Борис Четвериков - Котовский (Книга 2, Эстафета жизни)

• Название: Котовский (Книга 2, Эстафета жизни)
• Автор: Борис Четвериков
• Жанр: История

---

- А Мабузо?

- Мабузо - это Игорь Стеблицкий. Не как-нибудь, сын известного профессора...

- Что, правда он стихи пишет?

- Да какие это стихи? Срамота одна. "Шулы-булы, карабулы"... Наслушалась я их. И до чего народ упрямый. Женя их сколько раз выгонял, все лезут! Особенно Игорь, этот самый Мабузо. Я, кричит, новатор, новое течение изобрел! А Евгений книжку вытащил: вот, смотри, где твое изобретение - в девятнадцатом веке сделано! Очень сильно объяснялись они.

4

- О чем шумите вы, народные витии? - вошел Евгений Стрижов, совсем не тот, что был, совсем непохожий Стрижов. - Я еще на лестнице слышал...

Друзья обнялись, никаких объяснений у них не последовало, заговорили так, будто вчера только расстались. Марков сел с ними обедать, а уж до чего Стрижов книжке обрадовался:

- Вот это да! Вот это отколол номер! Я видел, читал, даже купил твою книжечку - вот она! Но это совсем другое дело - с надписью! А я ведь часто о тебе думал. О том, какую книгу следует тебе написать. Конечно, трудно будет, но если поднатужиться, потрудиться в поте лица...

- Ты разговаривай, а сам ешь в поте лица, - пододвинула ему тарелку Анна Кондратьевна.

- Какую же книгу?

- О самой сути: о всех нас.

- Хватил! О всех нас еще сто лет писать будут и материала не исчерпают.

- Пускай себе пишут, в добрый час. А ты не через сто лет, а сейчас, не откладывая, напиши. Мама, я супу больше не хочу, не подливай. Что у тебя еще? Котлеты? Вот это дело! Я тебе очень советую, послушайся меня.

- Советуешь, а сам даже рассказать не можешь, о чем же советуешь написать. Разве так советуют? Хочешь, сознаюсь? Я уже давно задумал - о тебе роман написать.

- Ну-у, брат!..

- А что? По-моему, так интересно.

- Нет, брось ты чудить, давай серьезно. Слушай меня. Значит, так. Я тебе все с самого начала. Наша эпоха. Ленин. Понятно? Или нет, я начну издалека. Вот Михаил Васильевич Фрунзе. Почему он разгромил Колчака? Изучил обстановку. Все продумал. Сосредоточил всю силу в один пункт, в одну точку. Так?

- Так.

- И нанес сокрушительный удар. Вот и книгу назови "Сокрушительный удар".

- Никто и читать не станет книги с таким названием!

- А как лучшие произведения называли? Самым простейшим образом: "Дым", "Обрыв", "Война и мир", "Маскарад". Чем хуже - "Сокрушительный удар"!

- Значит, ты предлагаешь написать роман о Фрунзе? Я так тебя понял?

- И так и не так. Я тебе один пример привел. А вот второй: Котовский с горсточкой людей захватывает Одессу, десятками берет в плен генералов, тысячами солдат и офицеров...

- Понимаю, не объясняй: произвел разведку, установил обстановку, точно рассчитал и нанес сокрушительный удар. Так?

- Так.

- Значит, ты мне рекомендуешь еще раз написать "Искусство побеждать"?

- Ни черта ты не понял. Знаешь, как Ленин предупредил ЦК партии: двадцать четвертого октября совершать переворот слишком рано, двадцать шестого октября - слишком поздно. Было выбрано двадцать пятое октября семнадцатого года. Теперь я все тебе сказал. Напиши роман о коммунистах, роман о советском народе, об Октябре, о новой эре человечества.

- И все сразу охватить? Этого не сумел бы сделать даже Лев Толстой.

- Он, конечно, не сумел бы. А ты должен суметь.

Такая решительность рассмешила не только Маркова, но и Анну Кондратьевну. Евгений посмотрел-посмотрел на обоих и тоже начал хохотать, даже вилку уронил на пол.

Но вот он перестал смеяться. Марков еще раз выслушал рассказ о том, как смерть Ленина заставила Стрижова одуматься, понять свои заблуждения и резко изменить жизнь.

- Не могу себе простить, что был таким дураком, не разобрался в очевидно ясной вещи! Ну ничего. Бывает. Ум за разум зашел. Теперь все. На всю жизнь. И знаешь: я счастлив.

- Ты мне еще не рассказал, на каком заводе работаешь.

- На ленинградском.

- А-а, понимаю. На энском?

- Вот-вот.

- И делаете вы энские изделия для военных целей. Понял, больше вопросов нет.

- Нас недавно Фрунзе навещал. Хвалил.

- Анна Кондратьевна, а что же вы поручение не выполняете?

- Какое еще поручение?

- Мабузо наказывал.

- Мабузо? - нахмурился Стрижов. - Опять они приходили?

- И просили тебе сообщить, что сбор сегодня у Шепетиловых или Шепталовых...

- Ну-ну. У Шаповаловых.

- И что будет Стелла.

Марков нарочно все это преподнес, чтобы посмотреть, как отнесется Евгений и прочен ли его разрыв с этой компанией.

- Ничего у них не выйдет, не пойду. Да и некогда мне, у меня курсы.

- А Стелла? - посмотрел Марков испытующе на друга.

- Стелла подождет. Кстати, никакая она не Стелла, а Сима, значит, Серафима. Ерундят ребята.

Марков заметил, что Анна Кондратьевна при упоминании Стеллы поджимает губы и осуждающе молчит - дескать, я не одобряю, а там дело твое. А Стрижову явно не безразлична Сима-Стелла, видно по всему, хоть он и старается не показать это. Марков усмехнулся: кажется, попал в точку. Что ж, если Стелла хороша и нравится Евгению, так тут возразить нечего, а матери... матери всегда считают, что все жены не достойны их прекрасных сыновей.

Стрижову пора было отправляться на курсы.

- Технику изучаю. Нашел свое призвание.

Марков проводил приятеля, и тот по старой привычке всю дорогу декламировал.

- Значит, стихам не изменил?

- Я не понимаю людей, которые уткнутся в технику и отрицают поэзию, литературу, музыку. Где же еще и учиться взлетам фантазии и вдохновению?.. Ну, так тебе куда? Направо? Жму руку, дружище. Скоро навещу.

5

Он сдержал слово и вскоре появился на Выборгской, в квартире Крутоярова. И пришел не один. С Орешниковым!

- Где вы познакомились? - встретил их Марков.

- Как где? Вот это вопрос! Николай Лаврентьевич? Да он у нас на заводе как дома, их заказы-то выполняем. А Иван Сергеевич дома?

- Сейчас выясним. Оксана! Принимай гостей!

В комнате послышался голос Оксаны: "А-а, пропащая душа! Ну-ка, ну-ка, где вы тут?" А Миша пошел к Крутояровым.

Надежда Антоновна встретила его у порога и шепнула:

- Ну как? Будем перевоспитывать юного чапаевца?

- Да нет, он уже, кажется, выправил линию. Все в порядке.

Иван Сергеевич, видимо, прилег вздремнуть на диване (он говорил: "Люблю спать в неудобной позе и невзначай!"), но услышал голоса и явился в своем великолепном, с кисточками, халате.

За ним, важничая и лениво потягиваясь, проследовал почтеннейший кот Мурза. Он щурил глаза и всем своим видом выказывал недовольство, что их с Иваном Сергеевичем потревожили.

И конечно же, всех потащили в крутояровскую столовую, за большой овальный стол с низко висящим над ним сиреневым абажуром. И конечно же, Надежда Антоновна быстро организовала чай.

Стрижов улучил момент, чтобы сообщить Маркову:

- Нарочно притащил этого человека. Видал он всего перевидал! Ты непременно познакомься с ним - материалов получишь кучу!

- Ты чудак, Евгений, - так же тихо ответил ему Марков. - Николая Лаврентьевича я, наверное, лучше, чем ты, знаю. А насчет материалов - так разве же я сумею охватить такие горизонты?

- На это, милый человек, всегда отвечают: "А разве Лев Толстой был женщиной, а какая у него Каренина?! Разве Жюль Верн плавал под водой?"

- Ничего себе мерка: меньше, чем Толстой, ты и не представляешь размаха!

- Дерзать надо!

- Чего вы там шепчетесь?

- Ругаю его, - пояснил Стрижов, - и велю дерзать.

- Дерзать? Надо! - подхватил Крутояров и с увлечением стал развивать эту мысль.

Затем общим вниманием завладел Орешников. Он рассказывал о Деникине, о белых. У него был острый глаз и большая наблюдательность, рассказы его захватили всех. Крутояров буквально набросился на него, выспрашивая, выпытывая, поощряя.

- Да у тебя тут конкуренты, - встревоженно пробормотал Стрижов, наклоняясь к Маркову. - Пока ты думаешь да примеряешь, Иван Сергеевич уже двадцать раз напечатает рассказ...

Но вскоре Стрижов пристыженно переглядывался с приятелем. Никогда не следует спешить с выводами! Крутояров прямо обратился к Маркову:

- Михаил Петрович! Ваша тема, мотайте на ус!

Орешников смутился и сразу стал менее красноречив, стал говорить вычурно, тщательно подбирать слова. Вскоре всем стало неинтересно и даже неловко за рассказчика.

Крутояров знал, как рискованно говорить людям, что их слова, их жизнь, их непосредственные живые рассказы могут превратиться в материал для художественного произведения. Часто бывает достаточно сообщить, что здесь присутствует писатель, чтобы нарушить всю прелесть беседы.

Крутояров попробовал исправить свою оплошность:

- Вы не совсем правильно поняли меня, Николай Лаврентьевич. Марков не собирается идти по стопам Булгакова и писать "Дни Турбиных". Но он, вероятно, соберется когда-нибудь написать о Котовском. И ему полезно послушать ваши интересные рассказы об Одессе, о белогвардейщине, а также о ваших встречах с Григорием Ивановичем.

- Я так и понял, - скромно ответил Орешников и стал рассказывать о своем Вовке, который каждый день удивлял все семейство необыкновенными суждениями и поступками.