Николай Еремеев-Высочин - Пако Аррайя. В Париж на выходные.

• Название: Пако Аррайя. В Париж на выходные.
• Автор: Николай Еремеев-Высочин
• Жанр: Шпионский Детектив

Его зовут Пако Аррайя. Он - российский агент-нелегал, внедренный в США еще во времена Советского Союза. Страны, которой он присягал в юности, давно уже нет на карте, но тайная война продолжается.

Этот сюжет круче любого западного боевика. Этот герой даст сто очков вперед всем прежним разведчикам и шпионам. Том Круз, удавись от зависти - отныне твоя миссия невыполнима! Джеймс Бонд отдыхает! Джейсон Борн кусает локти с досады.

Незабвенный Штирлиц одобрительно похлопывает преемника по плечу.

Шпионский роман возрождается. Настало время новых героев.

---

Поль Дельво – один из двух-трех современных художников, которых я по-настоящему люблю. У меня в гостиной даже висит одна его авторская литография с автографом. Знаете, кто такой Поль Дельво? Бельгийский художник, картины которого – застывшие сны, в которых по пустынным улицам ходят совершенно обнаженные молодые дамы и одетые в костюмы-тройки нестарые мужчины. Мне нравится, когда кто-то талантливый выражает фантазмы обычных людей – таких, как я.

– Это первая после его смерти выставка, на которую свезены работы со всего мира, – продолжал тарахтеть Клод, не останавливаясь, чтобы выслушать ответ на его же вопрос. – Вы, конечно, сможете когда-нибудь потом съездить в его дом в Сент-Идесбальд, где, разумеется, очень достойная экспозиция. Но она не идет ни в какое сравнение с той, которая скоро закончится. Тем более, что ее потом повезут еще куда-то, и картины Дельво вернутся в Сент-Идесбальд не скоро. Нет, на вашем месте я бы срочно сел в самолет и прилетел в Брюссель только ради этого. Такое событие бывает раз в жизни, а вы рискуете это пропустить!

– Клод, Клод! – я попытался затормозить его, чтобы вставить слово. – Я как раз с этим вам и звоню. Я прекрасно помню ваш мейл и всё время об этом думаю. (Все уже знают, как я легко, скажем так, импровизирую.) И вот так удачно сложились обстоятельства, что я сейчас в Париже, через полчаса ко мне приезжает моя жена с сыном, и я подумал, что использовать пару свободных дней лучше, чем в Бельгии, мы не сможем нигде. Поэтому я вам и звоню!

– Подождите, ваш же сын еще не был в Генте! Нельзя умереть, не увидев алтарь братьев Ван Эйков! Но человек и растет совсем другим, если он его видел!

Я предоставил Клоду возможность выразить свое отношение к основным художественным сокровищам Бельгии: хотя я сам знаком с ними со всеми без исключения, мне пригодятся его аргументы. Потом – мы уже съезжали с автострады к аэропорту – попросил его зарезервировать нам двухкомнатный номер в центральном «Ибисе». Гостиница не самая роскошная, но его агентство снимало там круглогодично целый этаж по блочным ценам. Я пообещал Клоду непременно воспользоваться его дружескими и бескорыстными услугами в поездках в Гент, в Брюгге или в Антверпен – все эти города были в часе-двух езды от Брюсселя. В одной из поездок, уточнил я про себя: Клод знал всего слишком много, чтобы слушать его несколько дней подряд.

В который раз я сегодня проезжал по этому шоссе: во второй или в третий? Мимо нас снова отщелкивались придорожные щиты с указанием, какая авиакомпания где базируется. Я вдруг поймал себя на долгом глубоком выдохе облегчения. Это была, конечно же, физиологическая реакция. Но я знал, что конкретно это снятое напряжение было связано не с тем, что мне не нужно бросать Джессику с Бобби и скрываться в Москве. Это я уже осознал. На этот раз облегчение было связано со сном. Покушение на меня уже было, ливийцы теперь легли на дно, а Эсквайр уладит эту проблему окончательно. Ночные призраки окончательно растворились в свете дня. Моей семье ничего не грозило.

Водитель и вправду оказался поляком. В ответ на мои более чем щедрые чаевые за успешное выступление в парижском ралли у него вырвалось родное: «Дзенькуе бардзо!» Я вытащил ручку чемодана и покатил его внутрь аэровокзала. Монитор показывал, что самолет из Брюсселя сел уже минут двадцать назад, и я поспешил к выходу из таможенной зоны.

Джессика и Бобби энергично замахали мне из-за стеклянной стены – они ждали багаж. Это глупо, но у меня подступил ком к горлу – какая-то часть меня уже успела с ними распрощаться. Джессика в ореоле рыжих волос была такая красивая, Бобби со своим сине-желтым рюкзачком за плечами – такой живой! Красивым он не был – он как раз входил в возраст гадкого утенка. Но теперь у меня снова был шанс увидеть, как он станет взрослым.

Джессика подошла ближе и удивленно распахнула глаза: она редко видела меня таким.

– Что случилось? – беззвучно спросили ее губы.

Я отрицательно покачал головой и улыбнулся ей: «Всё в порядке».

Джессика заметила ранку у меня на лбу и, вопросительно глядя на меня, провела по тому же месту у себя на голове.

Я отмахнулся с улыбкой: ерунда!

Потом она уставилась на чемодан у моих ног.

– Мы уезжаем? – прочел я по ее губам.

Я шутливо подчеркнутым кивком головы подтвердил ее предположение. Выражение моего лица означало одновременно «я, глава семьи, так решил» и «это сюрприз».

Бобби уже давно постукивал по стеклу растопыренной ладошкой. Это наша с ним игра, когда он уезжает на поезде или автобусе. Я прижимаю к стеклу ладонь, он изнутри прилепляет к моей свою точно так же. Я быстро меняю положение, выкручивая запястье самым невероятным образом – он должен тут же повторить мое движение. И так много раз, пока нам не надоест или пока поезд не тронется. Бобби понимал, что уже вышел из этого возраста, но это оставалось нашим с ним ритуалом. Он называл это «вспомним детство».

До вывиха суставов мы не дошли – дрогнув, бесшумно пришла в движение лента транспортера. Джессика отошла от стекла, странно взглянув на меня. Она только что была такой откровенно радостной, а теперь снова стала задумчивой.

Ком у меня в горле постепенно рассасывался. Я достал бумажный платок, высморкался и промокнул лишнюю влагу с глаз. Я сидел на чемодане и смотрел, как за стеклом Джессика выхватывает с ленты свою сумку, а Бобби суетится, помогая ей. Потом прибыл еще портплед, Джессика поставила его на тележку, и они выехали в холл.

Бобби кинулся ко мне и, подпрыгнув, приземлился у меня на груди, обхватив ногами за талию. Я придержал его, свободной рукой обнял Джессику. Ее губы были мягкими, приветливыми и, как всегда, пахли малиной. Я не говорил этого еще про Джессику? У нее губы пахнут малиной, дыхание пахнет малиной. Нет, наверное, не говорил, а сейчас почувствовал опять. Но покрытый веснушками нос сморщен в болезненном ожидании плохих новостей, глаза смотрят тревожно. Я знал, что она ни о чем меня не спросит ни сейчас, при Бобби, ни потом, когда ночью мы останемся одни. Пройдут дни, может быть, недели, прежде чем в какой-то особый вечер, когда за неспешным ужином наши сущности придут в унисон, она так же странно посмотрит на меня. И на мой вопрос спросит: «Помнишь, ты был какой-то сам не свой, когда встречал нас с Бобби в Париже?» Она будет знать, что я, конечно же, помню. И я совру ей что-нибудь, на самом деле, кощунственное, вроде: «Там в аэропорту бегала одна девочка, очень похожая… Ну, ты понимаешь». Хотя, в сущности, всё это было недалеко от правды. Я чуть не потерял их с Бобби так же окончательно, как тогда потерял Риту с детьми.

Как всегда, когда Джессика подавляла что-то в себе, она становилась наигранно веселой.

– Мистер, вы тут со своим багажом? – спросила она меня, подмигивая Бобби. – Кто из нас только что прилетел – мы или вы?

– Прилетели вы, а уезжаем мы все вместе! – в тон ей ответил я.

– Куда это? – крикнул Бобби. – Мы уже вторые сутки в дороге!

– Мы едем на машине в Брюссель! – объявил я.

– В Брюссель?! – громким хором изумились вновь прибывшие.

– Мы же только что оттуда! – напомнил Бобби.

– И что ты там видел? – уцепился я.

– Ничего.

– Вот именно!

Я поставил свой чемодан к ним на тележку и нажал на ручку, давая сигнал к выступлению.

– Пару часов назад, – продолжил я, обнимая Джессику за талию и увлекая всю компанию за собой к красной вывеске «Ависа», – я позвонил нашему брюссельскому другу и партнеру Клоду Мальфе. Он сказал, что выставка Поля Дельво… Это такой художник, Бобби.

– Я знаю, - отозвался ребенок. – Софт порно, которое висит у нас в гостиной!

– Видишь, в истории искусства для тебя нет белых пятен!

Джессика с улыбкой заглянула мне в глаза. Было видно, что она соскучилась.

– Так вот, – продолжил я. – Выставка Поля Дельво, которая проходит в Брюсселе, закрывается на днях. Так что если мы не приедем прямо сейчас, я умру, так и не увидев ее. Успокойся, Бобби, я не собираюсь умирать в ближайшее время, просто следующую выставку могут организовать лет через тридцать. Проблема в том, что в ближайший четверг мне кровь из носу нужно быть в Нью-Йорке. Во вторник музеи закрыты. Так что если мы не попадем туда завтра, всё пропало.

– Прямо всё-всё! – поддразнил меня мой сын.

На самом деле, он ничего не имел против. Мы с ним не часто проводим время вместе, и он согласен даже на музей.

– А так, – невозмутимо продолжил я, – а так мы сейчас возьмем напрокат машину, через три-четыре часа – в зависимости от пробок – будем в Брюсселе и следующие три дня будем колесить по всей Бельгии. Знаешь, Бобби, почему это проще, чем где бы то ни было? Нет? Бельгия – одна из двух стран планеты (вторая – Япония), где все автострады освещены всю ночь.

Одно из преимуществ, создаваемых детьми, от которых, как некоторые считают, одни неудобства: можно перевести игру на них. Вместо серьезных объяснений с женой мы шли, обнявшись и перебрасываясь шутливыми репликами. Бобби путался в ногах, пытаясь на ходу оторвать мою руку от талии Джессики – второй я толкал тележку. Джессика – ангел: она не стала ничего выяснять, просто вступила в нашу игру. Конечно, она попозже спросит меня и про скоропалительный отъезд в Брюссель – но здесь ей придется довольствоваться моей незатейливой ложью, – и про шрам на лбу. Как и я потом спрошу ее – это на том же уровне, – позвонила ли она всё-таки в школу, чтобы предупредить об отсутствии Бобби в ближайшие несколько дней, или куда ей удалось пристроить нашего кокера мистера Куилпа. Но всё это не сейчас, когда мы все втроем внутри себя такие же, как Бобби – идем себе, приплясывая и весело болтая, и впереди у нас несколько дней праздника и долгая-долгая общая жизнь.