Эдуард Геворкян - Темная гора

• Название: Темная гора
• Автор: Эдуард Геворкян
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• ISBN: 5-237-03558-2

Тогда… много тысяч лет назад величайший из героев Эллады повстречал в своих странствиях Темную Гору могущественной, таинственной расы — расы, которую могли бы назвать атлантами, но не назвали.

Сейчас… человечество обитает в симбиозе с пришельцами — Менторами. Сейчас покоряют Вселенную не звездолеты, но пирамиды, машины пространства. Сейчас — все по — другому, все не так.

Что — то странное случилось ТОГДА… что — то, что, случившись, изменило СЕЙЧАС. И все пошло не как должно БЫЛО БЫТЬ, но как МОГЛО БЫ БЫТЬ.

---

— Нет, никогда, — покачал головой Ахеменид. — Я помню имена всех богов, тайные и произносимые, но такого не знаю.

Одиссей переводил взгляд с него на Ахеменида и обратно. Он не понимал, к чему ведет его оруженосец, но догадывался, что вопросы эти неспроста.

— Да как же не знаешь! — вскричал Полит. — Я слышал не раз и не два, как нашептывал ты Медону это имя. С тех пор как тебя подобрали, у него начались видения, а что ты во сне ему бормотал, теперь и спросить у него не удастся!

Ахеменид продолжал качать головой и улыбаться, пуская слюну. Порой его лицо искажала гримаса боли, но тут же снова играла улыбка. Долго смотрел на него базилей, а затем подошел и приставил к горлу клинок.

— Ой, что это? — дернулся Ахеменид, но крепко держал базилей его голову.

— Это нож, — сообщил Одиссей. — А это, — он пошевелил острием, — твоя лживая глотка. Сейчас я ее перережу.

— Не надо, — воскликнул Ахеменид. — Ничего путного из перерезанной глотки вы не услышите. Разве я отказался отвечать на разумные вопросы?

— Вот ты как заговорил, — протянул Одиссей. — Так юноша прав, ты обманом убедил Медона в том, что он… колесничий?

— Да, я обманул его, и вас всех, и этого напыщенного идиота-эвакуатора, спокойно ответил Ахеменид. — Посмотреть бы на их физиономии, когда они увидят, что взяли другого! Тот, кого они искали, — это я. Да впрочем, они об этом не узнают. Когда сработает полихрон, там все полетит вверх ногами! Скорее всего путешествия во времени станут невозможными.

— Путешествия во времени! — Брови Одиссея поползли на лоб. — Так вот что это такое… Значит, я могу вернуться в прошлое и спасти друзей своих или предотвратить троянскую бойню, поймав заранее Париса и лишив его мужского естества?

— Увы, — сказал Ахеменид. — Сегмент полихрона вне досягаемости, да и сам он исчезнет скоро навеки. Перемещение Медона вызовет бурю, сокрушающую миры!

И он засмеялся дробным, рассыпчатым смехом. «Беда грядет» — эта мысль кинула базилея на пузырь, он отчаянно забил по нему руками, закричал что-то предостерегающее.

А слепой смеялся, и сквозь смех, задыхаясь и брызжа слюной, еле выдавил из себя слова о том, что сквозь экран не пробьется никто, хоть ты солнце взорви, а внутри ничего не увидят и не услышат, потому что пока идет разгон, времени там почти и нет.

Базилей понял из его несвязной речи лишь то, что к Медону не достучаться и не пробиться. Он присел на корточки перед Ахеменидом и посмотрел в его пустые глаза.

— Может, ты и не слеп вовсе, а просто безумен?

— И снова — увы! — горько ответил Ахеменид. — Я незряч и безумен. Но к лицу ли безумному пахарю, что поле обильно солью засеивал, упрекать меня в этом? Ладно, забудем! Когда-то давно мне сказали… Нет, еще скажут врачи о том, что в глазах двоится моих из-за опухоли в мозгу, да такой коварной, что лечить ее невозможно. И решил я тогда: пусть мир раздвоится на самом деле, а я буду наблюдателем этой потешной картинки. И в третий раз — увы! — настигла меня слепота, и всего до конца я увидеть не смог. Однако успел похитить сегмент полихрона и дел в этом времени наделал немало. Даже тебя я спасти умудрился, когда троянцы чуть не нашли тебя в деревянной кобыле. Пришлось удушить пару-тройку людей пневмосерпенторами. Ну а потом все свое снаряжение я утопил, когда тьма меня окружила.

Слушал его Одиссей и не знал: то ли безумие вновь одолело слепого, то ли грибов гадиритских наелся. Все же спросил участливо:

— Что же ты делать намерен теперь, убогий? Хочешь, оставлю тебя под присмотром царя Латина?

Смех был ответом ему.

— Знал бы ты, о хитроумный Улисс, что твою ненависть к царствам великим и я разделяю. Одно погубил ты, ушла на дно плавающая гора, не восстанет из вод Посейдония. Признаться, я не понял, откуда взялись эти ветхие тени, в моей истории от них и следа не осталось. Второе великое царство я закопал нерожденным. Гибель Энея во цвете лет тому послужила причиной.

Вздохнул тяжело Одиссей.

— Знаю, что порою устами безумцев боги открывают нам будущее, — грустно сказал он. — Жаль, что погибнет Эней, зла я к нему не питал.

— Ну еще бы! — хмыкнул слепой. — После того, как твое хитроумие Трою спалить помогло! Только речь я веду не о будущем! Убит в поединке Эней воином сильным. Если пройдешь ты к холмам, что неподалеку, тело его найдешь, в битве изрубленное.

— Ты говоришь о засаде или о предательстве! — вскричал Одиссей, поднимаясь.

— Нет, в поединке честном, за царскую дочь!

— А, так ты о схватке с Турном, предводителем рутулов, — улыбаясь проговорил базилей. — Успокойся, несчастный, и не распаляй себя втуне. Пока ты здесь спал, окончилась битва успешно. Эней победил. Щит, Аретом подаренный, спас его. Все хорошо…

— О всевышний! — вскричал исступленно слепой. — И Рим не будет разрушен!

И он принялся биться головой о стену, рыдая и причитая.

Испуганно смотрел Полит на него, а базилей с усмешкой наблюдал за стенаниями Ахеменида. Злое дело замыслил слепой, но зло его пресеклось — это лишь понял Одиссей, а все остальное его не занимало…

— Но кто, кто сумел?.. — вопил между тем Ахе-менид. — Пусть я безумен, но, значит, есть больший безумец, у которого в глазах троится… А может, и третий есть…

Юноше на миг показалось, что голову слепца облепили крупные мухи или мелкие жуки. Полит заморгал, но видение не исчезло, напротив, мир вокруг словно покрылся темными оспинами, они становились все гуще, и, прежде чем они слились в черное покрывало, он успел заметить, как под куполом, кроме Медона и странного жреца бога Полихрона, возникли еще четверо. У двоих были такие же сияющие жезлы. Каков был дальнейший путь этих шести, не узнают ни он, ни Одиссей. Даже те, кто укрылся под куполом от неумолимой секиры Кроноса и не видят открывающейся из грота бескрайней глади зеленого, в белых оборках, моря, чистой синевы небес и птиц, застывших в знаках беды, мир базилея и мир далекого будущего распадутся на одно ничтожное мгновение, чтобы в то же мгновение собраться, слиться посередине времен в мозаику, что составила привычный до уныния вид из окон моей квартиры на кусок кирпичной стены и на грязный истоптанный снег…

Глава пятнадцатая Анналы Таркоса

Добросердечный семьянин знает, что нарушитель Установления подлежит исправлению и очищению от дурного, если, конечно, он не закоснел в непотребстве. Так меня учили сызмальства. Потом, когда я подрос, узнал о позорных деревнях, куда ссылают неисправимых, но и у них остается надежда на случай и выслугу. Самые злостные ввергаются во тьму меж каменных стен — а это скверное жилище!

Выбор у меня невелик — умереть быстро или медленно. Я знал, что наложить на себя руки мне не дадут, не для того они растянуты цепями. А то, что сразу не убили, не радует — значит долго потрошить будут.

Мысли текли вяло, лениво, страх мелкими шагами ходил по краешку сознания, но предстоящее дознание не пугало. Опоили на славу.

В Троаду меня доставили ночью, и я не увидел ее знаменитых спиральных башен, не слышал золотого пения эоловых арф на куполах ее дворцов, и никогда теперь не гулять мне по мраморным плитам широких улиц, нисходящих к морю… Здесь, в нижних палатах Высокого Дома я найду то, чего не искал.

Время тянулось нещадно. Искусники пытошных ремесел забыли обо мне, наверно. Я уже готов признаться во всех недостойных деяниях, лишь бы судьба моя скорей определилась, а там конец мучениям. Каждое движение теперь отдавалось болью, в суставы будто насыпали песок, а кровь загустела и тяжелой смолой душила меня. Светлое пятно, что казалось прежде выходом, зловеще наливалось раскаленным металлом, а пышущие жаром стены готовились сомкнуться вокруг меня. В следующий миг оказалось, что это не огонь грозит испепелить, а холод сводит внутренности в комок, сердце обрастает льдинками, кости же растрескиваются на острые иглы…

Потом все исчезло.

А когда возникло, я обнаружил, что сижу на узкой скамье перед суровым краснолицым мужчиной, нос которого вырастал изо лба. Он разглядывал меня своими круглыми глазами, а сросшиеся брови грозно насупились. Вот тут меня и пробрало!

Наверно, все мои приключения навеяны дурманом, а на самом деле я попал в лапы к тольтекам. Доходили до нас странные вести с той стороны океана о суровых обычаях, царящих в Антиопе. До сих пор, говорят, не могут блюстители жизни смирить крутой нрав тольтеков, которые за малейший проступок убивают на месте. Хотя так и этак мне выходил конец, но в Троаде кара все-таки полагалась за дело! Потом я разглядел на его шафранном одеянии властные знаки Высокого Дома, и немного отлегло. Наверно, большой чин…

— Назови свое имя, ничтожный, — тихо проговорил тольтек, и я сообразил, что дознание началось.

Поначалу он долго и с непонятной для меня настойчивостью выпытывал, не являюсь ли я самозванцем, кто были мои отец и мать, помню ли о своей семье и все такое, что живо напомнило мне общение с добрым старичком Гуптой. Та встреча превратила меня в преступника, эта сделает покойником.