Клайв Баркер - Имаджика

• Название: Имаджика
• Автор: Клайв Баркер
• Жанр: Фэнтези

Клайв Баркер родился в Ливерпуле. Более того, он закончил школу, в которой учился Джон Леннон. Это невольно вызывает сравнение и ко многому обязывает. И если ты писатель, уже мало написать просто хорошую книгу. Совершенно необходимо написать книгу необыкновенную, исключительную. Так и герою романа, художнику Миляге, внезапно обретшему память о своем забытом прошлом, стало казаться мало прожить восемь нормальных жизней знаменитым магом Сартори. И думается, автор «Имаджики», ставший лауреатом международной литературной премии «Horror», справился со своей непростой задачей.

Не скажу, что ничего подобного на русском языке больше не выходило, но этот двухтомник, появившийся в 1995-м, определенно на много лет вперед стал для отечественных читателей самым заметным явлением в жанре «темной фэнтези». В этом плане Баркера можно сравнить разве что со Стивеном Кингом, чьи откровенно подростковые «Глаза дракона» рядом с «Имаджикой» выглядят довольно-таки тускло, а «Темная башня» все-таки принадлежит к иному поджанру фантастики.

---

– Религия – удел верующих, – громко разглагольствовал Макганн. – Они возносят свои молитвы, не получают на них ответа, и их вера крепнет. В то время как магия... – Он запнулся, устремив свой пьяный взгляд на Маэстро в дверях. – Ага! Се человек! Скажи ему, Сартори. Объясни ему, что такое магия.

Роксборо сложил пальцы пирамидой, вершина которой оказалась как раз напротив его носа.

– Действительно, Маэстро, – сказал он. – Расскажи нам.

– С удовольствием, – сказал Миляга, принимая из рук Макганна налитый для него стакан вина, чтобы промочить горло перед сегодняшней порцией откровений. – Магия есть первая и последняя религия мира, – сказал он. – Она обладает силой, которая может подарить нам целостность. Открыть перед нами другие Доминионы и вернуть нас самим себе.

– Все это звучит очень красиво, – бесстрастно заметил Роксборо. – Но что это означает?

– Все абсолютно ясно, – запротестовал Макганн.

– Мне – нет.

– Это означает, что мы рождаемся на свет разъединенными, Роксборо, – сказал Маэстро. – Но мы жаждем воссоединения.

– Ты так считаешь?

– Да, я верю в это.

– А с какой это стати нам искать воссоединения с самими собой? – спросил Роксборо. – Ты мне это объясни. Я-то думал, что мы давно уже воссоединились вот за этим столом, и никто другой нам не нужен.

В тоне Роксборо слышалось раздраженное высокомерие, но Маэстро уже привык к подобным выпадам, и ответы были у него наготове.

– Все то, что не является нами, – это тоже мы, – сказал он. Подойдя к столу и поставив стакан, сквозь коптящее пламя свечей он уставился в черные глаза Роксборо. – Мы соединены со всем, что было, есть и будет, – сказал он. – От одного конца Имаджики до другого. От крошечной пылинки сажи над пламенем до Самого Божества.

Он набрал в легкие воздуха, давая Роксборо возможность вставить свое скептическое замечание, но последний ей не воспользовался.

– После нашей смерти мы не будем разделены на категории, – продолжал он. – Мы увеличимся до размеров Творения.

– Да-а-а... – протяжно прошипел Макганн сквозь зубы, оскаленные в хищной улыбке голодного тигра.

– И магия – наш способ постичь это Откровение, пока мы еще состоим из плоти и крови.

– И каково же твое мнение: это Откровение дано нам? – сказал Роксборо. – Или мы воруем его украдкой?

– Мы были рождены на свет, чтобы познать то, что мы можем познать.

– Мы были рождены на свет, чтобы наша плоть страдала, – сказал Роксборо.

– Можешь страдать, если хочешь, а лично я не собираюсь.

Фраза вызвала у Макганна одобрительный хохот.

– Плоть – это вовсе не наказание, – продолжал Маэстро. – Она дана нам для радости. Но она также является границей между нами и остальным Творением. Во всяком случае, так нам кажется, хотя на самом деле это всего лишь иллюзия.

– Хорошо, – сказал Годольфин. – Мне это нравится.

– Так мы заняты Божьим делом или нет? – упрямился Роксборо.

– У тебя появились первые сомнения?

– Уж скорее, вторые или третьи, – сказал Макганн.

Роксборо наградил его кислым взглядом.

– Что-то я не припомню, чтобы мы давали клятву ни в чем не сомневаться, – сказал он. – Почему на меня набрасываются из-за простого вопроса?

– Приношу свои извинения, – сказал Макганн. – Скажите ему, Маэстро, что мы заняты Божьим делом, ведь правда?

– Хочет ли Божество, чтобы мы стремились стать чем-то большим, нежели мы есть? – сказал Миляга. – Разумеется. Хочет ли Божество, чтобы нами владела любовь, которая и является мечтой о целостности? Разумеется. Хочет ли Оно навсегда заключить нас в Свои объятия? Да, Оно хочет именно этого.

– Почему ты всегда говоришь о Боге в среднем роде? – спросил Макганн.

– Творение и его Творец едины, так или нет?

– Так.

– А Творение состоит не только из мужчин, но и из женщин, так или нет?

– Так, так!!!

– Вот за это я и возношу благодарственные молитвы, денно и нощно, – сказал Миляга, глядя на Годольфина. – Перед тем как лечь и после.

Джошуа разразился своим дьявольским хохотом.

– Стало быть, Бог должен быть одновременно и мужчиной, и женщиной. Для удобства – Оно.

– Смело сказано! – объявил Джошуа. – Никогда не устаю тебя слушать, Сартори. Мысли у меня часто зарастают илом, но стоит мне тебя немного послушать, и они вновь свежи, как весенняя ключевая вода!

– Надеюсь, они все-таки не такие чистые, – сказал Маэстро. – Ни одна пуританская душа не должна помешать Примирению.

– Ну, уж ты-то меня знаешь, – сказал Джошуа, посмотрев Миляге в глаза.

И в этот момент Миляга получил доказательство своего подозрения о том, что все эти стычки, возникавшие в воспоминании друг за другом, на самом деле представляли собой различные фрагменты, навеянные комнатами, по которым он проходил, и воедино сплетенные его сознанием. Макганн и Роксборо растворились в воздухе, а вместе с ними – большая часть свечей и то, что они освещали – графины, стаканы, блюда... Теперь он остался наедине с Джошуа. Ни сверху, ни снизу не доносилось ни одного звука. Весь дом спал, за исключением этих двух заговорщиков.

– Я хочу быть с тобой, когда ты будешь совершать ритуал, – сказал Джошуа. На этот раз в его голосе не было и намека на смех. Он выглядел измученным и встревоженным. – Она очень дорога мне, Сартори. Если с ней что-нибудь случится, я сойду с ума.

– С ней все будет в порядке, – сказал Маэстро, усаживаясь за стол.

Перед ним была разложена карта Имаджики. В каждом Доминионе, рядом с тем местом, где должны были проводиться заклинания, были написаны имена Маэстро и их помощников. Он просмотрел их и обнаружил, что кое-кого он знает. Тик Ро был упомянут как заместитель Утера Маски; присутствовал и Скопик – в роли помощника заместителя Херате Хаммеръока, возможно, отдаленного предка того Хаммеръока, который повстречался им с Паем в Ванаэфе. Имена из двух различных прошлых встретились на этой карте.

– Ты меня не слушаешь, – сказал Джошуа.

– Я же сказал тебе, что с ней все будет в порядке, – ответил Маэстро. – Этот ритуал сложен, но не опасен.

– Тогда позволь мне присутствовать, – сказал Годольфин, нервно ломая пальцы. – Я помогу тебе не хуже твоего несчастного мистифа.

– Я даже не сказал Пай-о-па о том, что мы собираемся делать. Это касается только нас. Тебе надо только привезти сюда Юдит завтра вечером, а я позабочусь обо всем остальном.

– Она такая ранимая.

– Лично мне она кажется очень уверенной в себе, – заметил Маэстро. – И очень возбужденной.

Годольфин окинул его ледяным взглядом.

– Брось эти шутки, Сартори, – сказал он. – Мало того, что вчера Роксборо целый день подряд шептал мне на ухо, что не доверяет тебе, так теперь мне еще приходится терпеть твою наглость.

– Роксборо ничего не понимает.

– Он говорит, что ты сходишь с ума по женщинам, так что кое-какие вещи он понимает прекрасно. По его словам, ты подглядываешь за какой-то девчонкой в доме напротив...

– Даже если и так?

– Как ты сможешь сосредоточиться на Примирении, если мысли твои все время направлены на другое?

– Ты хочешь убедить меня, что я должен разлюбить Юдит?

– Я думал, магия для тебя – это религия...

– Так и она моя религия.

– Преданность, священная тайна...

– То же самое можно сказать и о ней. – Он засмеялся. – Когда я в первый раз увидел ее, я словно впервые заглянул в другой мир. Я понял, что жизнь свою поставлю на кон, лишь бы овладеть ей. Когда я с ней, я снова чувствую себя неофитом, который шаг за шагом подкрадывается к чуду. Осторожными шагами, сгорая от возбуждения...

– Все, хватит!

– Вот как? Тебе неинтересно, почему я так хочу оказаться внутри нее?

Годольфин Окинул его скорбным взглядом.

– Не то чтоб очень, – сказал он. – Но если ты не скажешь мне, сам я никогда этого не пойму...

– Потому что тогда мне удастся ненадолго забыть, кто я такой. Все мелочи и частности исчезнут. Мое честолюбие. Моя биография. Все. Я буду полностью развоплощен, и это приблизит меня к Божеству.

– Непонятным образом ты все сводишь к этому. Даже собственную похоть.

– Все – Едино.

– Мне не нравится, когда ты говоришь о Едином. Ты становишься похож на Роксборо с его поговорками! В простоте – наша сила – и все в этом роде...

– Я совсем не это имел в виду, и ты это знаешь. Просто женщины стоят у начала всего, и я люблю – как бы это выразить? – припадать к истоку как можно чаще.

– Ты считаешь, что ты всегда прав? – спросил Годольфин.

– Чего ты такой кислый? Еще неделю назад ты молился на каждое мое слово.

– Мне не нравится наша затея, – сказал Годольфин. – Юдит нужна мне самому.

– И она будет у тебя. И у меня тоже. В этом-то и вся прелесть.

– Между ними не будет никакой разницы?

– Абсолютно. Они будут идентичны. До мельчайшей морщинки, до реснички.

– Так почему же тогда мне должна достаться копия?