Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

• Название: Орден куртуазных маньеристов (Сборник)
• Автор: Вадим Степанцов
• Жанр: Поэзия

Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».

---

Celka.net

Твой компьютер сказал: этот парень не гнида,
да, он пьющий немножко, и что из того?
Но зато он не жмот, и, похоже, либидо
чересчур заскучало в штанах у него.

Ты задумалась. Раньше тебе твой компьютер
никогда не вещал про такие дела,
всех твоих пацанов посылал он на муттер,
в смысле, маму сиктым, fuck him off, bla-bla-bla.

Свою модную мышку к лобку ты прижала,
ты глядела на мой интернетный портрет.
"Да пошел ты, козел!" - так ты мне угрожала,
и на мышку стекал твой жемчужный секрет.

И когда твоя мышка тебя задолбала,
а компьютер спросил: "Твою мать, ты чего?" -
ты решила извлечь меня из виртуала
и назначила встречу в ЦПКиО.

И, маньяки Сети, мы узнали друг друга
по зеленым щекам и по красным глазам,
и сказал я: "Давай за знакомство, подруга", -
и достал из кармана "Алтайский Бальзам".

Через двадцать минут мы игриво болтали,
опьяненные воздухом поздней весны,
над любой ерундой мы с тобой хохотали,
даже шутки Масяни нам были смешны.

Под кустом то ли ясеня, то ли жасмина
мы с тобою укрылись от взглядов людей,
и набросился я на тебя, как скотина
из портала "Дюймовочка и Бармалей".

Ты сначала была холодна как ледышка,
и боялась раскрыться навстречу судьбе,
оказалось же просто, что модная мышка
как лобковая вошь присосалась к тебе.

С матюгами и кровью я выдрал зверюшку,
разломал и закинул подальше в кусты,
и загнал закаленную дрочкою пушку
в те места, где мышей раньше прятала ты.

И хотя мы любовь знали лишь по порталам,
но такие картины мы видели там,
что смогли поразить мастерством небывалым
и понравиться людям простым и ментам.

Мы вопили - и люди кричали нам "Браво!",
а потом нас в потоках везли городских,
утомленных любовью, весною и славой,
в кавалькаде машин, частных и ментовских.

И представили нас самому Президенту,
с Биллом Гейтсом как раз он встречался в Кремле,
предложили они нам сигар и абсенту -
"Размножайтесь!" - рекли эти люди святые
и добавили ласково: "Мать вашу еб".

Так мы встретились, дети компьютерной эры,
чтоб покончить в реале с невинностью тел,
и сияли нам звезды Кремля и Венеры,
и по небу полуночи Эрос летел.

Я менеджер тухлого клуба

Я менеджер тухлого клуба,
В котором толчётся хипня.
Кобзон и Успенская Люба
Навряд ли споют у меня,

Ветлицкая тоже Наташка
Навряд ли заглянет сюда.
Филипп и евонная пташка
Ко мне не придут никогда.

Так кто же у нас выступает,
Кто слух усладит хиппанам?
Здесь Слава Могильный бывает,
Ди-джей Кабыздох ходит к нам.

Ужель про таких не слыхали?
О, люди! Ленивые тли!
А бард Теймураз Миноссали,
Цвет совести русской земли?

А Гиршман, поэт и прозаик?
Какой тебе Алан Чумак?
Стихами он всех усыпляет:
И мух, и людей и собак.

Поэтому вход для зверюшек,
Как видите, не возбранён,
приводят и тёлок и хрюшек
И поят зелёным вином.

Потом их волочат на дойку,
А кое-кого на зарез.
Шучу я, конечно же в койку.
У нас в этом смысле прогресс.

Ведь все мы, друзья, зоофилы,
Животные, мать нашу так,
И будем любить до могилы
И тёлок, и жаб, и собак.

Я любил поджигать кадиллаки

Я любил поджигать кадиллаки,
Хоть и был я не очень богат,
Но буржуи, такие собаки,
Норовили всучить суррогат.

"Подожги, - говорили, - Вадюша,
Хоть вот этот поганенький джип." -
"Нет, давай кадиллак, дорогуша,
Если ты не петух, а мужик".

И обиделись вдруг богатеи,
Что какой-то пьянчуга-поэт
Вытворяет такие затеи,
А они, получается, нет.

Да, ни в чём не терпел я отказа,
Власть я шибко большую имел,
Ведь чесались сильней, чем от сглаза,
От моих пиитических стрел.

Знали, твари, что если вафлёром
И чмарём обзовёт их поэт,
То покроет навеки позором
И заставит смеяться весь свет.

И боялись меня хуже смерти
Все министры, менты и воры,
А потом сговорились ведь, черти,
И отрыли свои топоры.

Дали денег, приказ подмахнули
И услали меня в Парагвай.
Стал я там атташе по культуре,
А работа - лишь пей-наливай.

Познакомился с девкой хорошей.
Хуанитою звали её,
Часто хвост ей и гриву ерошил,
Загоняя под кожу дубьё.

Но ревнива была, асмодейка,
И колдунья была, вот те крест,
И при мне угрожала всем девкам,
Что парша у них сиськи отъест.

Целый год остальные мучачи
За версту обходили меня.
И тогда Хуаниту на даче
Утопил я. Такая фигня.

Вот иду я однажды по сельве
С негритянкой смазливой одной,
Запустил пятерню ей в кудель я
И притиснул к платану спиной.

Ну-ка думаю, чёрная стерлядь,
Щас ты мне соловьем запоёшь.
Вдруг откуда-то из-за деревьев
Просвистел ржавый кухонный нож

И вонзился девчоночке в горло -
Кровь мне брызнула прямо в лицо,
И нечистая сила попёрла
Из густых парагвайских лесов.

Мчатся три одноногих гаучо
На скелетах своих лошадей,
Ведьмы, зомби и Пако Пердуччо,
Выгрызающий мозг у людей,

И под ручку с бароном Субботой,
Жгучий уголь в глазах затая,
Вся в пиявках и тине болотной,
Хуанита шагает моя...

В общем, съели меня, растерзали,
Не нашлось ни костей, ни волос,
Лишь от ветра с платана упали
Мой ремень и обгрызенный нос.

В Парагвае меня схоронили,
Там, в провинции Крем-де-кокос.
В одинокой и скорбной могиле
Мой курносый покоится нос.

В полнолуние он вылезает,
Обоняя цветы и плоды,
И к девчонкам в постель заползает,
Чтоб засунуть себя кой-куды.

Я крылышки "Allways" в аптеке купил

Я крылышки "Allways" в аптеке купил -
меня телевизор об этом просил,
просил меня ночью, просил меня днём,
и я согласился: "Ну ладно, берём!"
Пытался приставить туда и сюда -
но я оказался не девочкой, да.
Я эту фигню возле губ привяжу -
я часто блюю, когда в телик гляжу.

Я блондинка приятной наружности

Я блондинка приятной наружности,
У меня голубые глаза,
Бедра сто сантиметров в окружности
И наколочки возле туза.

Если джентльмен сорвёт с меня трусики,
Обнаружит на попке коллаж:
Лысый чёрт трёт копытами усики
И готовится на абордаж.

А правей, на другом полушарии -
Там сюжет из античных времён:
Толстый карлик и негр в лупанарии
Избивают двух римских матрон.

Вот такие на теле художества
Развела я по младости лет.
Кавалеров сменила я множество,
А приличного парня всё нет.

Был один аспирант из Мичуринска,
Не смеялся, как всё дурачьё,
Но умильно и пристально щурился
На весёлое тело моё.

Он пытался скрестить умозрительно
Карлу с негром и чёрта с бабьём,
Стал болтать сам с собой, и стремительно
Повредился в умишке своём,

Окатил себя чёрною краскою
И рога нацепил на башку
Вместе с чёрной эсэсовской каскою,
И детей стал гонять по снежку.

Тут его и накрыли, болезного,
Отметелили, в дурку свезли.
И житьишко моё бесполезное
Вместе с милым затухло вдали.

Грудь опала и щёки ввалилися,
А седалище вдруг разнесло,
Черти с бабами силой налилися,
Пламя адское задницу жгло.

Ни спасали ни секс, ни вибраторы,
Ни пиявки и ни кокаин.
И лишь обер-шаман Улан-Батора
Нечто вытворил с телом моим.

Нежной лаской, молитвой и святостью
Усладил он мои телеса -
И над синей наколотой пакостью
Закудрявились вдруг волоса.

Я была расписною картиною,
Стала вдруг я курдючной овцой,
Безответной жующей скотиною
С человеческим лысым лицом.

И меня больше черти не мучают,
Щёчки пухлые, вымечко есть.
Лишь монгол мой от случая к случаю
Обстригает на заднице шерсть.

Элен