Мэри Рено - Последние капли вина

• Название: Последние капли вина
• Автор: Мэри Рено
• Жанр: Историческая проза

Мисс Мэри Рено родилась в 1905 г. в семье лондонского врача. Окончила колледж св. Хью в Оксфорде, затем работала медсестрой и одновременно начала писать. Ее первый роман "Цели любви" был опубликован в 1939 г. Появление романа "Последние капли вина" вызвало удивление и большой интерес, так как это было её первое произведение о древней Греции. До тех пор она черпала темы для своих книг из современной жизни. Среди самых известных её книг - романы "Возничий", "Король должен умереть", "Маска Аполлона". Мэри Рено стала членом Королевского литературного общества в 1959 г., а через два года - президентом ПЕН-клуба Южной Африки. Умерла 13 декабря 1983 г

---

– Очень хорошо. Тогда, если то, что ты говорил нам, представляется тебе доказательством, то почему не пойти с этим к архонтам [27]? Если твое доказательство чего-то стоит, они даже заплатят. Ты доверяешь законам; но доверяешь ли ты своему доказательству? Ну-ка, скажи нам.

Муж ответил, обозвав Сократа хитрой змеей, которая может доказать, что белое - это черное, и получает плату от коринфян. Ответ Сократа мне не был слышен, но крикливый муж внезапно двинул его в ухо, отшвырнув на Критона, который стоял рядом. Все вокруг закричали.

Критон, чрезвычайно разгневанный, сказал:

– Ты пожалеешь об этом. Ударить свободного человека! Ты заплатишь за это пеню!

Сократ к тому времени уже поднялся. Он кивнул своему противнику и произнес:

– Благодарю тебя. Теперь мы все видели силу твоего аргумента.

Тот выругался и снова занес кулак. Я подумал: "На этот раз он его убьет".

Сам не понимая, что делаю, я кинулся вперед, но тут увидел, как один из молодых людей, шедших за Сократом, выступил вперед и поймал драчуна за руку. Я знал, кто этот молодой человек, и не только потому, что видел его с Сократом и на улицах Города, - в передней у Миккоса стояла его бронзовая статуэтка, выполненная, когда ему было лет шестнадцать. Он когда-то учился у Миккоса и выиграл венок за борьбу на Панафинейских Играх, еще учась в школе. Как говорили люди, он был одним из самых приметных красавцев своего года, во что и сейчас легко можно было поверить. Я каждый день видел его имя, написанное на основании статуэтки: "Лисий, сын Демократа из Эксоны".

Противник Сократа отличался крупностью и массивным сложением. Лисий был выше ростом, но не так широк. Однако я видел его на площадке для борьбы… Он отогнул назад руку того мужа с видом серьезным и внимательным, словно приносил жертву. Кулак задиры разжался, пальцы задергались; когда он наклонился, потеряв равновесие, Лисий резко дернул его, и он покатился со ступенек в пыль палестры. Земля попала ему в рот, все мальчики засмеялись сладостный для меня звук.

Лисий глянул на Сократа, словно извиняясь за свое вмешательство, и снова отступил назад, в группу молодых людей. За все это время он не произнес ни слова. Я вообще редко слышал его голос, кроме верховых скачек с факелами, когда он подбодрял свою команду. Вот тогда его призыв разносился, покрывая приветственные крики зрителей, топот копыт и все прочее.

У Сократа на лице виднелась красная отметина. Критон уговаривал его подать иск, обещая покрыть затраты на сочинителя речей [28].

– Мой старый друг, - сказал Сократ, - в прошлом году на улице тебя лягнул осел, но я не помню, чтобы ты подавал на него в суд. Что же до тебя, дорогой мой Лисий, спасибо за твои добрые намерения. И все-таки жаль: он уже начал сомневаться в силе своего аргумента, а тут ты укрепил в нем это мнение красноречиво и убедительно. А теперь, почтенные друзья, не вернуться ли нам к разговору о значении музыки?

Их рассуждения были слишком сложны для меня, но я не уходил, стоял там в пыли и смотрел на них снизу вверх - они остановились на мощеной площадке надо мной. Лисий оказался ближе всех, потому что держался чуть позади остальных. Я мысленно поместил его рядом со статуэткой в коридоре; сравнение не составило труда, так как лицо его было выбрито - тогда эта мода только-только распространилась среди атлетов. Я пожалел, что никто не сделал с него нового бронзового изображения теперь, когда он стал мужем. Волосы, остриженные коротко, лежали у него на голове завитками; перемежающиеся золотистые и каштановые прядки блестели, словно бронзовый шлем, выложенный золотом. Я стоял, думая о нем, и тут он оглянулся. По лицу было видно, что он не помнит, видел ли меня когда-нибудь, однако он мне улыбнулся, словно говоря: "Если хочешь, подойди поближе, никто тебя не съест".

Тогда я набрался смелости и шагнул вперед. Но Мидас, который никогда не позволял себе подолгу бездельничать, уже заприметил меня и кинулся наперерез. Он даже схватил меня за руку; чтобы избавить себя от унижений, я пошел с ним, не сопротивляясь. Сократ, который говорил с Критоном, ничего не заметил. Уходя, я видел, что Лисий смотрит мне вслед, но не мог решить по его взгляду, одобряет ли он мое послушание или же презирает проявленную мною слабость.

По дороге домой Мидас ворчал:

– Сын Мирона, отроку твоего возраста положено уже обходиться без постоянного присмотра! Чего это ради ты побежал за Сократом после всего, что я тебе говорил? Особенно сегодня…

– А почему сегодня особенно?

– Разве ты забыл, что это он учил Алкивиада?

– Ну и что из того?

– Сократ всегда отказывался пройти приобщение к святым таинствам; так кто же еще, по-твоему, научил Алкивиада смеяться над ними?

– Смеяться над ними? - повторил я. - Но совершил ли он это на самом деле?

– Ты слыхал, что говорят все граждане.

Впервые я услышал от него такие разговоры; но я знал, что рабы многое рассказывают друг другу.

– Ладно, даже если он и сделал это, нелепо обвинять Сократа. Я за многие годы ни разу не видел, чтобы Алкивиад подходил к нему или разговаривал - разве что здоровался на улице.

– Учитель должен отвечать за своего ученика. Если Алкивиад оставил Сократа заслуженно, значит, Сократ дал ему повод и должен быть обвинен; если же незаслуженно, значит, Сократ не научил его справедливости, - тогда как же он может заявлять, что воспитывает своих учеников?

Полагаю, он подхватил этот довод у какого-то болтуна вроде Дионисодора. Хоть меня еще и не обучали логике, я почуял в нем ложность.

– Если Алкивиад разбил гермы, любой согласится, что это худшее из всех его деяний. Следовательно, когда он учился у Сократа, он был лучше, чем сейчас, так ведь? А ты даже не знаешь, сделал ли он это вообще. И еще, добавил я, снова рассердившись, - что касается Лисия, так он всего лишь хотел по доброте подбодрить меня.

Мидас втянул щеки:

– Ну конечно. Кто же в этом усомнится? Однако мы оба знаем, что приказывал твой отец.

На это я не мог придумать ответа, потому сказал:

– Отец говорил тебе, что я не должен слушать софистов; а Сократ не софист, а философ.

Мидас хмыкнул:

– Для своих друзей любой софист - философ.

Я шагал в молчании и раздумывал: "Почему я спорю с человеком, который думает лишь о том, чем добудет себе свободу через два года? Ну и пусть думает, как ему нравится. Кажется, я могу быть более справедливым, чем Мидас, - не потому, что я такой хороший, а потому, что свободный".

Он держался на шаг позади меня и чуть в стороне, неся мои дощечки для письма и лиру. Я размышлял дальше: "Став свободным, он отрастит бороду и сделается, пожалуй, довольно похожим на Гиппия. И, если захочет, сможет раздеться и заниматься упражнениями вместе с другими свободными мужами; но он уже староват для гимнасия и, наверное, постесняется показать свое тело оно у него, должно быть, рыхлое и белое". За все эти годы я ни разу не видел его обнаженным; с тем же успехом он мог вообще оказаться женщиной. И даже получив свободу, он все равно будет всего лишь метеком, прибившимся к Городу чужаком, но не гражданином.

Однажды, давным-давно, я спросил у отца, почему Зевс сделал одних людей эллинами, живущими в городах, где есть законы, других - варварами под властью тиранов, а третьих - рабами. Отец ответил: "Мальчик мой, точно так же ты мог спросить, почему он сделал одних животных львами, вторых лошадьми, а третьих - свиньями. Зевс Всезнающий поставил людей разного характера в состояние, подходящее их натуре; ничего другого мы предположить не можем. Не забывай, однако, что плохая лошадь хуже, чем хороший осел. И подожди, пока станешь старше, прежде чем задавать вопросы о целях богов".

Когда я пришел домой, отец встретил меня во дворе. На голове у него был миртовый венок. Он собрал все, что нужно для очищения дома: воду из Девятиструйного фонтана [29], благовония для курений и все остальное, - и ждал меня, чтобы я совершил обряды вместе с ним. Мы уже давно в последний раз совершали очищение, да и тогда потому лишь, что умер раб. Я увил голову миртом и помог ему в очищении, а когда на домашнем алтаре воскурились благовония, давал ответы на моления. Когда все кончилось, я обрадовался, потому что был голоден, а судя по запахам из дома, мать приготовила что-то вкусное.

Для ясности мне следует написать подробнее о своей мачехе; но я не только называл ее матерью - я и считал ее своей матерью, ибо никакой другой не знал. Ее появление, как я уже объяснял, избавило меня от многих бед, и потому мне казалось, что именно такой должна быть мать, а не какой-либо иной. В мыслях я не обращал внимания на то, что она всего на восемь лет старше меня, - отец взял ее в жены, когда ей не исполнилось еще и шестнадцати. Полагаю, другим людям казалось, что она, придя в наш дом, вела себя по отношению ко мне скорее как старшая сестра, которой доверили ключи; я помню даже, что первое время она частенько, не зная как следует обычаев дома и не желая потерять авторитет среди рабов, обращалась ко мне с вопросами. Но я, когда становилось горько на душе, всегда мечтал о доброй матери; а она была добра и потому представлялась мне образцом всех матерей. Может быть, именно в силу этой причины при посвящении в святые тайны, когда нам показали кое-какие вещи, о которых говорить не положено, я не был так потрясен ими, как другие кандидаты, которых видел вокруг себя. Да простит меня Богиня, если я что не так сказал.