Клайв Баркер - Имаджика

• Название: Имаджика
• Автор: Клайв Баркер
• Жанр: Фэнтези

Клайв Баркер родился в Ливерпуле. Более того, он закончил школу, в которой учился Джон Леннон. Это невольно вызывает сравнение и ко многому обязывает. И если ты писатель, уже мало написать просто хорошую книгу. Совершенно необходимо написать книгу необыкновенную, исключительную. Так и герою романа, художнику Миляге, внезапно обретшему память о своем забытом прошлом, стало казаться мало прожить восемь нормальных жизней знаменитым магом Сартори. И думается, автор «Имаджики», ставший лауреатом международной литературной премии «Horror», справился со своей непростой задачей.

Не скажу, что ничего подобного на русском языке больше не выходило, но этот двухтомник, появившийся в 1995-м, определенно на много лет вперед стал для отечественных читателей самым заметным явлением в жанре «темной фэнтези». В этом плане Баркера можно сравнить разве что со Стивеном Кингом, чьи откровенно подростковые «Глаза дракона» рядом с «Имаджикой» выглядят довольно-таки тускло, а «Темная башня» все-таки принадлежит к иному поджанру фантастики.

---

– В этом нет необходимости.

– Такая необходимость есть. Вы исполняли свой долг, наблюдая за мной.

Она выдержала паузу. Когда она снова заговорила, голос ее был певучим и нежным:

– Мне нравится, когда за мной наблюдают, Сеидукс...

– Вот как, – пробормотал он.

– Разумеется. Если, конечно, мои зрители способны оценить то, что они видят.

– Я способен, – сказал он, украдкой бросив сигарету на пол и затушив ее каблуком.

– Тогда почему бы тебе не закрыть дверь? – сказала она ему. – На тот случай, если здесь будет немного шумно. Может быть, скажешь охранникам, чтобы они пошли и напились.

Он так и сделал. Когда он вернулся к покрывалам, он увидел, что она стоит на коленях на постели, а рука ее зажата у нее между ног. Да, она была обнаженной. Когда она двигалась, покрывала двигались вместе с ней. Некоторые из них на мгновение прилипали к умащенной маслом блестящей коже. Он видел, как встрепенулась ее грудь, когда она закинула руки за голову, приглашая его поцеловать ее тело. Он протянул руку, чтобы раздвинуть покрывала, но их было слишком много, и он никак не мог отыскать лазейку среди них. Тогда он напролом двинулся ей навстречу, наполовину ослепленный тонким шелком.

Ее рука снова оказалась у нее между ног, и он не смог сдержать сладострастного стона при мысли о том, как его рука заменит ее. Пальцы ее что-то сжимали, – подумал он, – какую-то штучку, с помощью которой она ублажала себя в предвкушении его появления, готовила себя, чтобы принять каждый дюйм его возбужденной плоти. Какая умная, услужливая женщина. Она даже протягивает ему эту вещь, словно признаваясь в своем маленьком грехе и, может быть, думая, что ему будет приятно ощутить ее теплоту и влагу. Она просовывала ее сквозь покрывала, и он в свою очередь устремился к ней навстречу, бормоча по дороге обещания, которые нравится слушать женщинам.

Между этими обещаниями он уловил звук рвущейся ткани, и, решив, что она раздирает покрывала от нетерпения, последовал ее примеру. Неожиданно он почувствовал острую боль в животе. Он посмотрел вниз сквозь прилипшие к его лицу ткани и увидел, как на узоре расползается темное пятно. Он испустил крик и стал выпутываться, пытаясь отодвинуться от нее подальше, и краем глаза увидев ее ублажающее устройство, глубоко вонзившееся в его плоть. Она вытащила лезвие, но лишь для того, чтобы вонзить его во второй раз, и в третий. С ножом в сердце он упал на спину, цепляясь за покрывала и стаскивая их за собой.

* * *

Стоя у одного из окон верхнего этажа дома Греховодника и наблюдая за бушевавшими повсюду пожарами, Юдит вздрогнула и, опустив глаза на свои руки, увидела, что они залиты кровью. Видение продлилось всего лишь долю секунды, но у нее не было никаких сомнений ни в том, что оно действительно было, ни в том, что оно означало. Кезуар свершила задуманное.

– Ничего себе зрелище, да? – услышала она голос Дауда и в смятении повернулась к нему. Неужели он тоже видел кровь? Нет, нет. Он говорил о пожарах.

– Да, действительно, – сказала она.

Он встал с ней рядом у окна, стекла которого дребезжали всякий раз, когда взрывался снаряд.

– Греховодники уже собрались уезжать. Я предлагаю сделать то же самое. Я уже почти обновился. – Он действительно исцелился с удивительной быстротой. Следы ран на его лице были едва заметны.

– Куда мы направимся? – спросила она.

– В другую часть города, – сказал он. – Туда, где я впервые вышел на сцену. Греховодник сказал, что театр до сих пор стоит. Его построил сам Плутеро Квексос. Я очень хотел бы увидеть его снова.

– Ты собираешься осматривать достопримечательности в такую ночь?

– Завтра театра уже может не оказаться. Собственно говоря, весь Изорддеррекс может превратиться в руины еще до восхода Кометы. Я-то думал, что тебе хочется на него посмотреть.

– Но если это сентиментальное путешествие, – сказала она, – то, может быть, тебе лучше пойти одному?

– Почему? У тебя что, другие планы? – спросил он. – Ведь я не ошибся?

– Какие у меня могут быть планы? – запротестовала она. – Ведь я здесь раньше никогда не была.

Он подозрительно изучал ее взглядом.

– Но ты ведь всегда хотела здесь оказаться, не так ли? С самого начала. Годольфин еще удивлялся, откуда в тебе этот бес. Теперь и я удивляюсь. – Он проследил направление ее взгляда. – Что там, Юдит?

– Тебе и самому видно, – ответила она. – Нас убьют, не успеем мы добраться до конца улицы.

– Нет, – сказал он. – Только не нас. На нас заклятье против любой опасности.

– Ты уверен?

– Мы же с тобой два сапога пара, помнишь? Идеальные партнеры.

– Помню.

– Десять минут. Потом мы отправляемся.

– Я буду готова.

Она услышала звук закрываемой двери и снова опустила глаза на свои руки. Видение исчезло без следа. Она оглянулась на дверь, проверяя, ушел ли Дауд, потом прижала руки к стеклу и закрыла глаза. У нее было десять минут на то, чтобы найти женщину с таким же как у нее лицом, десять минут, прежде чем она окажется в хаосе улиц вместе с Даудом, и все надежды на контакт будут перечеркнуты.

– Кезуар... – прошептала она.

Она почувствовала, как стекло завибрировало под ее пальцами, и услышала чей-то предсмертный крик, разнесшийся над крышами. Она второй раз произнесла имя своего двойника и подумала о башнях, которые были бы видны из этого окна, если бы весь город не заволокло дымом. Видение этого дыма возникло у нее в голове, хотя она сознательно не вызывала его, и она почувствовала, как ее мысли поднимаются вверх вместе с его клубами, уносимые жаром разрушения.

* * *

Кезуар было нелегко отыскать что-нибудь неприметное среди одежд, приобретенных в основном из-за их нескромного вида, но оборвав все украшения с одного из самых скромных своих платьев, она достигла некоторой пристойности. Она покинула свои покои и приготовилась к долгому путешествию по дворцу. Ее маршрут после того, как она окажется за воротами, был для нее ясен: назад к гавани, туда, где она впервые узрела Скорбящего на крыше. Если там Его не окажется, она найдет кого-нибудь, кто будет знать, где он. Он появился в Изорддеррексе не для того, чтобы просто так исчезнуть. Он оставит за собой следы, чтобы по ним последовали Его приверженцы, и, конечно же, суды, которые им предстоит вынести, чтобы доказать своей стойкостью, насколько горячо их желание оказаться рядом с Ним. Но сначала ей надо было выбраться из дворца, и она пошла по коридорам и лестницам, которыми не пользовались уже долгие десятилетия и о которых знала только она, Автарх, и те каменщики, которые выложили эти холодные камни и сами давно уже превратились в хладный прах. Только Маэстро и их возлюбленные сохраняли свою молодость, но теперь это уже не казалось ей таким счастьем. Она хотела бы, чтобы следы долгих прожитых лет были заметны на ее лице, когда она приклонит колени пред Назореем, чтобы Он понял, что она много страдала и заслужила Его прощения. Но ей придется положиться на Него и верить, что под покровом совершенства Он сумеет разглядеть боль.

Ноги ее были босы, и холод постепенно поднимался по ее телу, так что когда она вышла в сырую прохладу сумерек, зубы ее стучали. Она остановилась на несколько секунд, чтобы сориентироваться в лабиринте двориков, которые окружали дворец. И в тот момент, когда ее мысли обратились от конкретного к абстрактному, в голове ее всплыла еще одна мысль, дожидавшаяся в глубинах ее сознания как раз такого поворота событий. Ни на мгновение она не усомнилась в ее источнике. Ангел, которого Сеидукс прогнал сегодня днем из ее комнаты, ждал ее все это время на пороге, зная, что в конце концов она появится и будет нуждаться в руководстве. Слезы навернулись у нее на глаза, когда она поняла, что не покинута. Сын Давида знал о ее муках и послал этого ангела, чтобы он прошептал в ее голове свою весть.

– Ипсе, – сказал ангел. – Ипсе.

Она знала, что означает это слово. Она посещала Ипсе много раз, всегда в маске, как и все дамы высшего света во время посещения сомнительных с моральной точки зрения мест. Она видела там все пьесы Плутеро Квексоса, переложения Флоттера, а иногда даже и грубоватые фарсы Коппокови. Тот факт, что Скорбящий выбрал это место, показалось ей странным, но кто она такая, чтобы судить о его целях?

– Я слышу, – сказала она вслух.

Не успел еще стихнуть голос в ее голове, как она уже отправилась в путь по внутренним дворикам в направлении ворот, из которых можно было быстрее всего добраться до Кеспарата Деликвиум, где Плутеро соорудил свой памятник искусственности, которому вскоре предстояло быть перепосвященным Истине.

* * *

Юдит отняла руки от окна и открыла глаза. Этот контакт был лишен той ясности и отчетливости, которые она ощущала во сне. По правде говоря, она вообще не была уверена, что он состоялся, но теперь уже было слишком поздно предпринимать повторную попытку. Дауд ожидал ее, и не только Дауд, но и пылающие улицы Изорддеррекса. Из окна она много раз видела, как проливается кровь, видела многочисленные драки и нападения, атаки и наступления войск, видела мирных жителей, бегущих толпами, и тех, кто маршировал в отрядах, вооруженных и дисциплинированных. В этом хаосе воюющих сторон ей трудно разобраться, за что они борются, да, честно говоря, ей и не было до этого дела. Ее задача – это поиски сестры в этом мальстреме и надежда на то, что та в свою очередь будет искать ее.