Владимир Чивилихин - Елки-моталки

• Название: Елки-моталки
• Автор: Владимир Чивилихин
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Показания? Баптист? Он же по своей вере ничего подписывать не может.

Следователь. Подписал.

- Ага! Значит, не весь он от бога, кой-чего от человека есть... Это когда мы выбирались из тайги, у мужиков разговор с ним интересный был, на плоту-то.

Следователь. Что за разговор?

- Слов-то я уж не помню...

Следователь. А суть в чем?

- Да, можно сказать, что и разговора-то особого не было. Баптист сказал, что можно людям врать, если богу правду говоришь. Но я этого ничего не слыхал. Может, и не было такого разговора.

Следователь. Минуточку! Был или не был этот разговор?

- А кто его знает?

Следователь. Слушайте, зачем вы крутите?

- Потому что Гуляев такой человек, что может сам на себя лишку наговорить.

Пожарники били полосу, и Пина, прислушиваясь к взрывам, загадывала, когда же наконец они ее добьют. Просекой и копанками, наверно, уже давно прошли, потому что стали слышны перекатные, хорошего наполнения взрывы издалека. Это Родион, видно, взялся с того конца. Сейчас дело пойдет. Рррр! Рррр! Три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять. Отказ? Пина подняла голову, даже рот раскрыла, и сердце забилось редко. Ррр-ааа! Десятый. Конечно, с Родионом ничего такого не может произойти, но лучше же, когда все в порядке. Один шнур, должно быть, длинней был, или Родион с запозданием запалил его.

В прошлом году на том самом пожаре, у отцовского кордона, Пина вволю насмотрелась из-за кустов, как Родион размеренно, в точности повторяя все движения, работал со взрывчаткой. Укладывал патроны в ямки, осторожно пристраивал детонаторы и шнуры, разлохмаченные с запального конца, быстро засыпал землей и притаптывал. Прямо на гремучей ртути топтался, на аммоните, и сердце у Пины останавливалось: она не знала, что так можно.

Там был, конечно, один момент - надежно поджечь все шнуры и убраться вовремя. Нехитрое устройство срабатывало само. За кустами, совсем недалеко от нее, Родион, не торопясь, отрезал шнур, насекал его финкой. На полосе он метался средь "банок" с горящей затравкой в руке, и, когда пороховая мякоть вспыхивала в насечке, в эту секунду Родион поджигал очередной огнепроводный шнур. А в кустах-то он был спокоен, даже не вздрагивал от взрывов. Голову подымал как раз перед тем, когда земля над последней закладкой будто бы чуток приподымалась, а звука еще не было. И в ту же секунду - рррр-ааа! Родион удовлетворенно следил, как черный конус потревоженной земли вздымается над полосой и медленно опадает. Тут Родион скорым шагом шел к полосе, и все повторялось.

Вот и сейчас он, должно быть, рвет землю так же основательно и деловито, как тогда, у кордона. А дым-то костерный так не пахнет, только большой пожар такой запах наносит. Дышалось еще свободно, дым сюда не дополз, едва угадывался глазом, но везде - у земли, в кустах, над лесным подростом и недвижными вершинами сосен - воздух густел будто, давил. А солнце, что перекатилось уже за полдень, тускнело неприметно и словно придерживать стало лес - ветки медленно стыли и мерли в мутнеющем воздухе.

Обед был готов. Пина сварила кулеш и пшенной каши полведра. Оставалось только открыть и подогреть мясо: это было минутным делом. Она не знала, когда придут пожарники, решила пойти с лопатой на полосу, где взрывами уже проработало землю. Пине все казалось, что она тут бездельничает. Да так оно и было, если сравнить ее кашеварные дела с нагрузкой, что падала на остальных. Только этот, московский чужеспинник, побил ее рекорд. Куда, интересно, Родион его поставил? Неужели действительно собирать мурашей?

А Евксентьевский тем временем бродил по лесу с мешком и лопатой. Он таскал муравьев через взрытую полосу, высыпал их там под елками, и, на удивленье, ему даже понравилось это пустяковое занятие.

Муравейники попадались все реже. Разыскивая их, Евксентьевский забрел незаметно в густой дым, испуганно повернул назад и вдруг понял, что заблудился, - взрывы доносились совсем с другой стороны, чем раньше, а откуда идет огонь, он бы сейчас ни за что не определил. Посовался в разные стороны, и ему уже слышался в дыму треск пожара, совсем будто бы рядом, представилось, как он сейчас запнется, рухнет в огонь и его, словно муравьишку, накроет какой-нибудь пылающей колодой. И даже не найдут ничего потом. Бросил мешок и лопату, побежал на рык взрыва, что раскатился по лесу, но громыхнуло будто бы в самом дымище, за пожаром. Но там-то, где прогорело, не могут рвать? Остановился, затрясся весь, озираясь. Открыл рот, приготовился уже истошно кричать, но вдруг увидел перед глазами красное солнце. Непроизвольно дернул правое ухо, повернулся и пошел смело, гордясь своим самообладанием. Потом вспомнил про лопату и мешок, оглянулся, но вернуться не посмел. Дым начал светлеть, и дышать стало легче, вот совсем развиднелось. Евксентьевский побежал, дрожа от радости. Полоса!

В самом начале ее Пина разбрасывала землю. Увидев Евксентьевского, она отпрянула: "туника" било, и неспокойные глаза его никак не могли ни на чем остановиться.

- Что случилось?

- Понимаете, там огонь, и дым, и некуда, - путано заговорил он. - Я раз в сторону! Дышать нечем. А тут огонь на меня, понимаете?..

- Понимаю, - улыбнулась Пина своей потаенной улыбкой и взялась перекапывать перемычку. Он понаблюдал, как она швыряет взрытую землю на мертвую хвою, на кусты, сушняк, потоптался рядом, ушел к стану и скоро вернулся с лопатой. Копнул пару раз.

- Не туда, - обернулась она. - Надо на живую сторону...

Евксентьевский молча повернулся спиной к пожару. Полоса неприметно подавалась в лес - темно-рыжая, широкая, наверно, уже окончательного вида. Пине хорошо работалось и одной, а когда этот сейчас ее видел, то и вовсе хотелось подобрать побольше и подальше кинуть. А он совсем не кидал, зачем-то озираясь, подцеплял землю и носил ее к кустам на лопате. Ну и "туник"! Сказать? Но тут он бросил лопату, присел на землю, закурил.

- А есть люди, - заметила Пина, - которые всю жизнь землю копают.

- Ну и что?

- Ничего. Копают, и все.

- Может, они счастливее нас? - Он махнул рукой, как бы говоря, что Пина его все равно не поймет. - А я вообще-то даже не знал, что земля такая тяжелая...

- Конечно, барахло у иностранцев легче клянчить! - участливо проговорила она.

- К вашему сведению, я этим делом не занимался, - с достоинством сказал он. - Я презирал фарцовщиков. И не из-за гордости, как говорится, великоросса, а оттого, что примитивы они. Понимаете, в них нет никакой интеллигентности.

- А в вас есть? - Пина оперлась на черенок лопаты, наивно раскрыла глаза. - А? Скажите, вы интеллигент?

- Со стороны виднее, - опять явно рисуясь, сказал он.

- А я всегда думала, - серьезно произнесла Пина, - что интеллигент это человек, который все для народа.

- А разве я не народ? - усмехнулся он.

- Вы - народ? - удивилась она, не заметив, что он запутывает разговор.

- Все мы народ. Так интеллигент Чехов говорил.

Пина не нашлась, что ответить, хотя чувствовала за собой какую-то очень большую правду. Взялась копать. Он тоже поднялся и, проходя мимо, зачем-то тронул ее плечо чуть слышно, а она резко распрямилась.

- Эй, обожгешься!

Этот невыносимо длинный день тянулся медленно, минутами, и конца ему не было видно. Пина принялась считать далекие взрывы, ясно представляя себе, как Родион запаливает шнуры, отбегает в кусты, режет затравку, потом бережно, нежно, будто бабочек, вытаскивает из коробки капсюли-детонаторы, делает закладку на полосе... А как пышет-то из леса перегретого - и без пожара жарко. Что они, на самом-то деле, неужели обедать не придут?

Но вот из кустов вышли рабочие. Они несли пустую алюминиевую баклагу, лопаты и топоры - до конца, видать, полосу пробили. Евксентьевский с ними, и Баптист, и Колотилин, а Родиона с Санькой нет - вдали рвалось и рвалось, и эхо прогромыхивало по лесу.

- Обедать, хозяйка?

- У меня все готово.

За едой они повеселели. Сдержанно хвалили кулеш, негромко переговаривались.

- По стаканчику бы сейчас.

- Что ты! Развезет с устатку...

- А вот у меня, - на лету подхватил интересный разговор Гришка Колотилин, - хороший этот, как его? Ну, в голове! Который у космонавтов-то. Как его?

- Вестибулярный аппарат? - подсказал кто-то.

- Вот-вот! - обрадовался Гришка. - Он. Всегда, бывало, приду сам. Не помню как, в невесомости, а приду...

- Орел! - похвалил его дядя Федя, но тему не поддержал и обратился к своим: - А ветер-то загинает, ребята!

- Далеко еще, однако, загинает, верно.

- А ну как совсем его загнет?

- Испугал бабу шелками!

- Чего гадать-то? Заветрит если, там увидим...

Рабочие потянулись в палатку, довольные, словно бы гордые тем, что вот закончили вместе большую работу.

- Мы часок поспим, дочка. Гуляев приказал. А ты ему воды снеси запалился парень.

- Сейчас! - обрадовалась Пина.

- Говорит, Байкал бы выпил.

Пина торопливо собирала посуду, слушала невнятные голоса из палатки.