Юз Алешковский - Кыш и я в Крыму

• Название: Кыш и я в Крыму
• Автор: Юз Алешковский
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1975

Для многих из вас герой этой книги — Алёша Сероглазов и его друг, славный и умный пёс Кыш — старые знакомые. В новой повести вы встретитесь с Алёшей и Кышем в Крыму. И, конечно же, переживёте вместе с ними много весёлых, а иногда и опасных приключений. Ведь Алёша, Кыш и их новые друзья — крымские мальчишки и девчонки — пойдут по следу «дикарей», которые ранили в горах оленёнка, устроили лесной пожар и чуть-чуть не погубили золотую рыбку. В общем, наши герои будут бороться за то, чтобы люди относились с любовью и уважением к природе, к зверью, к рыбам, к птицам и к прекрасным творениям, созданным самим человеком.

---

Папа помахал нам рукой.

— Слушай, не стыдно? Ведь мы забыли про Кыша, — сказала мама. — Пошли!

— Почему забыли? Просто я за него спокоен. Он не лает. Наверно, спит. Сейчас тихий час.

И только я это сказал, как Кыш, как назло, залаял. По жалостному лаю я понял, что его кто-то обижает. Мы побежали и увидели картину, которая мне никогда не могла бы даже присниться: Кыш, прижав уши, поджав хвост от страха и сгорбившись, пятился на газоне за оградой от… павлина!

А настоящий живой павлин с распущенным хвостом, медленно вышагивая, наступал на Кыша.

Я заспешил, когда увидел, что профессор Корней Викентич направился к Кышу, который снова разбудил тишину.

— Сейчас же остановите собаку! — попросил Корней Викентич маму. — Павлин в опасности!

— Извините, пожалуйста, но здесь на каждом шагу сюрпризы, — виновато сказала мама. — Кыш!

Кыш виновато подошёл к маме.

В окнах главного корпуса сразу показались весёлые лица отдыхающих.

— Поверьте, — сказал Корней Викентич маме, — по свойству характера, я не могу выговаривать женщинам, но то, что сегодня произошло, выходит за рамки нашего разумного режима. Честь имею.

— Извините ещё раз, — умоляюще попросила мама.

Я потянул её за руку.

По дороге домой я внимательно смотрел на деревья и на многих стволах видел и свежие и затянувшиеся, как рубцы, буквы, имена и фамилии. А колонны, и скамейки, и перила белой беседки, из которой мы глядели на море, были исписаны и исцарапаны так, что на них не осталось свободного места. Даже синее небо реактивный самолёт размалевал белыми каракулями. Только море издалека казалось чистым и на скалах Ай-Петри не было видно ни имён, ни фамилий.

И я никак не мог взять в толк, зачем люди это делают, зачем где попало оставляют свои имена?

Я спросил про всё это у мамы, но она ничего не смогла мне ответить.

Вдруг я подумал, что нужно найти тех самых ребят из пионерского патруля и что-нибудь предпринять. А что именно, я сообразить не мог. Просто я почувствовал, что необходимо объявить войну варварам. Потом я спросил у мамы:

— Расскажи мне про Геракла. Кто он такой?

— Он был самым сильным человеком древнего мира, — сказала мама.

— Как сейчас наш Василий Алексеев?

— Совершенно верно, — сказала мама.

10

Когда мы пришли на Высокую улицу, Кыш первым делом снова загнал кошку на дерево. Дерево было громадным, и его светло-зелёные ветви в тёмных пятнах извивались над землёй, как огромные удавы. Кошка ходила по ветвям, и над ней, словно опахала, с тихим шелестом покачивались лапчатые листья.

Мама извинилась за Кыша перед Анфисой Николаевной. Но та снова как-то странно улыбнулась и сказала, что кошка Волна постоит сама за себя.

— По-моему, вы чем-то очень расстроены? Я это чувствую, — спросила мама.

— Пустяки. Кто-то залез в огород. Огурцов натаскал. Первых. С пупырышками. Знает, что они сейчас самые вкусные. И мальву помяли.

Я срезал сломанную мальву — красивый цветок, который раньше никогда не видел. Он был похож на ручной фонарик с десятком ярко-жёлтых огней, и цветы-огоньки снизу были большими, а наверху, на макушке, маленькими.

— Да дело не в огурцах и не в мальве, — сказала Анфиса Николаевна и глубоко вздохнула.

— А в чём же тогда? — спросил я, потому что мне стало тревожно: огород обнесён каменной оградой, а кто-то средь бела дня, когда хозяйка в доме, похищает свежие огурцы.

— Долго рассказывать. И грустно, — сказала Анфиса Николаевна. Она сорвала несколько огурчиков и позвала нас ужинать.

Мама застеснялась и стала отказываться, но Анфиса Николаевна сказала, что мы её гости, а не дикари-квартиранты и что она предлагает нам по очереди готовить обеды, а деньги бросать в какой-то общий котёл. Мама обрадовалась.

Обе женщины начали готовить ужин, а у меня ноги подгибались от усталости. Я сел прямо на прохладный пол, прислонился к стене, и мне захотелось написать моему самому лучшему другу Снежке письмо про Крым.

Я достал из своего чемоданчика тетрадку в косую линеечку и шариковую ручку с разноцветными стерженьками.

Зелёным я решил написать про вечнозелёные кусты, деревья и склоны Ай-Петри. Синим — про синее море, непонятно почему называющееся Чёрным. Жёлтым — про мальву, которую сломал похититель огурцов. Красным — про солнце. А разноцветными словами я решил написать Снежке о павлине с великолепным хвостом.

Я писал долго и до ужина и после, но письмо оставалось коротким, хотя было красивым. Тогда я добавил в него рассказ про то, как вытащил зубами занозу из лапы Кыша, и про то, что я видел самого сильного мужчину древнего мира, и что папа оказался жертвой цивилизации, а также попросил Снежку ответить мне, что такое цивилизация. Потом я сообщил, что Корней Викентич похож на Айболита, написал: «До свидания!» — и провалился, заснул и не проснулся, когда мама с Анфисой Николаевной перенесли меня на раскладушку…

Ночью вдруг всех нас разбудил грохот, громкое мяуканье, визг и лай. Я вскочил с раскладушки, не сразу сообразив, где я нахожусь. По дому взаправду носился смерч. Мы с мамой начали искать выключатель, чтобы разнять дерущихся животных.

— Кыш! Фу! Фу! — кричал я.

Тут смерч вылетел в окно. Я понял, что Кыш продолжает ночной бой с кошкой в саду. А в доме стало тихо.

И в темноте к нам с мамой стал, хохоча, приближаться кто-то в длинной, до пола, белой одежде. Всё во мне замерло от страха, мама, прижав меня к себе, дрожащим голосом спросила:

— Кто здесь?

Свет вдруг зажёгся, и мы с облегчением вздохнули, увидев хохочущую Анфису Николаевну в ночной рубашке.

— Бога ради простите, — сказала она. — Совсем не думала, что Волна проучит Кыша прямо сегодня. — Она выглянула в окно и позвала: — Волна! Кис-кис!..

Немного погодя на подоконник с улицы, сверкая зелёными горящими глазами, прыгнула Волна, и я понял, что не ей, а Кышу на этот раз пришлось плохо. Волна, урча, кровожадно облизывалась и старалась стряхнуть с когтей клочки Кышевой шерсти. Кыш горько скулил под окном. Я позвал его, он подошёл и встал на задние лапы. Я втащил его в дом и сказал:

— Не дразни кошку днём, и она тебя ночью не тронет. Она всё видит в темноте, ты же слепой и глупый. И потрепали тебя справедливо.

— Волна тут одну овчарку так испугала, что та за три версты теперь нас обходит.

Мама посмеялась с Анфисой Николаевной, потом Волну заперли на терраске, Кыш забился под раскладушку, и мы опять легли спать.

11

Утром мама сказала:

— Алёша! Можно, я прочитаю твоё письмо?

— Прочитай, — разрешил я.

Мама внимательно прочитала и снова спросила:

— Почему ты пишешь «Доброе утро, Снежка!» вместо «Здравствуй!»?

— Потому что почтальонша приносит письма утром, — сказал я. — А не днём и не вечером.

— А почему ты написал «Да свидания», а не «До свидания»?

— Потому что говорят: «Да здравствует», а не «До здравствует».

— У тебя в голове не грамматика, а каша, — сказала мама. — Стыдно посылать письмо с таким количеством ошибок!

— Вот ты никак не поймёшь, что если я пишу с ошибками, то Снежка с ошибками читает и всё понимает правильно. Одно накладывается на другое.

— Хорошо. Иди умывайся, — сказала мама. Кыш из-под раскладушки сначала вылезать не хотел, но потом всё-таки вылез. Мы вышли вместе во двор. Волны нигде не было видно. Вдруг подул ветерок. Он донёс до Кыша её запах. Кыш зарычал.

— Не тронь кошку, а то ночью опять получишь, — сказал я.

Кыш лёг на дорожку, прикинул что-то в уме и пулей полетел к сарайчику. И тут же Волна сиганула через весь огород на дерево, на старую чинару. А Кыш лаял под ней. Он говорил:

«Я собака. Я тебя умней и не сдамся. Ты увидишь, как я тебя перехитрю! Ав! Ав!»

— Ирина! Алёша! Быстрей идите сюда! — позвала Анфиса Николаевна. Голос её был взволнованным.

— Что случилось? Неужели опять огурцы? — спросила мама, когда мы подбежали к огуречным грядкам.

— Вот — смотрите!

На земле валялись три огурца, похожие на дирижаблики с жёлтыми пропеллерами. Анфиса Николаевна держалась за сердце.

— Вы не волнуйтесь, — сказала мама, — надо сейчас же заявить в милицию.

— Что вы! Что вы! Тут дело не в огурцах. Уж очень странно всё повторяется… Так странно… Ведь всё это уже было! — сказала Анфиса Николаевна.

— Когда? — спросил я.

— Тридцать один год тому назад. В июне сорок второго года… Сначала он просто натаскал огурцов и обломал жёлтую мальву… да… да… а на следующее утро на этом же месте я нашла три обронённых огурца!

Мы с мамой незаметно переглянулись.

— Мне тоже кажется, что когда-то я был здесь в Крыму, — сказал я, чтобы успокоить Анфису Николаевну.

— Да! Да! И у меня частенько бывает ощущение того, что какие-то мгновения когда-то уже были мной пережиты! — добавила мама.

— Но вы же не помните, в отличие от меня, когда именно они были. А я помню. Вплоть до дня помню… вплоть до часа… И сломанная жёлтая мальва и три огурца на земле… Не с ума же я схожу в конце концов? — засмеявшись, спросила Анфиса Николаевна.