Елена Горбачевская - Другая проекция

• Название: Другая проекция
• Автор: Елена Горбачевская
• Жанр: Научная Фантастика

Героиня романа, Елена Горбачевская, только что закончившая физический факультет Университета, попадает на работе более чем в неприятную ситуацию — получает сильнейший удар током. Однако Елена не погибает, а попадает в какие-то странные, непонятные миры, лишенные всех привычных очертаний. В частности, в одном из них перед ней как перед зрителем проходят эпизоды из ее жизни, и она должна догадаться, понять, что она в этом случае сделала правильно, а что — нет. В другом ей срочно приходится научиться летать. И, наконец, она попадает в совершенно фантастический мир, который является другой проекцией нашей, привычной Земли. Если допустить, что размерность мирового пространства гораздо больше, чем 3, то такое вполне может быть. Итак, этот мир населен очень милыми и обаятельными существами, целиком сотканными из чистой энергии и к тому же сплошь телепатами. Одна проблема — они имеют как бы общий единый разум, и поэтому их жизнь чрезвычайно бедна эмоциями. Поэтому сила эмоций обычных людей, таких, как героиня-недотепа, являются для них не только непостижимым явлением природы, но и возможностью спасти свой мир в минуту опасности. Изложенный сюжет здорово оживляют практически документальные и очень забавные сценки из жизни обычного советского НИИ эпохи поздней перестройки.

---

— Предлагаю быстренько собраться и полюбоваться на всю эту красоту за городом. Отправиться, скажем, в Зеленое, — развивал проект Сережа.

— В Зеленое? Так у меня лыжи не готовы, смолить надо, да и снега еще мало.

— Ну и что? Просто так походим-побродим. Так что собирайся, я еду.

* * *

Мы вышли из электрички и, когда она отъехала, погрузились в волшебную, сказочную тишину, которая бывает только зимой. Когда спящая земля укрыта толстым снежным одеялом. Только журчание не замерзшего ручейка да теньканье вездесущих синиц нарушали застывшую дремотность. Ни ветерочка. Елки, засыпанные снегом и сверху сбрызнутые инеем, были похожи на юных невест, а ветви берез сверкали на фоне голубого неба серебристым кружевом.

Ну прямо совсем зима, как у Пушкина, про мороз и солнце. Переполняемая восторгом, я разинула рот и любовалась на эту привычную, но такую удивительную красоту. А в этот момент яркое солнышко подтопило снежный ком на еловой ветке, и он обрушился прямо мне на физиономию. В первое мгновенье обжигающе прикосновение было даже приятно, но когда за шиворот стали просачиваться ручейки талой воды, удовольствие я получила значительно ниже среднего. Еще и вдобавок сигарета затухла, зараза такая!

Глядя на мою вмиг прокисшую физиономию и тщетные попытки раскурить мокрую сигарету, Сережка веселился от души:

— Вот видишь, даже сама природа против твоего курения!

— Тебе бы только издеваться над несчастьем ближнего! Вот сейчас простужусь, заболею и совсем умру, и не будет меня у тебя, — я усиленно делала вид, что обижаюсь, хотя сама уже начинала смеяться, глядя на Сережку.

Действительно, взглянуть со стороны — чудо картинка! Стоит мокрая обиженная курица и высказывает прекрасному принцу свое фе по поводу проделок природы. Те не менее Сережка меня тут же пожалел, бросился доставать из сумки термос с кофе и всунул горячий дымящийся стаканчик в мои красные озябшие руки.

Я невольно залюбовалась им. Немного выше среднего роста, худощавый, он был в то же время крепким и широкоплечим, каким-то по-мужски надежным. Стоит себе, улыбается. Из-под пшеничных усов сверкают ослепительно-белые зубы, а губы такие яркие и правильные, будто нарисованные. И даже глаза смеются. Они у него такие переменчивые. При слабом освещении становятся темно-серыми, особенно когда он хмурится. Зато сейчас просто сияют голубизной. Как сегодняшнее небо. И как солнышко на небе, сверкают в его глазах золотистые звездочки, искрятся весельем.

Может быть, кто-то скажет, что писаным красавцем Сережу не назовешь. Один его лоб чего стоит. Мы в школе проходили, что человек-кроманьонец, то есть человек современный, отличается от неандертальца некоторыми внешними признаками, в том числе строением лба: у кроманьонца он высокий, имеет надбровные дуги, а у неандертальца — сплошной надбровный валик. Как и у Сережи. Наверное, мое Солнышко не закончило еще процесс эволюции. Только я хорошо знаю, что под черепом неандертальца находится мозг гениального физика-теоретика.

И вот по этому валику путешествуют, изгибаясь самым немыслимым образом, красивые густые брови. То они, согнувшись уголком, съезжаются на переносице, когда он хмурится или недоволен. То распрямляются, как крылья птицы, как сейчас, например. Улыбается. А улыбка у него просто замечательная — добрая, открытая, в ней вся его душа видна, до самого донышка. Смотрю на него и думать могу только о том, что вот так бы всегда смотрела, всю жизнь.

Сережка отобрал у меня стаканчик, нежно привлек к себе. Его губы не только красивые, но и нежные, страстные, всегда горячие. Я вдыхала запах его волос, прижимаясь к широкой мускулистой груди, и земля уплывала под ногами. А стройные ели и изящные березы смотрели на нас со своей высоты и, казалось, благословляли.

Мы долго бродили, оставляя на свежем снегу двойную цепочку наших следов. То тут, то там попадались гигантские стебли какого-то растения, похожего на укроп-переросток, сквозь не очень толстое снежное одеяло торчала засохшая трава, а под особенно густыми елями снега не было и вовсе. Зима только начиналась, и было в этой юной белизне что-то хрупкое, нежное. Такое, что может в любой момент разрушиться, пропасть, исчезнуть, сменившись слякотью и грязью. Как человеческие чувства. Как любовь.

Небо стало темнеть, а на западе византийским царским пурпуром разлилась заря. Все оттенки, от ярко-желтого до красно-оранжевого образовывали причудливые полосы, переходя через зеленовато-оливковый в густую синеву. А редкие облака, днем соперничавшие своей белизной со свежим снегом, окрасились снизу в ярко-розовый цвет. Как «хранители жизни», розовые гиганты.

И вдруг непонятная тоска охватила меня. Я так мало успела узнать об этой стране, о ее жителях, которые были так добры ко мне! Я только краешком глаза посмотрела на другой мир, такой светлый и гармоничный. Неужели я никогда его больше не увижу, не раздадутся в моем мозгу строгие и добрые мысли Салатовенького, не плюхнется на руку Малыш?

Я все это время старалась забыть то, что со мной произошло, стать прежней и ввести свою жизнь в обычную колею. Но напрасно. Я стала другой. Нет, не монстром, не чудищем, просто другим, более взрослым человеком. Ведь то, что случилось с человеком однажды, будет с ним всегда. Пережитое нами когда-то продолжает дальше жить в нас самих, делая нас добрее или злее, слабее или сильнее в зависимости от того, как мы сами к нему относимся. И я уже твердо знала, что все расскажу Сереже. Может быть, не сейчас, я пока не готова. Позже, когда сама смогу разобраться во всем этом. Но расскажу обязательно.

* * *

Было уже довольно поздно, ближе к 12, когда мы наконец добрели до моего дома. К вечеру мороз усилился, и мы зашли в подъезд погреться, долго стояли, обнявшись. Вдруг Сережа отстранился от меня и внимательно уставился на свои ботинки. С чего бы это? Ботинки как ботинки, поношенные немного, но еще вполне приличные.

— Алена! — начал он, обращаясь опять-таки к ботинкам. — Я хочу сделать тебе предложение! Выходи за меня замуж!

От неожиданности меня в полном смысле слова заклинило. Потеряв дар речи, я стояла дура-дурой, громко хлопая глазами. Сережа неправильно истолковал мое молчание и с горячностью продолжал:

— Ты не думай, прямо сейчас можешь ничего не говорить, я буду ждать твоего ответа сколько угодно!

— Солнышко мое! — меня, наконец, прорвало. — Я тоже тебя люблю, очень-очень. И тоже хочу всегда быть с тобой.

Он просиял и молча обхватил меня обоими руками. Мы что-то еще говорили, наверное, что-то важное, о нем, обо мне. О нас. О нашем будущем. Мы решили главное — то, что мы будем вместе.

Когда кружащаяся от счастья голова немного стала становиться на место, я вдруг вспомнила о времени.

— Который час?

— Почти час уже, — с ужасом ответил Сережа.

— Ой, мать убьет, она же, наверное, там с ума сходит! А как же ты доберешься?

— Не волнуйся, любимая, пешком дойду, — улыбнулся он. До завтра?

— До завтра!

Как сладко звучала эта простая фраза. До завтра. Ничего особенного. И так много, ведь у нас будет «завтра», и так будет каждый день!

* * *

Я мчалась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, обуреваемая самыми противоречивыми чувствами. С одной стороны, мне только что сделал предложение человек, которого я люблю, и это наполняло счастьем мою душу до самых краешков. Но была и другая сторона. Моя мама, уже достаточно пожилая женщина, всегда волновалась, когда я задерживалась. Я уже давно, класса с восьмого, была вполне самостоятельным человеком, даже на жизнь себе зарабатывала примерно с этого времени. Но для мамы я оставалась маленькой девочкой, с которой, если не доглядеть, может случиться 33 несчастья. Надо отдать должное, в плане моей способности притягивать неприятности мама была абсолютно права. И вот по этой причине для организации личных дел мне отпускалось время до 12 часов. Вечера, разумеется. Любое опоздание было чревато хорошей выволочкой.

Ситуацию значительно осложняло наличие часов с боем. Ровно в 12 они поднимали перезвон на весь дом, каждый раз закладывая меня с потрохами. У моей мамули сон, к сожалению, очень чуткий. Поэтому от боя часов она частично просыпалась и делала вывод, что дочь опять где-то шляется, тут же засыпая снова. И тогда уже не имело значения, пришла я в пять минут первого или около часа. Мамуля уже успела заснуть снова, пробуждаясь только по факту моего прихода и устраивая образцово-показательную воспитательную беседу. А я начинала с бешеным упорством оправдываться, если мне не удавалось тихонько, словно мышке, проскользнуть в свою комнату. Эта сцена давным-давно уже была отрепетирована, разыграна по нотам, все актеры знали назубок свои роли.

Нет, мамуля у меня хорошая, просто замечательная, очень добрая и заботливая. Умудренная жизненным опытом, она очень часто давала дельные советы из серии «по жизни» моим подругам, адекватно воспринимая их как взрослых и самостоятельных людей. Что же касается меня, то тут ее попросту переклинивало, и иначе, как к девочке, только что научившейся самостоятельно одеваться и причесываться, она ко мне не относилась. А прийти вовремя что на работу, что домой для меня всегда было большой проблемой.