Андрис Колбергс - Трехдневный детектив

• Название: Трехдневный детектив
• Автор: Андрис Колбергс
• Издательство: Лиесма
• Жанр: Детектив
• Год: 1979

В одном из магазинов в новом микрорайоне происходит нападение на инкассатора. Поиски убийцы приводят расследование к истокам преступления — событиям почти двадцатилетней давности и к человеку, чья послевоенная биография начиналась вполне безупречно.

Автор романа — известный латышский прозаик, работающий в детективном жанре.

---

Предприятие торговой рекламы

Я. Улф и сын

Неограниченные возможности, умеренные цены

И больше — ни слова, потому что длинные рекламы забываются. «Я. Улф и сын» будет набрано массивными широкими блочными буквами, символизирующими стабильность, вечность. При чтении последующего текста в подсознании возникнут мысли о красоте и уверенность, что здесь каждый получит за свои деньги то, что заказал. И никаких стилизованных на латышский манер букв, никаких подчеркиваний, которые могут навести на мысль, будто у предприятия есть что скрывать никаких букв «ампир» — от них разит показным. Ничего роскошного, все — просто, красиво и точно. Остальной текст должно набрать английским курсивом — изящные и стройные буквы вызовут в памяти надежные государственные облигации, бланки гарантированных векселей и белые британские купюры достоинством в десять и пятьдесят фунтов: английский фунт — валюта стабильная, доллар не может и никогда не сможет тягаться с ним. Предприятие он открыл в начале тридцатых годов, когда в мировую экономику глубоко и крепко вцепился кризис. Улф неплохо зарабатывал, объявляя о распродажах, и на аукционе ВАКО ему пообещали устроить за гроши обстановку для конторы.

Через несколько месяцев он обанкротился. Кризис достиг кульминации, никто ничего не покупал, кроме крупы и хлеба, поэтому не было никакого смысла тратиться на рекламу. И все же до конца жизни старый Улф при любой возможности напоминал:

— Когда-то мне принадлежало рекламное предприятие.

В погоне за своей мечтой он выпустил сына из поля зрения. Сын изучал юриспруденцию, читал книги, играл в теннис и однажды даже участвовал в соревнованиях, устроенных Латвийским автоклубом, потому арест сына во время ульманского государственного переворота оказался вовсе неожиданным. Однако в тюрьме его продержали недолго и даже позволили продолжать занятия в университете. В следующий раз сына арестовали, когда тот учился уже на последнем курсе и одновременно проходил практику в уголовной полиции.

Это был громкий, широко освещавшийся в печати процесс, и выиграл его обвиняемый. В последних рядах зала все время аплодировали. Бывший студент и бывший чиновник уголовной полиции так ловко оперировал фактами и статьями закона, что сумел не только опровергнуть свою принадлежность к подпольной организации, спасти, таким образом, от ареста своих товарищей, но и избежать отправки на принудительные работы, которая угрожала политзаключенным. В конце концов вышло, что он всего-навсего простой мошенник и отправить его можно только в Срочную тюрьму. Какие-то «неизвестные лица» присылали Конраду букеты роз с записками: «Считаем это твоей дипломной работой!»; работники прокуратуры в ярости пощипывали жиденькие бороденки: еще бы! — государственный преступник избежал заслуженного наказания. А отец потерял последнюю надежду на собственную рекламную контору и от этого прямо-таки чахнул, хотя имя Конрада Улфа теперь привлекало внимание и без помощи массивных блочных букв. Отец понял, что сын пошел другим путем, но не мог понять, плакать ему или радоваться; изменить он ничего не мог.

В «Черной Берте» Конрада отвезли в тюрьму, что возле станции Браса, одели в полосатый, похожий на пижаму костюм, и он провел полгода в обществе, отнюдь не изысканном: в камере сидели мошенники от коммерции, в том числе и злонамеренные банкроты, двое свинокрадов, двое взломщиков, двое фальшивомонетчиков и какой-то сердитый молодой человек, который представлялся следующим образом:

— Я сижу за чужие радости!

Он содержал тайный веселый дом.

Сидя на единственном стуле в кабинете директора трикотажного магазина, Конрад не мог понять, почему в его памяти всплыл именно этот эпизод юности. Ведь он помнил много гораздо более приятных моментов: освобождение из тюрьмы после восстановления советской власти и назначение на пост начальника районного отделения милиции, получение на фронте боевой награды — ордена, рождение дочери, чествование в день шестидесятилетия… Но нет, сейчас все это было словно затянуто туманом, а в памяти ясно встала камера, фальшивомонетчики и человек, который «сидел за чужие радости».

Что ж, если бы мы могли вспоминать только приятное, тогда, наверно, мы все были бы самодовольны и ленивы, думал Конрад.

Седуксен помог, на лицах девушек постепенно высохли слезы. Инспектор Юрис Гаранч расспрашивал морщинистого старика. От умственного напряжения и избытка тепла — старик, как к невесте, прижимался к радиатору центрального отопления, — на лбу его выступили мелкие капельки пота. Юрис диву давался, как в таком сухом старике могло оказаться хоть сколько-то жидкости.

— Итак…

— Рыжий, как Распутин.

— А какой нос?

— Нос как нос.

— Товарищ Улф, — Юрис обернулся к Конраду, — я покажу ему альбом… — В альбоме — фотоснимки глаз, лбов, носов разных форм.

Вообще-то альбом этот был нелегальным и ветхозаветным, однако в отличие от громоздких новомодных проекционных аппаратов, с помощью которых в специальных залах создают фотороботы, его можно носить в портфеле.

— Позже. Пусть сперва сам расскажет все, что может.

— Рассказывать? — старик вздернул брови.

— Рассказывать, — кивнул Конрад.

— Я бы сюда вовсе не поехал, но мне сказали, что здесь свежий воздух. Чепуха, в Риге нигде нет чистого воздуха. Сперва я думал, что дым этот от свалок в конце Деглавской. Там отбросы сжигают. Ан нет.

Свалка больше не дымит, а воздуха как не было, так и нет.

Юрис грустно глянул на Конрада. Эта канитель будет тянуться часа два, не меньше, говорил его взгляд.

Конрад достал прямую трубку с головкой из темно-красного корня вишни, кисет, спички ж разложил перед собой на директорском столике.

Я могу перебить его, подумал Конрад, но вряд ли мы выиграем в смысле времени. Он опять скажет: нос как нос, а если показать ему альбом, он растеряется совсем. Пусть уж лучше закончит без помех свое предисловие, это успокоит его и придаст уверенности.

— Да, да, — поддакнул Конрад.

— А то как же! — старик чуть не подпрыгнул от радости: не каждый день встретишь родственную душу.

Юрис забрал обеих продавщиц и отправился искать другое подходящее для допроса место или хотя бы какой-то тихий уголок. Лучше, чтоб они не слушали старика: его россказни только напрасно взбудоражат их воображение. Они уже почти что успокоились, поэтому Юрис не хотел вести их в торговый зал, опасаясь, что там с ними опять будет истерика. Они пошли на склад, уселись на какие-то тюки, зашитые в мешковину, — от тюков тотчас же поднялась мелкая, едкая джутовая пыль — и начали потихоньку болтать, как дети, которые забрались в уголок двора, подальше от родительских глаз.

— А то как же! — повторил старик Конраду. — Травят насмерть!

Конрад пососал пустую трубку. В мундштуке хлюпала никотиновая жижа, но один раз набить еще можно было.

— У меня, товарищ начальник, квартира на улице Дзирнаву. Район, сами знаете, неплохой — магазины рядом, прачечная, кино. Все под рукой. Центр. Но воздуха нет. И тут я вдруг читаю, что меняют двухкомнатную квартиру на улице Вирснавас, 4 на двухкомнатную квартиру, в центре. Я и задумался.

Конрад набил трубку и раскурил ее. Он пока не хотел признаться себе, что болтовня старика ничего ему не даст, и все же втайне радовался, что Юрис еще не вернулся и не слышит, как Конрад преуспел в допросе. Конечно, Юрис не посмел бы насмехаться открыто, но это ничуть не значило, что он не усмехнулся бы вообще.

— Вот я и подумал: квартира у меня хорошая, но там, в новом районе, воздух наверняка лучше. Для нас, стариков, это много значит. Нам нельзя есть жирное, мы должны много гулять на свежем воздухе. Тогда мы еще молодых переживем. Закваска другая!

И старик вдруг замолчал. Это было странно и неожиданно. Конраду казалось, что он садит в автобусе, который вдруг, ни с того ни с сего, затормозил.

— Ну, и что же дальше? — очнулся Конрад.

— Я не буду меняться. Здешний воздух никуда не годится и, по правде говоря, воняет гнилыми костями. Лучше попробую обменяться на Сигулду или Цесис. Там курортная зона, там никто не имеет права загаживать воздух.

— Вы ничего не сказали о магазине…

— Ох, все было, как в кино!

— Пожалуйста, продолжайте… Извините, я не знаю вашего имени…

— Голубовский… Николай Голубовский… Я зашел в магазин спросить кассиршу, какое домоуправление отвечает здесь за нумерацию домов, а она не знала, и я пошел в другой конец магазина, чтобы спросить продавщиц. Я слышал, как кто-то вошел в магазин, потом еще кто-то вошел, но я не обратил внимания… Конрад слушал старика и записывал в книжечку имя, фамилию и адрес.

— Когда я, товарищ начальник, обернулся, Дуршис уже ударил. Я только не знал, кого. Это я понял, когда он забрал мешочек с деньгами и ушел.

— Кто ударил? Повторите еще раз! — У Конрада от удивления трубка чуть не выпала изо рта, но он успел на лету подхватить ее.