Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812

• Название: Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812
• Автор: Алфред Мэхэн
• Издательство: АСТ
• Жанр: О войне
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012960-2, 5-17-015213-2

Эта книга является вторым фундаментальным трудом Алфреда Т. Мэхэна, посвященным изучению влияния морской мощи государства на историю. Сформулированная им концепция, сыграла огромную роль в развитии теории военно-морского искусства и до сих пор продолжает влиять на выработку военных и геополитических доктрин ведущих морских держав мира.

Материалом для исследования автору послужила история революционных и наполеоновских войн.

Первый том охватывает период 1793–1802 годов и содержит подробное описание событий, разворачивавшихся на море.

Второй том охватывает период 1802–1812 годов. Именно в это время Наполеон был ближе всего к окончательной победе над Англией, но катастрофа при Трафальгаре положила конец всем его планам вторжения.

Книга будет интересна как специалистам, так и любителям военной истории.

---

Тот же самый принцип оправдывает политику британского министерства. Масса красноречивых аргументов была затрачена, чтобы доказать тягость для Великобритании, этой коммерческой борьбы. Без сомнения, она страдала, – и может быть, даже не будет преувеличением сказать, что она почти умирала. Но когда борцы потрясают оружием не на рыцарском параде, а в битве на жизнь и на смерть, то исход их столкновения решается не случайными ранами, а преобладанием выносливости одной стороны перед другой. Руководствуясь тем же принципом, можно игнорировать и мелкие ошибки, в которых обвинялось британское министерство. Военные писатели-стратеги говорят, что когда направление удара избрано верно, то детальные ошибки сравнительно безвредны, и что даже проигрыш сражения не имеет рокового значения. Когда Франция решилась практически подавить конкуренцию нейтральных судов – как транспортеров в морской торговле, она сделала стратегическую ошибку; и когда Великобритания воспользовалась последней, она обеспечила себе стратегический успех, который привел ее к триумфу.

Что касается степени справедливости действий обеих сторон, рассматривая эти действия независимо от политической стороны дела, то мнения по этому вопросу, вероятно, всегда будут различаться между собой, согласно тому, в какой мере в глазах «судей» будет иметь значение буква международного права. Можно допустить в одно и то же время, что ни декреты Наполеона, ни британские указы не оправдываются с этой точки зрения ничем иным, как чувством самосохранения – первым законом государства, даже еще в большей степени, чем отдельного человека. Никакое государство не уполномочено на эту крайнюю жертву, т. е. на игнорирование упомянутого чувства, которым может поступиться человек из благороднейших побуждений. Благодетельное влияние множества конвенций, известных в совокупности под названием международного права, – неоспоримо, и не следует подрывать авторитет его; но оно не может предотвратить столкновение двух признавших его сторон, а равно и не может указать с полной ясностью, что каждая из них должна делать в этом столкновении. Закон – или Устав, как его часто называют – 1756 года представлял в свое время видный пример верности сейчас сказанного. Воюющая держава жаловалась на то, что нейтральная, прикрывающая своим флагом торговлю, которая прежде составляла монополию противника, не только наносила ей (воюющей) серьезный вред, вырывая из рук ее законную добычу, но была также виновна и в нарушении нейтралитета. Нейтральная же сторона настаивала на том, что противник имеет право изменять свои торговые постановления и в военное время, подобно тому, как он имеет право делать это в мирное время. Для автора, хотя он и американец, аргумент воюющей державы кажется более сильным. Вместе с тем, по его мнению, похвальное желание нейтральной державы приобрести для себя выгоды не может считаться мотивом более благородным, чем забота о нейтральных ресурсах людей, которые правильно считали себя вовлеченными в борьбу за национальное существование. Судьба, выпавшая на долю Австрии и Пруссии, служила для Великобритании зловещим указанием на то, чего она могла ожидать, если бы силы изменили ей. Но как бы ни был решен вопрос нашей более зрелой и мягкой цивилизацией в рассматриваемом частном случае, не может быть сомнения в том, что борцы изучаемой нами эпохи вели борьбу с глубокой страстностью и что каждый из них был твердо убежден в правоте своих действий. В такой дилемме решающий ответ международного права должен гласить, что каждое государство должно быть собственным судьей в том, что следует и чего не следует ему делать в военное время, и что оно одно только ответственно за верность своих действий. Если, однако, убытки, причиняемые стороне воюющей нейтральной стороной таковы, что оправдывают войну, то они оправдывают и все менее значительные меры насилия. Вопрос о справедливости последних исчезает, и остается только вопрос о политике.

Это уже дело нейтральной стороны, при достаточной готовности к войне, поступать неполитично в том, что она считает также и неправым. Нейтральная держава, которая упустит это из виду, которая оставит свои порты беззащитными, а свой флот слабым «до последнего часа», будет иметь тогда – подобно тому как это случилось с Соединенными Штатами в первые годы текущего столетия – превосходный случай писать дипломатические акты.

Глава XIX. Краткий общий обзор – Роль флота и политика Великобритании в Революционных и Наполеоновских войнах

Война Французской революции застала Великобританию неподготовленной. В течение почти десяти лет у кормила ее правления стоял младший Питт, который, хотя и унаследовал высокий дух и непреклонную энергию своего отца, но предпочитал мир войне и старался обеспечить величие и благосостояние своего отечества путем развития его торговли и промышленности и мудрым управлением его финансами. Сообразно с этим он стремился к сокращению расходов различных ведомств, и в том числе военного и даже морского. Еще 17 февраля 1792 года – т. е. после того как революция продолжалась уже почти три года, и накануне объявления Францией войны Пруссии и Австрии – он высказал свою надежду на долгие годы мира для Британской монархии, сметы которой были, сообразно с этим, рассчитаны лишь на шестнадцать тысяч матросов и солдат морской пехоты и артиллерии. «В истории нашего отечества, – сказал он, – не было, наверно, момента, когда, на основании положения Европы, можно было бы с большим, чем в настоящее время, основанием ожидать еще пятнадцати лет мира». Когда началась война с Германией, Великобритания провозгласила свой нейтралитет и неуклонно затем соблюдала его. Ее министр неоднократно заявлял как Франции, так и ее врагам о принятом решении не вмешиваться во внутренние дела этого государства. Решения этого не поколебали и грозные события последовавшего лета и осени: атаки Тюильри, произведенные 20 июня и 10 августа, арест короля, последовавший непосредственно за второй из них, революционные сентябрьские убийства и, наконец, низложение короля и провозглашение республики. События эти нанесли, конечно, ряд ударов общественному мнению Великобритании, оттолкнув от революции ее друзей и ожесточив ее врагов; и симпатия, которую могли иметь, министры к движению французов по пути к свободе, была, без сомнения, охлаждена и порвана излишествами и анархией, отметившими шаги их на этом пути. Каковы бы, однако же, ни были личные чувства министров, их публичные действия, равно как и их частная переписка, поскольку она известна до сих пор, не обнаруживают почти вплоть до конца 1792 года ни малейшего намерения уклониться от строгого, и даже холодного нейтралитета.

Предводители партии, имевшей в это время во Франции наибольшее влияние на ход революции, давно уже признали войну с другими государствами за надежнейшее средство уничтожить монархию и объединить общественное чувство в симпатии к республике революции. И ход событий оправдал их ожидание. Пруссия и Австрия своим вызывающим образом действий дали повод к неудовольствию, и хотя они, или по крайней мере последняя держава, и не были расположены доводить дело до крайности, но все же была объявлена война, вслед за чем последовало падение монархии. Но была одна нация, относительно которой революционерам казалось, что они симпатизируют ей и, в свою очередь, пользуются ее симпатией, как целого. Это была английская нация; между Англией и Францией должна была существовать дружба и взаимопомощь в достижении общей цели. Французские предводители сделали здесь роковую ошибку в своем понимании характера английской свободы и свойства ее последовательных приближений к наличным условиям, выход за пределы которых составлял предмет надежд англичан. Почитание прежнего и, в главном, настоящего порядка вещей, глубокое уважение к закону и закономерному способу производства необходимых перемен, постоянное сообразование со старинными правами и обычаями английского народа; признание приобретенных прав, сделок и договоров – таковы были сдерживающие мотивы, изменявшие и направлявшие действия англичан даже в минуты глубокого увлечения. Во Французской же революции господствовал дух разрушения. Нормой для суждения обо всех делах человеческих служила провозглашенная вождями революции декларация прав человека, несомненно, содержавшая в себе много благородных, верных и в высшей степени важных принципов. Но если что-либо из существующего не подходило сразу же под эти принципы, то против него призывались силы революции, которые и должны были смести это с лица земли. Никакое уважение к прошлому, никакие права, приобретенные в силу давности, никакие договоры, представлявшиеся несогласными с естественными правами, не должны были влиять на действия революционеров. Они должны были разрушать и затем заново строить с самого основания, сообразуясь лишь с собственными истолкованиями требований справедливости.