Мейвис Чик - Интимная жизнь моей тетушки

• Название: Интимная жизнь моей тетушки
• Автор: Мейвис Чик
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-028456-Х

Адюльтер – сладок и заманчив, а супружеский союз тяготит и больше не сулит радости.

С кем остаться – с непредсказуемым молодым любовником или с мужем, за которым «как за каменной стеной»? Вот так дилемма для примерной жены и матери!

Так, может, стоит бросить годы «правильной» жизни в пламя новой любви и начать все заново?

---

Когда он попросил меня выйти за него замуж, мы находились в Хенли, где в те годы также полагалось бывать бизнесменам. Хенлейская регата[10] считалась одним из обязательных мероприятий летнего сезона, и корпорации зачастую снимали для своих сотрудников целые отели. Мы стояли под тенью ивы, наблюдали за яростной борьбой на воде, когда он протянул мне бокал шампанского, заглянул в глаза, поднял свой бокал со словами:

– За следующую миссис Холмс?

Такой решительности я от Френсиса, честно говоря, и не ожидала. Помню, как смотрела на мощные бедра гребцов и думала о… Френсис еще спросил:

– О чем думаешь?

Но я не хотела, чтобы он догадался, что я задавалась вопросом, а каково это – лежать под одним из таких вот атлетов, и поспешила ответить на его первый вопрос:

– Да.

– Я так счастлив, – услышала я, когда отвернулась от работающих, как машины, тел и посмотрела на него.

– Я тоже, – твердо заявила я. Голос не дрожал от желания, о котором я полностью забыла, пока, не так уж и давно, оно не напомнило, что игнорировать его нельзя.

Родившись в мире, не имеющем ничего общего с миром Френсиса, я с интересом наблюдала, как живут представители правящего класса, и хотя у меня не возникло желания прикинуться, что я из их круга (если б попыталась, бабушка Смарт сказала бы: «Лучше от этого она не стала»), меня совершенно покорили элегантность и уверенность в будущем, свойственные этому миру и все сопутствующие им ловушки. В любом случае в демократических шестидесятых рабочее происхождение считалось скорее плюсом, а не минусом. То было наше время молодость и революция преодолевали все барьеры. Если бы я набирала по фунту каждого благородного джентльмена, который обрел ливерпульский акцент с 1962-го («Она любит тебя») до 1970-го (чертова Оно) то раздалась бы до размеров Хэмптон-Корта. Социальная демократия воцарилась навсегда. Мы в это верили. Представить себе не могли, что она просуществует лишь десять лет. Я вот сколького добилась, не смотря на то что выросла в двух полутемных комнатенках всякий день гадая, а будет ли завтра какая-нибудь еда. Так что ухаживая за мной, Френсис позволил мне протянуть руки к тому, что можно купить за деньги, показал что уже есть у людей с деньгами. Качество и элегантность. Абсолютные качество и элегантность, которые всегда идут рука об руку с богатством. Туфельки на высоком каблуке из искусственной кожи под крокодила, купленные за двадцать девять шиллингов в «Долчис», но из шкуры настоящей зверюги, пойманной в джунглях Амазонки, сработанные вручную и продающиеся на Бонд-стрит по цене, в три раза превосходящей цену аналогичной обуви в «Расселл и Бром», в комплекте с сумочкой. Я пристально наблюдала, как что делается в этом мире, и прилежно училась. Так что к тому моменту, когда меня повезли знакомиться со свекром и свекровью в их особняк в Западном Суссексе, я уже могла сойти за воспитанную даму (обойтись без этого было никак нельзя, поскольку их поколения социальная революция не коснулась), пусть мое фамильное древо оставляло желать лучшего.

Мой акцент, умение держаться в обществе, внешность и работа говорили, что с происхождением у меня все в порядке. Когда моя будущая свекровь спросила, чем занимался мой отец, Френсис тут же пришел на помощь, ввернув: «Армия». Что соответствовало действительности. Он, правда, не добавил, что в армию отца забрали рядовым, к концу войны он дослужился до лейтенанта, а еще через несколько лет его разжаловали, уличив в мелком воровстве. Не упомянул о том, что моя мать до сих пор работала на фабрике. И о том, что отец был двоеженцем, ушел к первой жене, оставив мать с двумя маленькими детьми. И о том, что она с детства познала бедность, так как бабушку тоже бросил муж, только детей у нее было десять. Бабушка жила по поговорке «Трудолюбие еще никого не убивало» и прибиралась во многих комнатах «Грейс инн», на Сити-роуд и соседних улицах. Ирония судьбы, но, похоже, она работала уборщицей и в том административном здании, где Френсис арендовал свой первый кабинет. Это обстоятельство мы оба находили странным, но по совершенно разным причинам.

Френсис ко всему этому относился легко. Когда я привела его домой, чтобы познакомить с матерью, и ему пришлось практически перелезать через послевоенную мебель, занимавшую едва ли не все внутреннее пространство дома (после смерти бабушки Смарт весь дом принадлежал матери), он ничего не сказал ни насчет оставшегося включенным телевизора, пусть мать и приглушила звук, и с благодарностью принял стакан сладкого хереса. Когда она встретила его привычными ей словами: «Работы много?» – спокойно ответил: «Да, слава Богу», – вместо того чтобы озадачиться, о чем, собственно, речь. Он прекрасно понимал, что для тех, кто рос в годы депрессии, работа означала жизнь в прямом смысле этого слова. Он повел себя очень правильно, начав называть ее по имени, Нелл, не испросив на то согласия. Потом, на кухне, я, правда, осведомилась, не возражает ли она. «Разумеется, нет, – ответила мать. – Это логично». Как будто я спросила, не возражает ли она, чтобы королева называла ее Нелл. Абсурд. Но с другой стороны, во Френсисе чувствовалась порода. К тому же он был блондином.

Моей матери он, конечно, понравился. Она всегда питала слабость, потом она мне об этом сказала, к блондинам. Ее первый муж, точнее, ее единственный муж, поскольку мой отец женился на ней, будучи женатым на другой, погиб в начале войны. Не успев зачать ребенка. Он был блондином. Я видела его фотографии. С годами моя мать все чаще жаловалась на судьбу и за то, что она отняла у нее Фреда, и за то, что на своих раздвоенных копытах подвела к моему отцу. Будь Фред жив, она бы и не посмотрела на этого наглого мерзавца, каким оказался мой отец. Он бы не очаровал ее хорошим произношением, золотисто-русыми волосами и синими глазами. Единственная его черно-белая фотография, в день их свадьбы, лежала на одной из полок комода. Но я знала цвет его волос, потому что он передался мне. Бабушке Смарт, которая всегда привечала Вирджинию за то, что она – Смарт до мозга костей, не нравилось, что внешностью я пошла в отца. Только благодаря моей матери она не относилась ко мне предвзято, потому что люто ненавидела и его самого, и память о нем. «Если тебе встретится хороший мужчина, держись за него», – говорила она мне, напирая на слово «хороший». Я же была бы счастлива любому мужчине, ухватилась бы за него крепко-крепко. В семнадцать с половиной лет я начала думать, что никому не нужна, списана в тираж.

В девятнадцать, до того как встретила Френсиса, уже нисколько в этом не сомневалась.

Мы поженились через шесть месяцев после первой встречи, через четыре – после его предложения, в церкви Святого Мартина, в Холборне. А если его родственники могли счесть, что мои не соответствовали их стандартам, нас это не волновало. На дворе царила демократия, даже его родители это почувствовали и, пусть и с неохотой, приняли меня в семью. Я помню, как мать Френсиса спросила:

– Почему только через шесть месяцев? – и подозрительно посмотрела на меня.

– Потому что дольше я ждать не мог, – ответил он. Ее, конечно, шокировало столь откровенное проявление чувств, но она лишь указала, что нам едва хватит времени, чтобы передать список гостей в «Питер Джонс»[11] и «Арми энд нейви»… Я уже понимала, зачем это делается.

Меня поразили свадебные подарки, действительно поразили. Мы получили комплект серебряных столовых приборов на двенадцать персон, льняное постельное белье, серебряные ведерки для шампанского, хрустальные бокалы, и на этом фоне полотенца моей матери из «Ко-оп»[12] и подарки тетушек и дядюшек – салатница из тика от Коры, ваза от Артура и Элайзы – смотрелись очень уж дешево.

Френсис не кривил душой, когда сказал, что больше не может ждать. Ожидание сводило его с ума. Да и меня тоже. По какой-то идиотской причине он предложил, а я согласилась воздерживаться от секса до нашей брачной ночи. И если в идее и было что-то очень чистое, то в последствиях – нет. В ресторанах я дразнила его спаржей, по улицам ходила с ним в мини-юбках, едва скрывающих признаки пола, при расставании дарила ему долгий, страстный поцелуй. Да, эти месяцы мы несколько раз вплотную подходили к опасной черте, после чего я долго была сама не своя, не в силах думать ни о чем другом.

На свадьбе моя мать держалась с достоинством и хорошо смотрелась в синем костюме с маленькой, элегантной брошкой, которую я помогла ей выбрать. В выборе одежды у нее оказался отменный вкус, о чем я даже не подозревала. А старшая сестра Френсиса, Джулия, предложила небольшую шляпку. Многие женщины, не привыкшие носить шляпы, частенько попадали с ними впросак, резонно указала она. Напряжение, которое испытывала мать в окружении моей новой семьи, проявлялось лишь в слишком, уж оттопыренном мизинце в момент, когда она подносила к губам бокал вина. Да однажды она буквально подпрыгнула, когда церемониймейстер ударил лопаточкой по столу. А в остальном никаких претензий я предъявить ей не могла. И она очень радовалась за меня. Да и за себя. Удачно выйдя замуж, ее дочь могла присмотреть за ней в старости. А если в душе она и чувствовала неуверенность, то внешне последняя никак не проявлялась: она – мать невесты и, следовательно, в этот день вправе рассчитывать на почтение.