Олег Дарк - Second Hand

• Название: Second Hand
• Автор: Олег Дарк
• Жанр: Современная проза

---

В первый раз она проснулась оттого, что подруга рядом, во второй, и уже окончательно, — от окрика. Приказание Яна выполнила почти охотно. Пускай они ее оставят только в покое, потом вспоминая думала, что тогда и приняла окончательное решение. Но надо же что-то делать, вот связалась, но кто же знал, не может же она ничего не предпринять. (Наблюдая их борьбу и сопротивление бывшей подруги.) Была отброшена, и теперь вжималась в матрас, трясясь от страха и злости. Кричит и стонет, пока я тут едва не убитая, дорвалась. Им было явно не до нее. Подхватила одежду и выскочила вон. Продолжая трястись, но уже больше от нетерпения и прибывающей радости, что выбралась, одевалась, роняя и подбирая с полу. Ее никто не преследовал.

Погуляв немного, потому что еще рано, отправилась к ребятам, которые давно ее звали. Конечно, им сейчас же все рассказала, испытывая от этого некоторое удовлетворение. Ми-ха-ил был рад. Боясь объяснений с подругой, съездила за вещами. Но и тут все обошлось. Та сама уж хотела, да не знала, как сказать. Ушла на кухню, будто обидевшись. Теперь к ней этот переедет. Так что все устроилось как нельзя лучше. Хлопнула дверью на прощанье. С тех пор Светы избегала. В коридорах сторонилась ее и даже пряталась, если раньше издали увидит, пережидая. Столкнувшись однажды нос к носу, бросились друг к другу на шею, зарыдав. Вот все и объяснилось, она просто не поняла тогда ничего. Они только друг друга и любили. От Михаила давно уйти собиралась, только не было куда.

Автор не успел показать, как они живут вместе. Их налаженный, быстро ставший привычным быт. Поездки за город. Мы их можем себе только воображать. Посещение мастерских знакомых художников и городского музея, где Ван Гог. Друзья у них часто собираются, что всегда заканчивается бурной, несколько истеричной, неудержимой пьянкой. (Тамара зовет к чаю.)

Го-то-вил бли-ны, по части которых он вообще большой мастер, как все счи-та-ют. Та-ма-ра по-про-си-ла. Второй и третий неудачные. Из чего сле-ду-ет: ут-вер-жде-ни-е, будто первый блин комом, не-вер-но. Может быть и вто-рой, и тре-тий. Затем мыл по-су-ду и пол в кух-не, обычно здесь всегда не-чис-ты-е. Про-де-лал э-то с у-до-воль-стви-ем. Из че-го так-же вы-вод: лич-ность, бо-ле-е все-го пред-наз-на-чен-на-я для дел ис-кусс-тва, не толь-ко не спо-соб-на ми-ри-ться с о-кру-жа-ю-щей гря-зью, но и у-до-вле-тво-ря-ет при-су-щу-ю ей по-треб-ность в твор-чест-ве, при-во-дя е-го к до-ступ-ной для не-го (окружающего) чис-то-те.

Мой дед, соседи говорили, оходил
Оглоблей здоровенного медведя
На дедов двор забрел тот сдуру
Дед осерчал. Медведь бежал
Старик был крут, домашние боялись
Ему сказать что бы то ни напоперек
В Москву ж приехав к сыну, испугался лифта

(После разговора с женой о том, как нам жить дальше.)

Теперь о Яне. Что мы о нем знаем? Наверняка — только то, что он приезжий, эстонец, что играет на гитаре и поет их песни и что, добиваясь своего, не знает жалости. Но даже последнее — уже из области предположений и фантазий напуганных девушек. Мы можем только догадываться, что он чувствовал, погружая героиню в кровь и муку. Образ пыточных дел мастера, наслаждающегося причиняемой болью, ничем далее не подтвержден. Впрочем, как и не опровергнут. Была ли его жестокость случайным, не имеющим прецедентов эпизодом, удивившим его, может быть, не менее, чем его жертву (потому и прогуливал ее полдня, потому и приехал на следующий)? Или же она его обыкновенное, повторяющееся поведение, в котором он периодически испытывает трудно преодолимую потребность? Мы не узнаем никогда.

Скорее всего, жестокость эта не была им запланирована, он к ней сам не был готов. Иначе, отчего же его агрессия никак не вытекает из предшествующего ей поведения героя (пел-вероятно-шутил, потом целовался, возился с теми самыми джинсами) и никакого продолжения не находит в последующем: прогуливались, пообещал приехать и приехал, даже джинсы не отнял, а робко выпросил. Объяснение с крючком, с которым он якобы не совладал, не выдерживает критики. Захотел бы, так уж, верно, нашел бы способ принудить героиню раздеться, например, угрозами. Но ничего этого не было.

Более реалистичным кажется другое объяснение. Ян не собирался насиловать героиню. Напросился же к ней, отчасти чтобы обеспечить себе ночлег в чужом городе (тут рассказчица права), отчасти — в самом деле имея в виду переспать, видать, понравилась она ему. Почему бы и не предположить зародившееся в нем чувство к маленькой, полубездомной, как и он, художнице? Еще робкое и едва для него самого заметное, кто знает, не превратилось бы оно со временем во что-нибудь более серьезное?

Вот он наблюдает за ней из другого конца зала столовой. Вместе с ним мы видим ее вязаную, не снятую в помещении шапочку, ее плоский зад, ее этюдник, который мешает, и она его все время откидывает назад. Ее раздутые от голода ноздри. Как она сначала выбирает из скудных яств, а потом считает в ладони мелочь. Он подходит, заговаривает. Первое же, что ему приходит в голову, — фирма джинсов. Просто потому, что они у него перед глазами. А она не пугается, а отвечает легко, идет с ним, жадно слушает его рассказы, а уж он разливается соловьем, курит его сигареты. Он держит ее под руку, и вместе с ним мы чувствуем, как она дрожит, потому что продрогла. Вполне естественно с его стороны проявить заботу, и он ее проявляет. Она его впускает в дом, чем совершенно очаровывает. Почти не замечает подруги Кати, все свое внимание обращая на ту, которую все-таки и узнал же раньше. Его симпатия и нежность к ней растут. Она его слушает восхищенно. Катя уходит, он не замечает. У него давно не было женщины. Он собирается задержаться в этом городе. Почему бы и не завести небольшой роман. Ему даже кажется, что они сейчас нужны друг другу. Он придвигается, целует, ласкает под рубашкой. Она ему говорит, что еще девушка, он, конечно, не верит. Но ее, как он думает, ложь не злит его, а наоборот, кажется обычным трогательным наивным притворством. Она не сопротивляется, но и никак ему не помогает. Он ничего не знает про крючок, на который она возлагает такие надежды, видит только неявно выраженное (тут все дело в том, что неявно) нежелание и легко с ним мирится. Явное-то нежелание быть с ним его и вывело из себя.

Он не мог не чувствовать, как возбудил ее, как она опять вся дрожит, но уже не от холода. Этого ему пока было достаточно для его самолюбия. Он в самом деле устал, ему хотелось спать больше, чем трахаться. Все же остальное не прочь оставить на потом, и даже еще лучше. Возбуждение его новой знакомой, то, что он ей, очевидно, нравится, позволяло думать, что через день-другой станет доверчивее и сговорчивее. Есть же девушки, которые не могут сразу, знал Ян. Его это даже устраивает, потому что означало, что она не блядь. Получить то, что он хотел, от нее по доброй воле, несомненно, было бы для него приятнее.

Но ее попытки сбежать от него ночью впервые зародили в нем обиду, которую он почувствовал сквозь сон. Потому и не пускал ее, потому и возвращал за руку, все более распаляясь во сне и уже ненавидя. Обида и план мести созрели в нем во сне. Очнувшись, обнаружил, что она от него все-таки сбежала, выказав отвращение к нему, что она лежит почти голая, но только бы не с ним. То, что она голая, возбудило в нем желание отомстить за обиду. Жертвой пала и подвернувшаяся под руку Катя, с его точки зрения, не случайной, а тоже заслуженно. Вероятно, они были в заговоре против него, может быть, смеялись над ним, пока он не слышит. Неизвестно еще, сколько таких, как он, перебывало у этих профессиональных динамисток. Едва возникшая и тут же испытавшая болезненное потрясение симпатия окончательно уступает место ненависти. В девственность своей случайной хозяйки он теперь бы и не захотел поверить, даже если она ему и сказала о ней еще тогда, в углу. Обнаружив же свидетельство этой девственности, испытывал ли он угрызения совести? Думается, что нет.

Следует иметь в виду, что существует и несколько иной путь объяснения происшедшего. Например, если все-таки принять за исходное, что Ян с самого начала наметил для себя будущий сценарий. И уже от него не отступал. Он мог бы получать удовольствие и от долгого притворства, от того, что от него ничего такого не ожидают. Вот он заботлив, мягок, развлекает песнями, они им очарованы. И даже не догадываются, что он с ними сделает. Как он их застанет врасплох, когда они не будут совсем готовы. Они будут мною растоптаны. Поэтому специально оттягивал момент. Вчера меня спрашивает, буду ли я завтра дома. Ответил, нет, конечно, мне же в Химки, от-ве-тил Бай-тов. Перечитал написанное.

Живописнейшие картины жизни сменяли друг друга, неотвратимо объединялись, роковым образом связывались в эпизоды. Теперь тебя так просто оттуда не выпустят. Она не понимает, что ни выпустить, ни задержать никого нельзя. Что нужно, чтобы текст не стал литературой? — вот в чем вопрос. Может быть, изменить точку зрения? (Проезжая станцию Бе-ло-рус-ска-я.)