Газета Завтра - Газета Завтра 769 (33 2008)

• Название: Газета Завтра 769 (33 2008)
• Автор: Газета Завтра
• Жанр: Публицистика

---

Когда лет десять назад джазовый Сергей Летов со своим саксофоном приехал в Италию, то на одном из вечеров он поспешил заявить: "Я — авангардист…" Организаторы концерта, да и публика были смущены. Слово "авангардист" в Италии до сих пор синоним слова "фашист".

Но, опять же, в бесчисленных социальных и политических контекстах — не вся правда о футуризме. Футуризм — катарсис, освобождение от узких одежд вчерашней культуры. Именно на примере поэтов и художников видно, с каким дионисийским напором из хитиновой куколки вылуплялся настоящий Двадцатый век.

Когда смотришь на эти столетние фотографии, то видишь — в черных глазах прыгают зайчики революции. И становится совершенно непонятно, как можно жить так, как живем мы. Среди завалов сломанных эпох, словно на кладбище старых автомобилей.

Футуризм — это фабрика манифестов, динамика и синхронность цветоформ, живая заумь фонетических оргий. Футуризм симпатично расположился на костях словесности проклиная бездушие старого синтаксиса. Проповедь Беспроволочного воображения, героизация ритмической будничности.

О, они умели комбинировать грохот трамвая и стук своих сердец, демонстрировали волю в аморфном пространстве искусства, танцевали на лезвии бритвы в кровавом зареве Европы!

И прошу не путать футуристов с футурологами. Последние видят будущее, как раскаленную лепешку за печной заслонкой. Думают — как бы к ней подобраться…

Вторые сами презентуют будущее, возбуждая в своих душах солнечную стихию вечного утра. И сама история для них — только подпевала колотящихся сердец.

Кстати, простите за банальный вопрос… А вы-то сами ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?

Необъятная гордость переполняла наши груди, так как мы чувствовали, что стоим совершенно одни, точно маяки или выдвинувшиеся вперед часовые, лицом к лицу с армией враждебных звезд, расположившихся лагерем на своих небесных бивуаках. Одни с механиками в адских топках огромных кораблей, одни с черными призраками, копошащимися в красном брюхе обезумевших локомотивов, одни с пьяницами, которые бьются крыльями о стену.

И вот мы внезапно развлечены гулом громадных двухъярусных трамваев, которые проходят мимо, подскакивая испещренными огоньками, точно деревушки под праздник, которые разлившийся По внезапно потрясает и срывает, увлекая их в каскадах и потоках наводнения в море.

Затем безмолвие стало еще глубже. Пока мы прислушивались к ослабевающей мольбе старого канала и треску костей умирающих дворцов, обросших бородою зелени, под нашими окнами внезапно закраснелись жадные автомобили.

— Идём, друзья мои, — сказал я! — В путь! Наконец-то Мифология и мистический Идеал превзойдены. Мы будем присутствовать при рождении Центавра и скоро увидим полет первых Ангелов! — Надо потрясти врата жизни, чтобы испытать их петли и задвижки!.. Идем! Вот первое солнце, поднимающееся над землею!.. Ничто не поравняется с великолепием его красной шпаги, впервые сверкающей в наших тысячелетних потемках.

Мы приближаемся к трем фыркающим машинам, чтобы поласкать их грудь. Я растянулся на своей, как труп в гробу, но внезапно отпрянул от маховика — ножа гильотины — грозившего моему желудку.

Великая метла безумия оторвала нас от самих себя и погнала по крытым и глубоким, как русла пересохших потоков, улицам. Там и сям жалкие лампы в окнах учили нас презирать наши математические глаза.

— Чутье, — крикнул я, — хищным зверям достаточно чутья!

И мы гнали, как юные львы, смерть в черной шкуре, испещренной бледными крестами, которая бежала перед нами по широкому, сизому, осязаемому и живому небу.

Ф.Т. Маринетти, из Первого манифеста футуризма, 1909 г.

На кратерах Везувия и Этны бросившие в мировой шар язык кощунства старых реликвий, вы, которые плюнули на алтарь вчерашних святынь искусства, и солнце в ваших руках превратилось в медный чищеный таз, в дно которого удары пальцев футуризма заставили лопнуть ухо системы Бетховена, Вагнера, Шопена!

Вы, вывернувшие наизнанку череп святейшего Рима, показали кладбище рытвин разума, мещанской логики искусства маэстров.

Топот бегущего старого дня был заглушён футуризмом, мгновенным лязгом колес экспресса образован ритм нового музыкального уха, которое вмещает тысячи оркестров движущихся шумов вещей.

Зов ваш заставил лечь на обе лопатки старый день, и новое утро осветилось тазом новой мудрости.

Теперь воткнуты провода токов в лоб земли и вырастают дуги футуристической скорости. Всюду утверждены знамена бунта, и мы, как и вы, звали, зовем вас поднять новую вспышку знамен искусства.

Трубите в горла Везувия и Этны, кричите с вышки радиотелеграфов, шлите железобетонные слова и прожектором и цветными лучами бороздите подкладку неба. Пусть распылится скрежет зубов старых челюстей — в нашем свисте и вихре, победном мировом танце.

Мы, ваши северные друзья, среди снегов и сверкающих в морозе звезд, с шумом и ревом заводов восстановили мировую цитадель творчества и знамя международных сил утвердили. Ждем, что вы в зной юга воздвигните международную базу для мировых экспрессов творчества и знамя наших идей водрузите в горле Везувия и Этны.

Казимир Малевич, из Воззвания к передовым художникам Италии, 1919

Роман Нестеренко АПОСТРОФ

Глеб Бобров. "Эпоха мертворожденных". — М.: Яуза, Эксмо, 2008 г., 384 с.

"Друзья! Перед вами — плод трехлетних размышлений, полутора годов кропотливой работы и одного обширного инфаркта. Роман о реальном настоящем и возможном будущем… Сразу хочу обратиться к любителям кидаться мокрыми шароварами и порванными на груди рубахами: Панове! Властью данной мне Господом — способностью творить — я свою часть общей работы сделал: смоделировал крайний сценарий развития событий. Это вам ходули, стремянка — дабы вы смогли заглянуть в открывающуюся бездну грядущего. Теперь ваш черед — сделайте так, чтобы описанное будущее не стало реальностью. Praemonitus, praemunitus!" — с такого обращения автора к читателю начинается роман, который уже снискал славу скандального произведения.

Люди постарше наверняка помнят антиутопию Александра Кабакова "Невозвращенец", которой зачитывалась в конце 80-х еще читающая и еще единая страна. Читали, содрогались — но никто не верил, что практически всё, описанное у Кабакова, через три-четыре года будет происходить в реальности и станет таким же привычным, каким стал "Секс с Анфисой Чеховой" по нашему самому свободному в мире телевидению. Роман Глеба Боброва — тоже антиутопия, и её события тоже могут стать реальностью уже завтра, хотя могли быть реализованы и вчера: достаточно было одной автоматной очереди во время противостояния на Майдане.

Повествование ведется от первого лица, от лица главного героя романа — Кирилла Аркадьевича Деркулова, человека, с "завышенным параметром порога справедливости", который даёт показания военному прокурору, перед тем как отправиться на "гуманитарное судилище в Нюрнберг". Деркулов вспоминает эпизоды своей жизни, посвященные борьбе за Восточную Конфедерацию — русские республики, возникшие на востоке Украины, после распада последней на Республику Галицию, Центрально-Украинскую Республику (ЦУР) и Конфедерацию. Деркулов проходит путь от кабинета пиарщика-пропагандиста до логова авторитетного полевого командира, которому руководство Востока ставит боевые задачи, мягко говоря, нерешаемые в обычных условиях. Деркулов их решает.

Однако, поскольку Деркулов воюет против ЦУР, Сил оперативного развертывания (СОР) Евросоюза и прибалтийско-галицийских наёмников, он автоматом становится "военным преступником"…

Картина военного противостояния, усугублённого подавляющим техническим превосходством СОР и ЦУР, а также "старыми добрыми" двойными стандартами оценки происходящего мировым сообществом, воистину ужасна. Тем более, что Бобров, сам прошедший по огненным дорогам афганской войны со снайперской винтовкой в руках, воспроизвёл в романе живой, аутентичный язык и психологию войны.

Но, несмотря на то, что многие "свiдомi українцi" восприняли роман как личное оскорбление и как гимн милитаристским устремлениям "клятих москалiв", антивоенный пафос роман очевиден.

Любая война, где бы, кем бы и во имя каких бы идеалов она ни велась, — это всегда грязь, кровь невинных, насилие, произвол и ужас. Какой бы невыносимой ни казалась мирная жизнь, война всегда на несколько порядков хуже. Отдавать под трибунал надо не тех, кто в условиях боевых действий, в условиях, когда выбор один: или ты — или тебя, нарушает законы, написанные в уютных кабинетах пухлыми ручками людей, ни разу не попадавших в грязную реальность войны. Отдавать под трибунал надо тех, кто довел ситуацию до предела, до необходимости переступить этот предел, отделяющий мир от войны.

Роман Глеба Боброва "Эпоха мертворождённых" еще и об этом. В нем не упоминаются ни Буданов, ни Ульман, ни Худяков, ни Аракчеев, но стоило бы вменить в обязанность читать этот роман и юристам, разрабатывающим нормы права, и депутатам, голосующим за то, чтобы эти нормы стали законом, а также судьям и прокурорам, ведущим процессы по преступлениям, совершенным солдатами и офицерами во время боевых действий.