришли раньше меня - вы и читайте.

- Нет, уж лучше вы.

- Увольте.

- Не могу.

- Что мне с ними делать? Ведь так яичница простынет! - всполошилась тетушка Маргарита. - Свет еще не видел таких церемонных францисканцев. Ну, пусть старший прочтет предобеденную, а младший - благодарственную...

- Я умею читать молитву перед обедом только на своем родном языке, - объявил старший монах.

Молодой, казалось, удивился и искоса поглядел на своего сотрапезника. Между тем старик, молитвенно сложив руки, забормотал себе в капюшон какие-то непонятные слова. Потом сел на свое место и, даром времени не теряя, мигом уплел три четверти яичницы и осушил бутылку вина. Его товарищ, уткнув нос в тарелку, открывал рот только перед тем, как что-нибудь в него положить. Покончив с яичницей, он встал, сложил руки и, запинаясь, пробубнил скороговоркой несколько латинских слов, последними из которых были: Et beata viscera virginis Mariae [И благословенно чрево девы Марии (лат.).]. Тетушка Маргарита только эти слова и разобрала.

- Прости, господи, мое прегрешение, уж больно несуразную благодарственную молитву вы прочитали, отец мой! Наш священник, помнится, не так ее читает.

- Так читают в нашей обители, - возразил молодой францисканец.