Анатолий Онегов - Хариусы

• Название: Хариусы
• Автор: Анатолий Онегов
• Издательство: Физкультура и спорт
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1985

В сборнике рассказов и очерков советского писателя Анатолия Онегова перед читателем во всем многообразии показан богатый мир природы. Книга учит понимать и любить родную природу, знакомит с жизнью и повадками обитателей водной среды, воспитывает бережное отношение к рыбным запасам наших рек и озер.

Для широкого круга любителей рыбной ловли.

---

Подобное могло быть в средней полосе, на юге, но только не на севере. И встретив такую заросшую речку в Карелии, по памяти своих прежних рыболовных походов надеялся я и здесь отыскать линей и карасей.

День был пасмурным, сырым. Я стоял на берегу с удочкой в руках, стоял открыто, не таясь, не прячась ни от реки, ни от ее обитателей. В крошечное оконце среди листьев-блюдец с большим трудом удалось опустить крючок с насаженным на него червем. Поплавок качнулся, встал, замер и почти тут же резко пошел вниз. Я подсек и без особого труда извлек из темного оконца-прогала… хариуса.

Да, да, это был самый настоящий хариус с пером-парусом на спине!

Когда-то эта речка была быстрей и чище, когда-то она громко плескалась на переборах-перекатах и по летнему времени не зарастала так травой. И здесь, конечно, жили хариусы. Здесь был север – здесь была их родина. Но речка со временем потеряла скорость, заросла и забыла о своих говорливых переборах. Но хариусы как-то остались. Об этом хорошо знали все местные жители. И стоило тучам затянуть летнее небо, как местные рыболовы вооружались удочками и направлялись к реке именно за хариусами. И почти никогда не возвращались пустыми.

Хариусы здесь были хороши, тяжелы и ровны, как на подбор. Но ловили их совсем не так, как положено было ловить рыб, носящих это имя. Их ловили на червя. Ловили обычной поплавочной удочкой, опустив крючок с червем в окошко-прогал среди густой травы. И хариусы, забывшие о скорости ледяных струй и о пенной песне воды у перекатов, подобно жирным линям, соблазнялись червем, опущенным в уснувшую воду… Нет, это тоже были не мои хариусы.

Так уж устроилось у меня – события редко когда опережали мои желания. Чаще желание вело меня и приводило к цели. Но вот случилось все наоборот…

Под Москвой еще только-только разгоралась багряно-золотая осень – осень берез, кленов и осин. Я строил план чудесных осенних дорог на Угру. Там, я хорошо это знал ждет меня тихая, успокоившаяся после лета вода, там встретят меня утренним молчанием сентябрьские дубравы, поднявшиеся из редеющего тумана. Там меня ждало золото калужских берез и счастье встречи с землей, только что подарившей людям свои плоды… Но золото осени на этот раз подарила мне не Угра, а Алтай.

Самолет, еще один самолет, и только тут появилась у меня догадка, что мой дальнейший путь будет к берегам Чулышмана, в царство хариусов и тайменей. Куда именно моя дорога – в Москве я не знал, времени на поездку было совсем немного, и, конечно, никакая рыбная ловля не входила в планы жесткой по времени работы. А потому и не было у меня с собой никакой снасти.

Первый раз Чулышман я увидел с вертолета, зависшего над горами. И река не показалась мне тогда слишком большой – она красиво вилась среди веселой осенней желтизны алтайских лиственниц, а оттого, наверное, и выглядела даже несколько игривой.

Это первое впечатление, оставшееся от реки – вид с вертолета, – с вынужденной улыбкой горького разочарования вспоминал я на спуске к Чулышману, когда по прямой, вниз с тропы, до неистового пенного потока оставалось не более километра и когда с этой тропы, шириной в ступню взрослого человека, из-под копыт коня вдруг срывался вниз камень. Путь камня вниз, к реке, из-за отвесной крутизны склона проследить не удавалось.

Чулышман хрипел в наплывавшей густоте вечернего сумрака, когда мы расседлывали коней и устраивались на ночлег. Хотелось только одного: сесть у костра и вытянуть ноги. После дня, проведенного в седле, я почти не чувствовал ног, давно расставшихся со стременами и привыкших к каблукам и асфальту.

Но рядом была река. Та самая река, где за каждым камнем сторожко и нервно, как сторожевые кони древних кочевников, стояли хариусы. Осенняя ночь уже входила в наше горное ущелье, остались какие-то минуты для того, чтобы поклониться реке и сказочным рыбам…

По дороге сюда, на стойбище, кто-то из чабанов сунул моему проводнику леску и несколько мушек. Я знал об этом, но всю дорогу гнал от себя мысль о возможном свидании со своей собственной сказкой.

А сказка была теперь совсем близко. Настоящая, чистая и честная, как сказка детства. Здесь не было жадности, не было людей, способных губить все живое. Все живое хранила здесь древняя мораль охотников народа теле – добыча была добычей, но добывалось лишь ровно столько, сколько требовалось, чтобы утолить голод… Здесь было все как в сказке: и рев неукротимых порогов, и сумрачная зелень глубин горной реки, и пена над ледяными струями… Но свет дня уходил неумолимо и скоропалительно…

Я быстро устраивал снасть. Удилище оказалось тут же, около избушки, где мы собирались ночевать. Размотана леска. Мушка привязана к концу лески. Другая, которую положено привязать чуть повыше, на поводке, чтобы хариус имел возможность выбора: кинуться к утонувшей или к летающей мушке, осталась у меня в кармане. Нет, только одна мушка – только один шанс на успех!

К камням, поднимавшимся из воды, я добирался недолго. Плита, косым углом вставшая из пенных бурунов, была рядом. Струи ударялись в эту плиту, крутились, обносили каменную глыбу потоком с двух сторон, а за плитой, казалось, не было даже круговерти.

Мушка, уже плохо различимая в сумерках над серой водой, коснулась воды, и леску потянуло к плите… Где сейчас она, эта мушка? Унесет ли ее струя вместе с собой? мимо торчащего камня или сейчас, перед плитой, обратная! струя остановит ее и вернет назад?..

Не отрываясь, я следил за леской… Нет, мушку все-таки тянет по главной струе. Леска вытянулась, и казалось, вот-вот течение выкинет эту мушку из воды… И тут, будто разрезанная острым ножом, крутая струя вздрогнула и на мгновение разделилась на две части. И удар по леске!

Света было уже совсем мало, и хариус, явившийся ко мне из сказки, рожденной Чулышманом, не мог вспыхнуть серебряным огнем. На какле-то мгновение он замер на камне-плите, широко распустив свое перо-парус…

Я не могу вам назвать ни веса, ни размеров этой рыбы… Скажите, можно ли все, что дарится нам, оценивать на граммы и сантиметры!.. Это был подарок, долгожданный, а оттого бесценный. И я, честное слово, нисколько не жалел, что через секунду после того, как этот подарок был преподнесен мне, Чулышман снова скрыл свой дар в пенной струе… Мушка отлетела в сторону, а хариус, как ночной призрак, исчез в воде, на прощание прочертив струю спинным плавником.

Рано утром мы тронулись в путь. Рыбу я больше не ловил. С крутой тропы я не раз посматривал на реку, которая становилась тем меньше и тише, чем выше поднимались мы.

Вверху на тропе уже лежал снег – он выпал ночью. Снега было много. В снегу стояли высохшие травы горных лугов. В снегу стояли лиственницы, еще не успевшие сбросить свои осенние наряды, а оттого белизна укрывавшего их снега казалась простеганной золотыми нитками.

Снег был на кедрах, горных, кряжистых. И мы ехали через снег и наступившую зиму от стойбища к стойбищу, от чая к чаю. Этот чудесный алтайский чай согревал после дороги и придавал силы. Допив чашку, я протягивал руки к медленным языкам огня, выбивавшимся из багряных углей, – этот ровный и мягкий огонь дарила сухая лиственница. И глядя на огонь, я все вспоминал и вспоминал вчерашнюю вечернюю встречу со сказкой там, на берегу Чулышмана.

И сказка эта продолжается для меня до сих пор. Она звучит шумом далеких речных порогов, отзывается настороженным молчанием горной тайги, одетой в ранний снег. Она зовет меня к себе, эта сказка. И я, честное слово, когда-нибудь дослушаю ее всю до конца…