Вячеслав Шишков - Угрюм-река

• Название: Угрюм-река
• Автор: Вячеслав Шишков
• Жанр: Историческая проза

«Угрюм-река» — та вещь, ради которой я родился", — говорил В. Я. Шишков. Это первое историческое полотно жизни дореволюционной Сибири, роман о трех поколениях русских купцов. В центре — история Прохора Громова, талантливого, энергичного сибирского предпринимателя, мечтавшего завоевать огромный край. Он стоит перед выбором: честь, любовь, долг или признание, богатство, золото.

Произведение написано в традициях авантюрного романа; по нему снят любимый не одним поколением зрителей прекрасный фильм.

---

— Послушайте, батюшка… Как вас… Отец Александр, — беззастенчиво тряс пристав священника за праздничную рясу.

Между ними встала хозяйка:

— Оставьте, Федор Степаныч… Бросьте спор. Кушайте.

— Но, Нина Яковлевна, голубушка…

— Только — не голубушка…

— Простите, Нина Яковлевна… Но ведь отец Александр желает залезть в ваш карман, — бил себя в грудь пристав. — Ведь он же призывает рабочих черт знает к чему!..

Священник с шумом отодвинул стул, перекрестился на образ и с оскорбленным видом молча вышел вон. На уговоры хозяйки там, в прихожей, благословив ее, он сказал ей уходя:

— И как вы можете подобного мизерабля пускать в свой дом?

Нина отерла показавшиеся слезы, оглянулась на дверь и проговорила взволнованно:

— Я не знаю, батюшка. Но им очень дорожит муж… И, мне кажется… Я только боюсь сказать… Тут что-то ужасное…

— Что? Что именно? — шепотом спросил священник и, приблизив ухо к ее губам, ждал ответа.

Когда вернулась хозяйка к гостям, мистер Кук, большой резонер и любитель тостов, поднял свой бокал и вынул изо рта сигару:

— Мадам, ваше здоровье! А также позвольте выпить за Россию, которой я гость и слуга! — Он, когда бывал трезв, строил фразы почти правильно, но особая тщательность произношения с резким ударением на каждом слоге изобличала в нем иностранца. — Россия, господа, страна великих возможностей и очшень большой темноты, чтобы не сказать слишком лишнего. Возьмем пример. Вот тут, пред нашими глазами, я бы не сказал, что была сцена весьма корректного содержания, о нет! В нашей стране подобного казуса не могло бы состояться. Господин священник и господин пристав пикировались, как бы это выразить.., пикировались вне пределов скромности. Один не понимал мудрость слов, сказанных в церкви. Я содержание проповеди узнал от свой лакей Иван… Другой, а именно мистер отец Александр, вторгается в личный жизнь и начинает копаться в очшень грязном белье господина пристава. Но, разрешите, господа… Личная жизнь каждого гражданина страны есть святыня! И сор в чужую избу мести не надо, как говорит рюсский хорош пословиц.

— Простите, мистер Кук, — перебил его инженер Протасов; он поправил пенсне с черной тесьмой, черные глаза его засверкали. — Но мне кажется, что вы только теперь, именно в нашей темной России, начинаете набираться либеральных идей. А ваша хваленая Америка — ой, ой, я ее знаю хорошо.

— О нет! Вы ее знаете очшень не хорошо, очшень не хорошо! — воскликнул мистер Кук и, не докончив тоста, сел.

— Вы не обижайтесь, мистер Кук.

— О нет! О нет…

— Со всем, что вы только что изволили сказать, я вполне согласен, — и Протасов сделал рукою округлый примиряющий жест. — Наша русская сиволапость — вы понимаете это слово? — русская сиволапость общеизвестна, факт. В особенности в такой дыре, в нашем болоте, — и он широким вольтом развел обе руки, скользом прищурившись на пыхтевшего пристава.

Хозяйка легким кивком головы согласилась с Протасовым. Тот продолжал:

— Ну так вот. Но это неважно, некультурность наша… Это все схлынет с нас. Важны, конечно, идеалы, устремления вглубь, дерзость в смелых битвах за счастье человечества. Вот в чем надо провидеть силу России. Провидеть! Вы понимаете это слово?

— О да! Вы, мистер Протасов, простите, вы слишком, слишком принципиальный субъект… У вас, у русских, везде принцип, во всем принцип, слова, слова, слова. А где же дело? Ну-с?

Протасов слегка улыбнулся всем своим матово-смуглым монгольским лицом, провел ладонью по бобрику с проседью черных волос и, слегка грассируя, сказал:

— Тут дело, конечно, не в принципах, а в нации, в свойстве вашего и нашего народа к подвигам, к жертвам, к пафосу революционных идей. Ну, скажем, мистер Кук, в чем национальные идеалы обожаемой вами Америки?

Тот пыхнул сигарой, на момент сложил в прямую черту тонкие губы и поднял правую бровь:

— Наш национальный идеал — «властвовать миром.

— При посредстве золота? Да?

— Хотя бы и так.

— Но золото — прах, мертвечина. А где ж живая идея, где народ? Мне кажется, мистер Кук, что мир будет преображен через усилия всего революционного коллектива, а не через кучку миллиардеров, не через ваше поганое золото!

— Но, мистер Протасов, где ж логика? Что есть золото? Ведь это ж и есть конденсированный труд коллектива. Следовательно, что? — Он сделал ударение на «а».

— Следовательно, в обновлении мира через золото участвует и весь коллектив, его создавший. В потенциале, конечно.

Андрей Андреич Протасов досадливо заерзал на стуле, воскликнул:

— Мистер Кук! Но ведь это ж парадокс! Даже больше — абсурд! Действовать будет живой коллектив, а не ваше мертвое золото!

Американец недоуменно пожал плечами и стряхнул пепел со своей белой фланелевой куртки. Бритое, лобастое, в крупных веснушках, лицо его затаенно смеялось, маленькие серые глаза из-под рыжих нависших бровей светились энергией. Вот он улыбнулся широко и открыто, оскалив золотые коронки зубов.

— Ну, так, — сказал он и, как бы предчувствуя победу, задорно прищелкнул пальцами. — Давайте пари! Поделим с вами тайгу: вам половина — нам половина. Мы с Прохором Петровичем в одном конце, вы со своим коллективом на другом. У нас в руках золото, у вас только коллектив. Вот, начинаем дело и будем посмотреть, кто кого??!

Хозяйка внимательным слухом въедалась в обычный спор: в их доме спорили часто.

— Как жаль, что нет Прохора, — заметила она, приготовившись слушать, что ответит Протасов.

Слова хозяйки погибли в обидном молчании. Пристав с Иннокентием Филатычем вели разговоры домашнего свойства: о телятах, о курах, о Наденьке. Впрочем, мистер Кук, исправляя неловкость, сказал:

— Да, очень, очень жаль, что Прохор Петрович не с нами. Это, это… О, хи из э грэт ман! Очшень светлый ум… Ну-с, мистер Протасов, я вам ставил свой вопрос. Я жду.

Инженер Протасов вместо ответа взглянул на запястье с часами, сказал:

— Ого! пора… — и стал подыматься. — Разрешите, Нина Яковлевна…

— Ага, ага! Нет, стойте, — захохотал мистер Кук и дружелюбно схватил его за руки.

— Я вам ставил свой вопрос. Угодно ответить? Нет?

— Потом… А впрочем… В двух словах… Он стоял, приземистый, плотный, мускулистый, обратись лицом к американцу. Нина Яковлевна очарованно глядела Протасову в рот, ласкала его улыбнувшимися глазами. Он сбросил пенсне и, водя вправо-влево пальцем над горбатым носом мистера Кука, с запальчивой веселостью сказал:

— Мы вас побьем. Вас двое, нас — коллектив. Побьем, свяжем, завладеем вашим золотом и.., заставим вас работать на коллектив… До свиданья!

— Где? — выпалил американец.

— На поле битвы.

Все засмеялись, даже пристав. Мистер Кук засмеялся последним, потому что ответ Протасова он понял после всех.

— Что? Вы насильно завладеете нашим золотом?

О нет! — воскликнул он. — На чужую кровать рта не разевать, как говорит рюсский, очшень хорош пословиц… Его реплика враз покрылась дружным хохотом.

Вечер. Отдудила пастушья свирель. Коровы давно в хлевах. Охладевая от дневного зноя, тайга отдавала тихому воздуху свой смолистый, терпкий пот.

Любовница пристава Наденька встретила Прохора возле околицы.

— Стойте, стойте! Илюша, осади.., Илья Сохатых правил парой. Взмыленные кони остоповали.

— Ну? — грубо, нетерпеливо спросил Прохор вертлявую Наденьку.

— Можно на ушко? Наклоните головку… — Наденька подбоченилась и, потряхивая грудью и плечами, развязно встала возле тарантаса.

Лицо Ильи Сохатых сделалось улыбчивым, сладким, приторным.

— Не ломайся, без финтифлюшек! — оборвал Наденьку Прохор.

Лицо Ильи Сохатых сразу нахмурилось, лукавые глаза не знали, что делать.

— Ну?! — холодно повторил Прохор, разглядывая что-то впереди на ветке кедра.

С тех пор как Наденька изменила ему с заезжим студентом, она стала физически ненавистна Прохору. Он тогда избил ее до полусмерти, хотел выселить из резиденции, но, по ходатайству влюбленного в нее пристава и за какие-то его высокие заслуги, Прохор передал ему Наденьку вместе с выстроенным ей голубым домком. Себе же сразу завел двух любовниц — Стешеньку и Грумю.

Наденька меж тем продолжала любить Прохора и всяческой лестью, клеветой на других, подлыми делишками старалась выслужиться перед ним, вернуть его себе. Наденька, пожалуй, опасней пристава: ее хитрое притворство, лесть, соблазнительные чисто бабьи всякие подходцы давали ей возможность ласковой змейкой вползать в любой дом, в любую семью.

— Прохор Петрович, — сказала она шепотом, и давно наигранная таинственность покрыла ее лицо, как маска. — Федор Степаныч сами уехатчи в Ключики, рабочие скандалят, оченно перепились. А мне приказали передать вам насчет батюшки, насчет проповеди ихней сегодня в церкви. Многие рабочие готовятся требовать..? Батюшка принародно их на это науськивал. Вот, ей-богу, так!

— Что требовать? На кого науськивал? Говори толком…