Татьяна Алферова - Алмазы - навсегда

• Название: Алмазы - навсегда
• Автор: Татьяна Алферова
• Жанр: Русская классическая проза

---

И коробки, обычные картонки из-под шляп и обуви, тотчас оккупировали шикарный и необъятный письменный стол. Стесняясь своего непрезентабельного вида перед его лаковым великолепием, они проламывались на сгибах, сминали размягченные временем углы, прикрывались старенькими выцветшими чернильными пятнами.

Николай Иванович выхватил толстую тетрадь из одной коробки, бегло просмотрел, тетрадь из другой коробки, из третьей. Не в силах удержать все в руках, прижал первую тетрадь локтем к округлому боку, жадничая, потянулся за следующими дневниками.

- Не обманул Вадик, ай, молодец, сукин сын, все, как есть без перерыва! Нет, это я с собой заберу, хотя бы вот эти четыре, нет, шестидесятые годы тоже надо, шестидесятые самое интересное!

- Шестидесятые годы какого века, - поинтересовался Геннадий Кириллович, снисходительно наблюдающий за своим работодателем, как учитель наблюдает за пытливым учеником, самостоятельно обнаружившим, что Северная Америка не заканчивается Гондурасом. Посмотреть было на что. Щеки Николая Ивановича пылали, глаза блестели, пальцы летали.

- Да наши, наши шестидесятые, на кой мне те. Как из аристократов выращивали достойную рабочую смену, я уже начитался. А вот метаморфозы с нынешней номенклатурой видел лишь собственными глазами. Но мне-то хочется чужой исповеди, то есть иной точки зрения, так сказать, метаморфозы в другом ракурсе. А впрочем, чего стесняться. Вот такие дневники, особенно если они подробные, регулярно заполняемые, лучше всего в течение не менее, чем двадцати лет, и есть для меня самый цимус. Такого возбуждения, как от них, я ни с одной женщиной не испытывал. Ведь это то же самое овладение, только более полное, овладение помыслами, желаниями, душой - что против него голая физиология. И заметьте, при обладании дневниками, написанными мужчиной, я, тем не менее, не перехожу в раздел социальных меньшинств.

Говорящий облизнул и без того влажные никогда не пересыхающие губы.

- Я от такого чтения здоровьем наливаюсь, не поверите. Как сейчас говорят, "энергетически подпитываюсь". Может, потому, что собственной жизни не замечаю, все дела, дела.

Последняя фраза прозвучала фальшиво оправдательно, что Николай Иванович, как человек, привыкший потреблять только натуральное и лучшее и в конце концов доживший до того, что смог позволить это натуральное и лучшее и в себе тоже, немедленно почувствовал, скривился и поправился:

- Вру. Собственная жизнь от вторжения в чужую расцветает. Почитаешь, как какой-нибудь ва-ажный человек, силою обстоятельств или собственной глупостью на колени поставленный, свое дерьмо жрал, да не в книжке почитаешь - я натуральное люблю, почитаешь этакое перед обедом и привычные изыски вкушаешь, как будто первый раз в жизни за хорошим столом сидишь.

Геннадий Кириллович позволил себе намек на улыбку: - Прекрасно вас понимаю, Николай Иванович. Мы в некотором роде родственный души, я имею в виду интерес к истории, - тотчас поправился он. - Архив я за недельку разберу, представлю вам в наилучшем виде, не беспокойтесь. А если не сильно его перетряхивали, то и в три дня управлюсь.

Николай Иванович с искренней благодарностью глянул на чудесного систематизатора и растроганно прощаясь, повторяя слова "голубчик" и совсем уже неуместное "благодетель", отбыл, цепко удерживая в руках и подмышками несколько разбухших от времени, или от страстей, тетрадей.

Человечек, оставшись один, встал, обошел стол, и оказалось, что не так уж он мал ростом и мелок. Плечи его распрямились, подбородок поднялся, складки на шее и щеках разгладились. Он не боялся случайных свидетелей: распоряжения хозяина выполнялись неукоснительно, а Николай Иванович наказал, чтобы никто не мешал работе над архивом и не приближался к дверям кабинета без вызова. Коробки в первом ряду Геннадий Кириллович оставил без внимания. Дотронулся до двух нижних, подумал, взял третью, распаковал и, не глядя, вытащил письмо в коричневом жухлом конверте. Вместе с письмом вернулся в кресло, дробно и заливисто рассмеялся, без почтительности вытащил вдвое сложенные листы, еще раз хихикнул со всхлипом и углубился в чтение, изредка потирая руки игривым, чуть ли не похотливым жестом. Чтение не заняло много времени, и листы полетели в громоздкую пепельницу каслинского литья.

- Самого главного ты не увидела. Камешки, камешки мои! Но вовремя я подоспел, пусть маленькое, пусть случайно собранное, но свидетельство.

Пробормотав эту невнятицу, Геннадий Кириллович чиркнул настольной зажигалкой, и бумага легко загорелась. Прирученный огонь побежал по строчкам вытянутых латинских букв:

Дорогая Марта!

Пусть Всевышний продлит дни твои в радости и благоденствии... (неразборчиво) дошли до тебя слухи о волнениях, произошедших на нашем курорте. Печально, когда прерывается молодая жизнь во цвете лет, ... (неразборчиво) не было, кто не оплакивал бы художника С... Но, помимо бесконечного сожаления о безвременно ушедшем, меня терзает страх самого мучительного свойства. Как ты знаешь, дорогая сестра, формально ответственность заключения о смерти лежит на главном враче. Но мой муж наблюдал С... и знает много из того, что ускользнуло от внимания остальных. О, как он переживал, подписывая заключение. Он знал, что все изложенное там - неправда. А сейчас он угасает точно так же, как художник. В бреду во сне муж повторяет удивительные вещи, и я не решаюсь пересказать тебе их. Кажется, он полностью уверовал в учение д-ра Джеймса Брайда, во всяком случае том "Нейрогипнологии" надолго обосновался на его рабочем столе. Ты знаешь, дорогая, что меня не назовешь суеверной. Пусть нельзя сказать, что я блестяще разбиралась в медицинских науках, хотя большей частью понимала споры мужа и его коллег. Мне казалось странным, что они отрицают очевидные вещи, отрицают животный магнетизм. Но мне, как женщине, то есть существу подверженному влиянию луны и зависящему от ее фаз, легче представить и принять эту теорию. Конечно, барбаринов магнетизм без наложения рук представлялся мне чистым шарлатанством, но в учении Месмера никакого обмана и надувательства я не находила. Более того, я уверена, что можно и полезно магнетизировать деревья и растения, - помнишь знахарку, вылечившую маменькину белую розу? Но я никак не перейду к главному, к смерти несчастного С... Все общество сошлось во мнении, что он умер от любви к графине ***, чрезвычайно холодной и равнодушной женщине. Все мужчины сходили по ней с ума, и даже мой муж (зачеркнуто). На самом деле она магнетизировала общество, в этом я уверена. Но индуктором - агрессором она была только для мужчин, на женщин ее способности не распространялись. И теперь, дорогая, я должна сообщить тебе пришедшую мне в голову теорию, потому что ты, с твоим острым умом, сможешь понять, верно ли я рассуждаю, или сошла с ума от всех свалившихся неприятностей. Графиня магнетизировала свои жертвы с очень простой, даже примитивной целью, но как она достигала результата - это мое собственное открытие. Ей необходимо было выглядеть безупречно красивой, желанной, таким образом она обеспечивала себе безбедное существование, ибо кто-то, безусловно, платил за ее красоту тайно от прочих поклонников. Но свое совершенство она получала от тех же поклонников, пролагая невидимые глазу астральные нити, через которые получала дополнительную энергию, воруя ее у своих жертв. Художник С... оказался самой доступной добычей, самой уязвимой жертвой. Она втянула его в себя через такую нить, выпила его душу и недаром после смерти бедняги была хороша, как никогда. Но нашелся некто, оказавшийся сильней графини. Я говорю о бароне ***. Вероятно, он обнаружил ее способности здесь, в Карлсбаде, а может, приехал с ней, не афишируя знакомства, как повелитель и хозяин. Тут уж графиня оказалась в роли перципиента, то есть жертвы, если не служила барону чем-то вроде медиума, и через нее он поглощал энергию других мужчин. Надо подумать, допустимо ли мужчине потреблять энергию женщины, или наоборот? Похоже, что графиня действительно была медиумом. В таком случае, она должна умереть, как только барон исчерпает ее возможности. Но умереть - в любом случае; если барон более сильный индуктор, он наведет свою астральную нить и выпьет графиню до капельки. Веришь ли, дорогая Марта, когда графиня прибыла на курорт, все обратили внимание на ее кольцо с чудесным алмазом голубого цвета, но после смерти художника камень порозовел. Я думаю, что барон выпил жизненные соки не только у графини или художника, но и у камня. Я пробовала поделиться с мужем своими соображеньями, видя как он измучен. Да и книга о гипнозе на рабочем столе мужа подсказала мне, что сейчас он вполне открыт для подобного разговора. Но вышло как нельзя хуже. Муж ничего не отрицал и не ругался, всего лишь назначил мне успокоительные капли со слишком хорошо знакомым мне запахом, которые я отказалась принимать. Теперь со дня на день я жду, что муж станет сам или поручит прислуге добавлять капли в питье, а ты знаешь, дорогая, как можно навсегда утихомирить человека, превратить его в равнодушное животное простым соединением брома с вытяжкой из известного тебе болотного растения. Или муж знает что-то, чего не знаю я, или сам стал жертвой животного магнетизма и действует не своей волей. На всякий случай я стараюсь не пить дома, ведь капли теряют запах, смешавшись с водой; но рано или поздно муж подкараулит меня. А может быть, он боится, что я расскажу о чем он бредит во сне? Кто-то из нас сходит с ума, хотя главные действующие лица драмы уехали, и сцена пуста. Письмо мое бессвязно, как и мысли, сосредотачиваться на долгое время мне трудно, неужели, сказывается действие капель? Значит, он меня опередил. Потому что я сама хотела... (неразборчиво) видел что-то такое, чего видеть нельзя. Милая моя сестра, помоги нам, я надеюсь, что письмо все же дойдет по адресу. Буду ждать твоего ответа или приезда как чуда. Да, я забыла о самом главном, хочу описать тебе внешность барона во всех подробностях, и если, не приведи Господь, он встретится тебе, ты сумеешь защититься. Барон - мужчина неопределенного возраста, но всегда...