Марио Пьюзо - Пусть умирают дураки

• Название: Пусть умирают дураки
• Автор: Марио Пьюзо
• Издательство: Вега
• Жанр: Детектив
• Год: 1994

Главные герои книги — Игроки, и не только в прямом смысле этого слова. Вся их жизнь — погоня за удачей, большая Игра, ставки в которой невероятно высоки: счастье, дружба, любовь. И хотя внешне их судьба складывается прекрасно: Калли, мелкий делец и мошенник, становится одной из ключевых фигур игорного бизнеса, Мерлин, молодой и не слишком удачливый писатель, выбивается в литературную элиту и уезжает в Голливуд, — это не приносит им радости. Удача — партнер ненадежный. За свою благосклонность она берет плату сторицей. И никому еще не удавалось избежать окончательного расчета…

---

Она осознавала, как ее везут в карете «скорой помощи» в больницу, и осознавала, что ее положили на кровать в белой больничной палате, но сейчас все это уже происходило как бы не с ней. Все это происходило с кем-то, созданным ею самой, с кем-то ненастоящим, И она могла в любой момент отступить от этого и смотреть со стороны. Теперь она была в безопасности. В это мгновение ее потряс еще один жуткий удар, и она потеряла сознание.

В первый день нового года мне позвонила Элис. Услышав ее голос, я немного удивился; собственно говоря, я и не узнал ее, пока она не назвала свое имя, Первое, что пронеслось у меня в мозгу, это что Дженел требуется какая-то помощь.

— Мерлин, я подумала, что ты захочешь узнать об этом, — сказала Элис. — Прошло столько времени, но, я думаю, я должна сказать тебе, что случилось.

Неуверенность в ее голосе. Она замолчала. Я тоже ничего не говорил, поэтому она продолжала:

— У меня плохие новости про Дженел. Она в больнице. У нее кровоизлияние в мозг.

Я что-то не совсем понимал, о чем это она говорит, либо ум просто отказывался принимать факты. Я уловил лишь, что Дженел больна.

— Как она сейчас? — спросил я. — Ей очень плохо?

И снова она замолчала. После паузы она сказала:

— Ее жизнь поддерживается машинами. Мозговая активность отсутствует.

Я был очень спокоен, но все еще не понимал сути.

— Ты хочешь сказать, что она умрет? Ты мне это хочешь сказать?

— Нет, я этого не говорю, — сказала Элис. — Может быть, она поправится, может быть, они смогут поддерживать ее жизнь. Приезжают ее родные, они все будут решать. Ты не хочешь приехать? Можешь остановиться у меня.

— Нет, — ответил я. — Я не могу.

И я действительно не мог.

— Позвони мне завтра и сообщи, как там она, ладно? Я приеду, если смогу чем-нибудь помочь, но только в этом случае.

Наступило долгое молчание, а потом прерывающимся голосом Элис сказала:

— Мерлин, я сидела с ней рядом, она такая красивая, будто ничего с ней и не случилось. Я держала ее за руку, и рука была теплой. Она будто спит. Но доктора говорят, что от ее мозга ничего не осталось. Мерлин, а вдруг они ошибаются? Вдруг ей станет лучше?

И в этот момент у меня появилась уверенность, что это все ошибка, что Дженел выздоровеет. Калли сказал как-то, что человек способен продать себе самому все, что угодно — как раз это я сейчас и делал.

— Элис, врачи иногда ошибаются, возможно, ей станет лучше. Не оставляй надежд.

— Хорошо, — ответила Элис. Она плакала. — Ах, Мерлин, это так ужасно: она лежит там, будто какая-нибудь спящая красавица, и я все думаю, вдруг случится чудо, вдруг она выздоровеет? Не могу представить, как я буду без нее. Но в таком состоянии я тоже не могу ее оставить. Она бы ни за что не согласилась так существовать. Если они не отключат машину, я это сделаю. Я не могу оставить ее так.

Эх, какой случай мне выпал, чтобы стать героем. Принцесса из сказки уснула мертвым сном, и лишь волшебник Мерлин знает, как разбудить ее. Но я не предложил свою помощь, чтобы повернуть выключатель.

— Подождем и посмотрим, что будет дальше, — сказал я. — Позвони мне, ладно?

— Ладно, — сказала Элис. — Просто я подумала, что ты захочешь узнать об этом. Подумала, что, может быть, ты приедешь.

— Я действительно давно не видел ее и не разговаривал с ней, — сказал я.

Я вспомнил, как Дженел как-то спросила: «Ты откажешься от меня?», а я со смехом ответил: «С большим удовольствием».

Элис сказала:

— Она любила тебя сильнее, чем любого другого мужчину.

Но она не сказала «сильнее, чем кого-либо», подумал я. Женщин она выпустила. Я сказал:

— Может быть, она поправится. Ты позвонишь мне снова?

— Да.

Голос ее звучал более спокойно. Она начала понимать, что я действительно не собираюсь приезжать, и это ее смущало.

— Позвоню тебе, как только что-нибудь изменится.

И она повесила трубку.

А я рассмеялся. Не знаю, что меня рассмешило, но я засмеялся. Я не мог поверить в это, это всего лишь ее очередной трюк. Слишком это выглядело драматично, явно она что-нибудь подобное фантазировала о себе, и вот в конце концов припасла небольшую шараду. Но одно я знал наверняка, никогда бы я не стал глядеть на ее опустевшее красивое лицо, оставленное разумом на произвол судьбы. Никогда, никогда бы я не стал глядеть на него, потому что тогда я обратился бы в камень. Я не испытывал ни горя, ни чувства потери. Я был для этого слишком осмотрительным. Слишком хитрым. Остаток дня я ходил туда-сюда по комнате, покачивая головой. Один раз я снова рассмеялся, а позже поймал себя на том, что состроил гримасу, как человек, чем некий постыдный секрет наконец-то раскрыт, или как кто-то, попавший в ловушку, из которой нет выхода. Элис позвонила мне на следующий день, поздно вечером.

— С ней теперь все в порядке, — сказала она.

И я даже сперва подумал, что так оно и есть, что Дженел все-таки очнулась, что это все ошибка. А потом она сказала:

— Мы выдернули штепсель. Мы отключили ее от машины, и она умерла.

Мы молчали довольно долго, а потом она спросила:

— Ты приедешь на похороны? У нас в театре будут поминки. Придут все ее друзья. Это будет вечеринка с шампанским, а ее друзья будут произносить речи о ней. Ты приедешь?

— Нет, — сказал я. — Через пару недель я приеду повидаться с тобой, если не возражаешь. Но сейчас я приехать не могу.

Снова наступила долгая пауза, будто она пыталась справиться с охватившим ее гневом, а потом она произнесла:

— Дженел как-то сказала, чтобы я верила тебе, так что я верю. Приезжай, когда захочешь, и мы встретимся.

И она положила трубку.

Отель Занаду сиял передо мной, его яркие огни заливали светом одинокие холмы среди пустыни. Я прошел мимо него, и я грезил о тех счастливых днях и месяцах и годах, когда я встречался с Дженел. С тех пор, как ее не стало, я думал о ней почти каждый день. Иногда по утрам я вставал уже с мыслью о ней, вспоминая как она выглядела, как ей удавалось быть такой дружелюбной и полной ярости в одно и то же время.

В эти первые минуты после пробуждения мне казалось, что она жива. И я мог думать о наших будущих сценах, когда мы снова встретимся. И только через пять или десять минут я вспоминал, что ее нет в живых. С моей памятью об Осано и Арти таких штук никогда не случалось. Да, собственно говоря, теперь я думал о них редко. Была ли она дороже мне, чем остальные? Но если так, почему я так нервно смеялся тогда, после первого звонка Элис? Почему в тот день, когда я узнал о ее смерти, я ходил взад-вперед по комнате, и меня одолевал этот дурацкий смех? Теперь я, кажется, понимаю, в чем дело: я злился на нее за то, что она умерла. Со временем, будь она жива, я бы забыл ее. Но теперь она будет преследовать меня всю жизнь.

Когда, спустя две недели после смерти Дженел, я встретился с Элис, она рассказала мне, что кровоизлияние в мозг произошло из-за какого-то наследственного дефекта, о котором Дженел, возможно, знала.

Я припомнил, как я злился, если она опаздывала, или как она забывала о дате назначенной со мной встречи. Я был уверен, что это все объяснялось фрейдовскими подсознательными «ошибками», ее скрытым желанием отвергнуть меня. Но Элис сказала мне, что это случалось с Дженел довольно часто. А незадолго до ее смерти эти случаи участились. Конечно, это было связано с аневризмой, с теми фатальными разрывами сосудов в мозгу. И я вспомнил нашу последнюю ночь, когда она спросила, люблю ли я ее, а я ответил так вызывающе. Эх, если бы она меня сейчас спросила, я ответил бы совершенно по-другому. Что она может говорить и делать все что ей захочется. Быть тем, чем ей хочется, что я принимаю ее любую. Что одна только мысль о том, что я могу видеть ее, что могу придти куда-то и встретить ее, что я могу слышать ее голос, ее смех — что это все может сделать меня счастливым. «Ага, понятно, — сказала бы она тогда, довольная, но и разозленная одновременно. — Но это все важно для тебя?» Ей хотелось быть самой важной вещью и для меня, и для всех, кого она знала, и для целого света. Она испытывала величайший голод по привязанности, по чувству. Я представил, какие горькие упреки она бросила бы мне, склонившемуся над ее больничной постелью, убитому горем. Она сказала бы: «Разве ты не хотел, чтобы я превратилась в это? Разве не такими мужчины желают видеть женщин? Для тебя это было бы, пожалуй, идеальным». Но нет, такой жестокости и такой вульгарности в ней никогда не было. И я заметил очень странную вещь: никогда в своих воспоминаниях я не представлял нас двоих в постели.

Я знаю, что она снится мне несколько раз за ночь, но я никогда не запоминаю эти сны. Я просто просыпаюсь с мыслями о ней, как будто она по-прежнему жива.

Стоя на Стрипе, на самом верху, в тени невадских гор, я смотрел на огромное, сверкающее неоном гнездо — сердце Вегаса. Сегодня ночью я буду играть, а рано утром сяду в самолет и полечу в Нью-Йорк. А завтрашнюю ночь проведу со своей семьей, в своем доме, и буду работать над своими книгами в своей уединенной комнате. Я буду в безопасности.