Клайв Баркер - Имаджика

• Название: Имаджика
• Автор: Клайв Баркер
• Жанр: Фэнтези

Клайв Баркер родился в Ливерпуле. Более того, он закончил школу, в которой учился Джон Леннон. Это невольно вызывает сравнение и ко многому обязывает. И если ты писатель, уже мало написать просто хорошую книгу. Совершенно необходимо написать книгу необыкновенную, исключительную. Так и герою романа, художнику Миляге, внезапно обретшему память о своем забытом прошлом, стало казаться мало прожить восемь нормальных жизней знаменитым магом Сартори. И думается, автор «Имаджики», ставший лауреатом международной литературной премии «Horror», справился со своей непростой задачей.

Не скажу, что ничего подобного на русском языке больше не выходило, но этот двухтомник, появившийся в 1995-м, определенно на много лет вперед стал для отечественных читателей самым заметным явлением в жанре «темной фэнтези». В этом плане Баркера можно сравнить разве что со Стивеном Кингом, чьи откровенно подростковые «Глаза дракона» рядом с «Имаджикой» выглядят довольно-таки тускло, а «Темная башня» все-таки принадлежит к иному поджанру фантастики.

---

Улыбнувшись этому воспоминанию, мистиф повернулся спиной к Храму.

– Окно туалета выходило на Храм, и между ним и домом не было больше улиц. Там был участок голой земли, на котором паломники разбивали свои палатки.

– Значит, мы идем в правильном направлении, – сказал Миляга. – Просто надо выйти на крайнюю улицу справа.

– Логично, – сказал Пай. – А я уж было засомневался в своей памяти.

Поиски их подходили к концу. Через два квартала выложенные булыжником улицы заканчивались.

– Здесь, – сказал Пай. Никакого торжества в его голосе не было, что вряд ли могло удивить кого-нибудь, учитывая, какой унылый вид открылся перед ними. Если великолепие улиц, по которым они прошли, было разрушено временем, то эта, последняя, улица подверглась более систематическому нападению. В нескольких домах горели костры. Остальные выглядели так, словно их использовали в качестве целей на учениях бронетанковых войск.

– Кто-то побывал здесь до нас, – сказал Миляга.

– Похоже на то, – ответил Пай. – Не беспокойся, наши поиски не зашли в тупик. Он обязательно оставил нам послание.

Миляга не стал отпускать замечаний по поводу того, насколько маловероятной представляется ему эта мысль, и пошел вслед за мистифом по улице, пока тот не остановился у здания, которое, хотя и не было превращено в груду обгорелых кирпичей, было готово рухнуть в любую секунду. Огонь выел его глаза, и от когда-то роскошной двери осталось несколько наполовину сгнивших досок. Освещено это унылое зрелище было не светом фонарей (таковые на улице отсутствовали), а россыпью звезд.

– Тебе лучше оставаться здесь, – сказал Пай-о-па. – Скопик мог оставить это место под охраной.

– Какой, например?

– Не один Незримый умеет расставлять стражников, – ответил Пай. – Прошу тебя, Миляга... мне будет спокойнее, если я займусь этим в одиночку.

Миляга пожал плечами.

– Делай, как тебе заблагорассудится, – сказал он. И потом, после некоторой паузы: – Впрочем, ты всегда так и поступаешь.

Он наблюдал, как Пай взошел по заваленным хламом ступенькам, выломал в двери несколько досок и скользнул внутрь. Вместо того, чтобы дожидаться его у порога, Миляга пошел по улице, желая еще раз взглянуть на Храм и размышляя о том, что этот Доминион, как и Четвертый, преподнес немало сюрпризов не только ему, но и Паю. Безопасное прибежище Ванаэфа чуть было не стало местом их казни, в то время как угрожающие горы стали местом их воскрешения. А теперь Л'Имби, бывший когда-то приютом размышлений, предстал перед ними городом кричащей безвкусицы, соседствующей с руинами. Что же последует вслед за этим? Не обнаружат ли они, оказавшись в Изорддеррексе, что он с негодованием сбросил с себя репутацию Вавилона Имаджики и превратился в Новый Иерусалим?

Он устремил взгляд на окутанный сумерками Храм, и мысли его вновь обратились к вопросу, который несколько раз занимал его во время их путешествия по Третьему Доминиону: как лучше всего подойти к задаче составления карты Доминионов, чтобы, когда он наконец возвратится в Пятый Доминион, он смог бы дать своим друзьям хоть какое-то представление о местной географии? Они путешествовали по самым разным дорогам – начиная с Паташокского шоссе и кончая залитыми грязью грунтовыми маршрутами, ведущими от Хаппи к Май-Ке; они прошли зеленеющие долины и побывали на таких высотах, где не рос даже самый морозоустойчивый мох; они познали роскошь автомобилей и надежность доки; они потели, замерзали и переходили границу между явью и сном, словно поэты, направляющиеся в страну фантазии, сомневаясь в надежности своих чувств и в самих себе. Все это необходимо было отобразить: дороги, города, хребты и долины, – все это надо было представить в двух измерениях, чтобы размышлять потом над этим на досуге. «Со временем я займусь этим, – сказал он себе, вновь откладывая на будущее решение этой проблемы, – со временем».

Он оглянулся на дом Скопика. Никаких следов возвращения Пая не было видно, и он начал подумывать, уж не случилось ли с мистифом какой-нибудь беды внутри. Он вернулся к крыльцу, поднялся по ступенькам и, чувствуя себя слегка виноватым, скользнул в дыру между досками. Свет звезд, однако, был лишен возможности с такой же легкостью проникнуть за ним, и он оказался в такой абсолютной темноте, что его пробрала дрожь, и на память ему пришел безмерный мрак ледяного собора. В тот раз мистиф был позади него, теперь он оказался впереди. Он помедлил несколько секунд у двери, пока его глаза не помогли ему сориентироваться в интерьере. Это был тесный дом с тесными комнатками, и где-то в глубине его звучал голос, едва ли не шепот, по направлению к которому он и двинулся, спотыкаясь во мраке. Уже через несколько шагов он понял, что этот голос, хриплый и испуганный, принадлежит не Паю. Может быть, Скопику, который до сих пор прячется в руинах?

Мерцание света, не ярче самой тусклой звезды, привело его к приоткрытой двери, за которой он увидел говорящего. Пай стоял в центре погруженной во мрак комнаты, спиной к Миляге. Повыше плеча мистифа Миляга увидел источник умирающего света: висящий в воздухе силуэт, похожий на паутину, сплетенную пауком, которого потянуло к занятиям портретной живописью, и вздымавшуюся от малейшего дуновения ветра. Однако движения его не были произвольными. Бесплотное лицо открывало рот и изрекало свою мудрость.

– ...Нигде так не испытывается, как в подобных катаклизмах. Мы должны признать это, мой друг... признать это и молиться... нет, лучше не молиться... я теперь сомневаюсь во всех богах, а особенно в местном. Если по детям хотя бы частично можно судить об Отце, то вряд ли Его можно назвать справедливым и добрым.

– По детям? – переспросил Миляга.

Дыхание, вместе с которым вылетело это слово, казалось, затрепетало в натянутых нитях. Лицо вытянулось, рот исказился.

Мистиф оглянулся и помотал головой, призывая незваного гостя к тишине. Скопик (а это послание, безусловно, принадлежало ему) снова заговорил.

– ...Поверь мне, мы знаем только сотую часть хитростей и уловок, которые скрываются за этим. Задолго до начала Примирения уже начали свою работу силы, направленные против него, – это мое глубочайшее убеждение. И вполне логично предположить, что эти силы до сих пор существуют. Они вершат свое дело в этом Доминионе и в том Доминионе, из которого ты прибыл. Их стратегия измеряется не десятилетиями, а столетиями – точно так же должны были действовать и мы. И они глубоко внедрили своих агентов. Не доверяй никому, Пай-о-па. Даже самому себе. Их заговор был составлен еще тогда, когда нас с тобой не было на свете. Вполне может получиться так, что любой из нас служит им тем или иным образом, даже и не подозревая об этом. Они придут за мной очень скоро, возможно, с пустынниками. Если я умру, ты будешь об этом знать. Если мне удастся убедить их в том, что я всего лишь безвредный чокнутый, они заберут меня в Колыбель и засадят в приют для умалишенных. Отыщи меня там, Пай-о-па. А если ты занят какими-нибудь более неотложными делами, то забудь меня; я не упрекну тебя за это. Но, друг мой, отправишься ли ты за мной или нет, в любом случае знай, что, когда я думаю о тебе, я по-прежнему улыбаюсь, а это редчайшее из удовольствий в наши дни.

Еще до окончания речи паутина постепенно стала терять силу, позволявшую ей удерживать сходство, черты размягчились, силуэт начал сворачиваться, и когда последнее слово послания прозвучало, он превратился в обычный мусор, которому оставалось только опуститься на пол. Мистиф присел на корточки и прикоснулся пальцами к безжизненным нитям.

– Скопик... – пробормотал он.

– О какой Колыбели он говорил?

– Колыбель Жерцемита. Так называется море в двух или трех днях пути отсюда.

– Ты был там?

– Нет. Это место ссылки. В Колыбели был остров, который использовался как тюрьма. В основном там содержались преступники, которые совершили чудовищные зверства, но были слишком опасны, для того чтобы их казнить.

– Не понимаю.

– Я тебе расскажу как-нибудь потом. Сейчас нам важно то, что, похоже, его переделали в сумасшедший дом. – Пай поднялся на ноги. – Бедняга Скопик. Он всегда испытывал ужас перед безумием...

– Мне это чувство знакомо, – заметил Миляга.

– ...а теперь они засадили его в сумасшедший дом.

– Стало быть, нам надо вызволить его оттуда, – сказал Миляга просто.

Он не мог разглядеть выражения лица Пая, но он увидел, как мистиф уткнул лицо в ладони, и услышал приглушенное рыдание.

– Эй... – мягко сказал Миляга, заключая Пая в свои объятия. – Мы отыщем его. Я знаю, что я не должен был приходить сюда и шпионить за тобой, но я просто подумал: вдруг с тобой что-нибудь случилось.

– Во всяком случае, ты хоть сам услышал его. Теперь ты знаешь, что это не ложь.

– С чего бы это мне думать, что это ложь?

– Потому что ты не доверяешь мне, – сказал Пай.

– Я думал, мы договорились, – сказал Миляга, – что мы вместе, – и это наша лучшая надежда на то, что мы останемся живыми и в здравом уме. Разве это не так?