Елизавета Абаринова-Кожухова - Забытые письма

• Название: Забытые письма
• Автор: Елизавета Абаринова-Кожухова
• Жанр: Иронический детектив

---

— Я все понимаю, — после недолгого молчания заговорил Серапионыч. Допустим, у «органов» были и остаются какие-то дела с неонацистами. То ли те выполняют их задания, то ли просто родство душ. Так сказать, "мы с тобой одной крови".

— И то, и другое, — вставил Дубов.

— Но, хоть убейте, не пойму — на что им этот старый "батька Кондрат"? Почему они устраняют всех, кто пытается приблизиться к его разоблачению?

— Думаю, что раньше или позже мы об этом узнаем, — ответил Василий, хотя прежней уверенности в голосе у него уже не было. — У меня есть кое-какие предположения, но пока довольно смутные. Например, Ковальчук каким-то образом связан с пресловутыми «органами», и теперь они просто защищают своего человека от возможного судебного преследования.

— Ну, Василий Николаич, это уж вы малость хватили, — сомнительно покачал головой доктор.

— Может быть, — не стал спорить Дубов. — Но ведь Ковальчук не с луны свалился — если бы мы узнали, чем он занимался до войны, то это, вероятно, дало бы ответы на многие вопросы. Известно, что по Украине (как, впрочем, и по всему СССР) в тридцатые годы прошла огромная волна репрессий, и какой-нибудь подонок, участвовавший в преследовании кулаков, троцкистов, вредителей и прочих врагов советского народа, лишь продолжал во время войны свое любимое дело, уничтожая коммунистов, евреев, партизан — словом, врагов Рейха и Фюрера. Впрочем, это лишь мое предположение. И если так, то «органы», которые, извините за выражение, «мочат» всех, кто пытается разоблачить Ковальчука, делают это отнюдь не из-за того, что так уж дорожат своим старейшим сотрудником, а просто из страха, что если он заговорит, то сами органы будут выглядеть, мягко говоря, очень уж неприглядно. Равно как и государство — в прежние годы СССР, а теперь его «правопреемница».

— А не проще ли им просто «убрать» Ковальчука? — пожал плечами Серапионыч. — Так сказать, есть агент — есть проблема, а нет — так уж не обессудьте.

— Скорее всего, они бы так и поступили, — уверенно сказал Василий. Осудили бы как военного преступника и тут же расстреляли в двадцать четыре часа. Но ему, видимо, удалось бежать, и когда он оказался в Австралии, то «органам» уже ничего не оставалось, как назначить его своим агентом уже там, в среде эмиграции. Повторяю, все это лишь мои предположения. Думаю, раньше или позже мы узнаем, насколько они соответствуют действительности.

— Если нас самих не «замочат», — вздохнул доктор.

— Не исключено, — совершенно серьезно ответил Дубов. — Так что вам, Владлен Серапионыч, следовало бы выйти из игры…

— Как же! — возмутился доктор. — Я, можно сказать, заварил эту кашу, и в кусты? Нет уж, пускай меня и "мочат"! — Серапионыч погрустнел. — Знаете, Василий Николаич, я чувствую, что виновен в гибели краеведа, как его, Чернявского. И зачем я только заглядывал в этот злополучный ящик?

— Ну, причем тут вы, — возразил детектив. — Лучше скажите, не сохранились ли у вас в архиве какие-то сведения о вашем первом пациенте? Я говорю о Вите Орлове.

— Запись наверняка имеется, — ответил доктор, — но что-то более того едва ли. — Владлен Серапионыч выбрался из-за стола, извлек из кармана увесистую связку ключей и одним из них отпер шкаф. — Вот, пожалуйста, семидесятый год. — Доктор вытащил одну из папок и, перелистав страницы, отыскал соответствующую запись: — "Орлов Виктор Геннадиевич, 1953 г.р., поступил 21 июля, с признаками удушения и так далее. Как видите, ничего особого. Да, — тяжко вздохнул Серапионыч, — как давно это было… — Он перевернул несколько страниц назад. — А вот и последняя запись Владимира Филипповича: 27 июня, Коробкова Наталия Федоровна".

Василий заглянул в записи:

— Довольно необычное написание буквы «и»…

— Да, у Владимира Филипповича это иногда случалось, особенно когда он волновался: сначала писал «i» с точечкой наверху, но потом приписывал вторую закорючку, а точка так и оставалась. Знаете, ведь по-украински звук «и» обычно передается буквой «i», а нашей букве «и» соответствует звук «ы».

— И что, Владимир Филиппович часто волновался, когда регистрировал умерших? — несколько удивленно спросил Дубов.

— Почти всегда, — тяжело вздохнул Серапионыч. — Он ведь вообще-то меньше всего собирался стать морговским доктором, просто обстоятельства так сложились. Да и за эти несколько лет Владимир Филиппович не успел сделаться таким старым циником, как ваш покорный слуга — всякую смерть принимал очень близко к сердцу. А Наталия Коробкова, судя по записям, была совсем молодой девушкой, погибшей в автоаварии "по причине травм, несовместимых с жизнью". Вот такая у нас, патологоанатомов, милая формулировочка…

— Я обратил внимание, что на конверте, адресованном Людмиле Ильиничне из Киева, встречается такая же буква «и», — сообщил Дубов, терпеливо выслушав Серапионыча. — В слове «Кислоярск» и еще, кажется, в названии улицы. Стало быть, письмо прислал сам доктор Матвеев. И к тому же, видимо, он был в состоянии волнения… Полагаю, нам с вами следует как можно скорее встретиться с Людмилой Ильиничной.

— Вы правы, — кивнул Серапионыч. — Сегодня же позвоню.

— Отдадим письмо, — продолжал Василий, — а заодно расспросим, что ей известно о делах супруга. Как вы думаете, Владлен Серапионыч, она согласится нам помочь?

— Непременно согласится, — уверенно заявил Серапионыч. — Если бы вы, Василий Николаич, были хоть немного знакомы с Людмилой Ильиничной, то даже не стали бы задавать такого вопроса!

— Ну что ж, вот и познакомлюсь, — улыбнулся детектив.

Глава четвертая

Как обычно по утрам, Василий Дубов припарковал «Москвич» возле Бизнес-Центра и, едва переступив порог, привычно спросил Родионыча:

— Ну как, есть что-нибудь для меня?

— От Маши — ничего, — столь же привычно ответил вахтер. Такой ответ Василий получал от него ежедневно в течение всей последней недели. — А почту еще не приносили.

— Уже принесли, — раздался прямо над ухом Дубова голос почтальонши тети Веры. Она была для Василия такой же постоянной величиной, как Родионыч и как уборщица Фрося — тетя Вера приносила сюда почту еще в незабвенные «комсомольские» времена.

— Ну, принимайте, — с этими словами тетя Вера вывалила на стол к Родионычу целую кипу газет и писем, отчего ее внушительная сумка «похудела» чуть не на половину.

— А мне? — спросил Дубов.

— И тебе есть, — тетя Вера извлекла из бокового отдела сумки какой-то самодельный пакет и тетрадку в жесткой обложке. — Тебе, Васенька, заказная бандероль аж из Питера. Распишись вот здесь.

— Странно, кто бы это мог быть? — удивленно проговорил детектив, принимая пакет. — Вроде у меня там нет ни родни, ни друзей, ни деловых партнеров.

— А обратный адрес есть? — Родионыч заглянул через плечо Василию.

Детектив повернул бандероль:

— Невский проспект, дом такой-то… В.И. Петров. Нет, не знаю. Ну ладно, разберемся.

И Василий привычно поспешил вверх по лестнице. То, что не было очередного электронного «мессиджа», Дубова не очень удивляло — Иваненко достаточно ясно дал понять, что в конфиденциальности данного вида связи не очень-то уверен.

Сняв с пакета внешний слой жесткой бумаги, детектив к некоторому удивлению обнаружил под ним другой пакет, а поверх него — записку:

"Уважаемый Василий Николаевич! Это послание придет к Вам не совсем прямым путем — через Санкт-Петербург, куда его отвезет на поезде надежный человек. Такова была просьба моего брата Григория Александровича Иваненко, трагически погибшего через два дня после возвращения из поездки в Р***. Оксана Иваненко.

Если Вам необходимы подробности, то Вы можете связаться со мной по известному Вам электронному адресу или по телефону…" Далее следовал номер.

Дрожащими пальцами Василий вскрыл внутренний пакет. В нем оказался целый ворох бумаг и фотографий. А сверху — вырванный из тетрадки в клеточку двойной листок с рукописным текстом.

Дубов тяжко вздохнул и стал внимательно читать последнее послание Иваненко:

"Уважаемый Василий Николаевич! Когда, сообщая Вам о трагическом событии в Р***, я писал, что покойный Б.Н. Чернявский хотел, да не успел передать мне кое-какие документы, я был не совсем точен — кое-что я получил от него при нашей первой и последней встрече. Правда, сообщать об этом по понятным Вам причинам я не стал.

Как выяснилось, покойный Чернявский располагал рядом материалов, касавшихся Кондрата Ковальчука. Когда я спросил, отчего он не открыл их, когда поднялась кампания по осуждению этого преступника, Борис Никифорович ответил, что несколько лет назад послал в республиканскую прокуратуру письмо, что он располагает материалами по "делу Ковальчука". Вскоре из Киева пришел вежливый ответ, где Чернявского благодарили за помощь и обещали в случае надобности с ним связаться, но, видимо, надобность так до сих пор и не возникла. И это лишний раз подтверждает подозрения, что у наших властей нет никакого желания «раскручивать» данное дело.